Вася тоже попросился у маменьки. Анна Гавриловна позволила, дала сыну корзину яблок да пирог с рыбой.
Шел к казенному дому, замирая сердцем. Там ведь жандармы с шашками.
А жандармов двое. Усы торчком, лица грозные. Запнулся Вася шагах в десяти от крыльца ни туда ни сюда. Назад повернуть совестно. И нет никого, чтоб вместе к мужикам пройти.
Мороз. Жандармы по крыльцу ходят друг дружке навстречу, сапогами пристукивают, а Вася торчит, как заяц, и варежку к носу жмет.
Вдруг один жандарм спустился на первую ступеньку и позвал:
Эй, малец! Иди сюда.
Вася подошел.
Чего принес? Яблоки, пирог Для злодеев, и такие яблоки. Дом спалили Проходи, а то ведь замерзнешь.
Вася поднялся на крыльцо, прошел мимо второго жандарма, а в сенях еще двое. Комната, где ждали своей участи мужики, была просторная, но совершенно без мебели. Арестанты сидели на полу. Комната темная, два окошка, но решетки в мелкую клеточку. Злодеев человек пятнадцать. Ноги в кандалах, на руках цепи. Запах тяжелый, мужицкий.
Вася, не отходя от двери, опустил корзину на пол.
Нам вставать не больно велят, сказал один мужик. Поближе поднеси.
Вася исполнил просьбу. Мужик, возле которого он остановился, был молодой, моложе, наверное, Павла.
Ишь! сказал мужик-мальчик. Яблоки. Пирог большой. Как матушку твою зовут?
Анна Гавриловна.
Помолимся об Анне. О здравии. А тебя как зовут?
Вася.
И за тебя помолимся.
Яблоки разобрали, пирог разделили. Вася взял пустую корзину.
Я тоже за вас помолюсь.
Э-эх! сказал мужик-мальчик. Никто нас теперь от каторги не отмолит, а Богу до нас дела нет.
Дверь отворилась.
Малец! позвал жандарм.
Вася взял корзину, выскочил за дверь. Жандармы что-то говорили, подтрунивая, но он не разобрал ни одного слова, бежал до дому без оглядки.
Сделал подаяние? спросила няня Пелагея.
На них цепи да колоды, сказал Вася.
Заслужили. Злодеи.
Они несчастные люди, возразил батюшка Иоанн. Их без земли оставили все равно что без хлеба.
О них можно молиться? спросил Вася.
О несчастных, о заблудших грех не молиться. А несчастных да заблудших нынче вся Россия. Крестьянам плохо, помещикам плохо, и властям тоже не больно хорошо. Была Россия богатая, теперь нищенка.
Няня Пелагея поманила Васю в свою комнатку, дала большую дорогую свечу:
Поди свечку за мужиков поставь!
Вася пришел в храм. Стоял, смотрел на иконы, кто из святых заступится за мужиков. Взгляд остановился на образе Чудотворца Николая. Пошел было, но увидел Иоанна Крестителя с главой на блюде. Свеча была одна. Поставил Иоанну Крестителю, мученику. Мужики ведь тоже мученики, в кандалах, в цепях. А Николая Чудотворца попросил:
Спаси заблудших от погибели.
И вдруг вспомнил, что нынче у него день рождения 19 января. 19-го поминают Макария Великого Египетского. День ангела, правда, 30-го, когда празднуют Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста.
Иконы Макария в храме не было, Вася подошел к святителям. Бог наградил всех троих молитвенным даром. Иоанн Златоуст написал литургию, ее каждый день служат, и Василий Великий написал литургию. Литургию Василия служат десять раз в году, а Павел говорил, что в Византии она была основной, что для эфиопов, сирийцев, армян литургия Василия Великого поныне заглавная.
Пошлите мне, чтоб я мог молиться о всех, попросил Вася и призадумался: не дерзкое ли прошение?
Поцеловал икону, побежал спросить у няни, не погрешил ли своей просьбой. А все у стола. На столе пирог.
С днем рождения, Василий Иоаннович! сказал батюшка, торжественно целуя сына и, взявши за плечи, показывал матушке, няне, Ване: Вырос. Сидел-сидел, как огурчик под листом, да и вытянулся. Большак! Большак! За книжки садись.
Да его от книг за уши не оттащишь! сказала матушка.
Учебные пора читать книги. Нужные. Ну, за стол, за пироги. А сей мир, по заповеди преподобного Макария Египетского, будет с нами во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Зима мелькнула как сон, весна как вздох. Пришло жданное лето. Батюшка поймал карпа. Не пудового, но фунтов на десять. А нянюшке Пелагее приснился сон: наловила целый воз рыбы. К болезни.
И заболела. У няни была своя уютная комнатка: кровать, комод, икона Черниговской-Гефсиманской Божией Матери, где Царица Небесная в венце, в царской одежде.
Лежала няня с виноватым лицом.
