Игорь Царев 02.11.2005 13:19
Думаю, это тоже всем нам остается помнить всегда, он знал, о чем говорит. А в пронзительном стихотворении «Пес», к моему удивлению, нашла такие строчки:
На душе ненастно, как после собственных
похорон.
Полыхает дымным рекламным заревом
Третий Рим,
А соседа выжигу, как нарочно,
зовут Нерон.
Ты прости нас, Господи, мы не ведаем,
что творим
Согласна с теми, кто говорил в студии о том, что Игорь остается с нами, душа его здесь, и не только до 40-ка дней, как принято считать, а пока мы живы, он остается с нами. Мы задаем вопросы и находим ответы в его стихотворениях и рецензиях, которые тогда писались для определенного человека, но он отвечает всем нам на самые больные вопросы. А пока мы будем вести этот диалог, поэт Игорь Царев останется с нами, мы только начинаем его открывать для себя, и уверяю вас, там столько открытий чудных, о которых и не подозревала даже, но они все впереди.
Появляется столько новых стихотворений, которых не было на страничке. Но они есть в других местах, на других сайтах, и печаль со временем будет светлее, и еще больше наша благодарность ему за то, что он был, и мы оказались как-то причастны к этому явлению Поэта нашему скверному, ужасному, но все же прекрасному миру.
Закончить хочется еще одним стихотворением, пока без комментариев. Там все-таки жизнь торжествует над смертью, не это ли главное? А еще понятно, что биография Игоря Царева заслуживает отдельного романа, об этом тоже говорили многие, но все это еще у нас впереди. А пока стихотворение и голос Игоря Царева.
Я мог бы
Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом
Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши;
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.
Иные галеры иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Когда в 1996 году в подъезде собственного дома киллером был убит поэт и философ Олег Чертов, любимец всего омского студенчества, близкий, дорогой, любимый всеми нами Олег Владиленович, мы были молоды, мы и правда не понимали, как жить дальше, пока не появилось его стихотворение, к нам обращенное, четыре строчки из которого выбиты на гранитной плите на его могиле, вот тогда все встало на свои места, он вернул нас к реальности.
Олег Чертов
В природе сдвиг, вначале неприметный,
Но мрачно изменилось естество.
Ненастный день похож на путь посмертный:
Ни впереди, ни сзади никого.
С полночных стран на ледяном пароме
К нам подплывает снеговая жуть.
Кто впереди уже укрылся в Доме.
Кто сзади не решатся выйти в путь.
Достигни Дома. Преклони колени.
Зажги огонь в камине, стол накрой
И ожидай в надежде и терпенье,
Кого при жизни ты сковал с собой.
В миру мы были и глупы, и слепы.
Как просто было нас ко злу склонить!
Но там, во тьме, стеснительные цепи
Преобразятся в световую нить!
Ноябрь 1985
Теперь мы знаем, что в том Доме зажжен огонь, накрыт стол, и он ждет всех, кто ему был дорог при жизни.
Надеюсь, что и к Игорю Цареву мы тоже зайдем на огонек, и обязательно будет встреча там, а потому остается только сказать: «До свидания, Игорь, до свидания» и терпеливо ждать новой встречи.
В плену у Незнакомки. Вечность-1
Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слёзы капали. И вился русый локон.
И больше ничего мой сон не содержал
Но, потрясённый им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока
И. Северянин
Серебряный век оборвался внезапно, едва успев начаться. Он заполыхал ясным пламенем в пожарищах бунта бессмысленного и беспощадного.
В 1917 году А. Блок и В. Маяковский на Сенатской площади, около одного из тех костров столкнулись на миг, чтобы разойтись уже навсегда. И странная фраза:
А у меня в усадьбе сожгли библиотеку, была совершенно непонятна тому, кто одержимо мечтал о мировом пожаре и грозился сбросить бога с небес.
До библиотек ли было тогда, когда рушился мир, и все-таки именно уничтоженная библиотека символ вечной жизни слова была самым страшным кошмаром, самой большой потерей для А. Блока.
Серебряный век канул в Лету, но ведь ничто не исчезает бесследно, в мире нет ничего нового. Не случайно же И. Северянина значительно позднее, когда погиб сам Блок, так потрясла сцена, которую он описывает в своем стихотворении
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока
На самом деле в этом эпизоде есть глубочайший смысл мир не канул в Лету, пока мы не позабыли А. Блока, первого поэта серебряного века, самой страшной бедой для которого стала уничтоженная библиотека.
Такая вот странная связь наметилась.
В другом своем стихотворении, избранный королем поэтов, Игорь Северянин напоминает «тусклым сиятельствам», что
Во времена Северянина следует знать, что за Пушкиным
Были и Блок и Бальмонт
И все титулы, звания, награды перед истинными творцами ничто. Мир не прекратит своего существования, пока мы помним об А. Блоке. И у нас всегда есть возможность вернуться в серебряный век русской поэзии, пока традиции Блока не нарушаются, пока его творчество остается главным мерилом Поэзии.
Об этом я думала, когда пыталась определить и традицию, и новизну в творчестве Игоря Царева.
То, что серебряный век в его творчестве точка отсчета сомнения не было стихотворение «Когда в Елабужской глуши», прозвучавшие за несколько дней до ухода, в тот момент, когда ему вручали литературную премию яркое тому свидетельство. Стихотворения, обращенные к Волошину и самому Северянину свидетельствуют о том же. И все-таки начать анализ в контексте стихотворений о серебряном веке хочется со «Старой Незнакомки», потрясшей многих, из тех, кто открыл этот текст в