Ишь барыня! А вам за мной, за старой дурой, ходи! Кушанья подавай.
Анна Гавриловна не спорила, но ходила за болящей заботливо. Иоанн Тимофеевич пригласил доктора. Доктор выписал лекарства, но Пелагее день ото дня становилось хуже. Нос обострился, глаза то и дело закатывались.
В один из таких тяжелых дней матушка выпроводила Васю из няниной комнаты:
Ступай погуляй. Нянюшке отдохнуть нужно.
Вася перед сном молился о Пелагее, просил у Господа здравия. И теперь, выйдя из дому, он шептал и шептал без устали: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Ноги привели в храм. Служба давно закончилась, в храме прибиралась монашенка. Поповича она заметила, но окликать не стала.
Вася вышел на середину, под купол. Смотрел на евангелистов: на орла, на льва, на ангела и быка. Евангелисты высоко, а белый голубь[1] в куполе и впрямь как в небе сиял облачком.
В душе было покойно и радостно, вдруг увидел совсем небольшой, потемневший от времени образ какого-то святого. Попросил душою: «Помолись о Пелагее, о няне. Помоги ради Господа Иисуса Христа». Поцеловал икону и только потом попробовал разобрать надпись: «Преподобный Исаакий Затворник».
Вышел из храма, сел у стены, в тени. Задремал. Увидел веселый луг в золотых гвоздиках. Няню, а на руках у няни самого себя.
Пробудился. Вспомнил сон. И стало страшно идти домой. Но тотчас и пошел.
Где ты был? спросила матушка. Няня-то у нас поднялась.
Поднялась?! удивился Вася.
Да ведь упрямая. Поднялась, и все тут. Довольно, говорит, разлеживаться. Выздоровела.
Вася кинулся в комнатку няни, а она была уже у печи.
Квас хочу поставить. Жаркие дни наступили. Окрошку будем хлебать.
Перед сном, молясь на ночь, Вася не удержал благодарных слез.
К нему пришла маменька:
Ты чего плачешь?
О нянюшке Я молился, и Господь пожалел нас.
Ах, Вася, ласковая душа! Маменька погладила сына по голове, по личику. Сам скоро нянькой будешь Кого бы ты хотел, мальчика или девочку?
И сестричка счастье, и братец счастье. Меня и Павел нянчил, и Ваня. Теперь мой черед.
Родился мальчик. Крестили в честь небесного архистратига Михаила, но ребенок был слабенький, одна хворь сменяла другую. А Вася в младшем брате души не чаял. Убаюкивал скорее маменьки.
Шел 1873 год.
Пророчество
Сено Иоанну Тимофеевичу косил богатый кулак. Всякий год шел торг, для Иоанна Тимофеевича неприятный, проигрышный. Кулак давал восемь десять рублей деньгами и поставлял шесть возов сухого сена.
Надувает он тебя! говорила, сердясь, Анна Гавриловна.
Матушка моя! Иоанн Тимофеевич разводил руками. Шесть возов нам на зиму хватает, а в барышах колокольное сословие от веку не бывало.
Сено привозили на двор. Сеновал сами набивали. Иные возы приходилось досушивать.
Духмяный воздух роднил душу со всею природою. Васе все чудилось: что-то должно объявиться. Жданное с детства, это что-то было так всегда близко
Сегодня спим на сеновале, по-богатырски! закончив работу, разрешил Иоанн Тимофеевич.
Сон с батюшкой на новом сене радость. Можно раскинуть руки и ноги и впрямь представить себя богатырем.
Ну вот вы и выросли, говорил детям Иоанн Тимофеевич. Павел и ростом меня догнал, и силой. Ваня тоже стал большак, в семинарию поедет, Вася, минет годок, в училище пойдет Счастливый у нас Миша. Братская любовь как благодатная сень, и от невзгод укроет, и от недобрых искусов убережет. Я на вас днем, когда сено укладывали, поглядел со стороны, порадовался: от доброго корня наш род. Высоко, правда, не залетали, а службу Богу и Отечеству несем честно. У кого счастье в деньгах, у кого в чинах. Мы семьей богаты.
Сильно мигнуло.
Зарница? спросил Ваня.
Слышишь рокочет? возразил Павел. Хорошо, что все убрали, гроза идет.
Слушали, как далеко, видно за озером, небесная телега гремит по камням незримой дороги.
А я знаю, в каком году было Успение Богородицы. Ваня затаился, предвкушая торжество.
В пятнадцатом по Вознесении Господа, скучно сказал Павел.
А вот и нет. В сорок восьмом от Рождества Христова.
Прибавь годы земной жизни Христа, вот и будет сорок восемь.
Зачем прибавлять. Это был сорок восьмой год. И все.
Теперь ты скажи, когда евреи принесли в жертву Яхве тысячу овнов?
Ваня молчал.
В Библии частенько говорится о принесении жертвы. Иоанн Тимофеевич про тысячу овнов тоже вспомнить никак не мог.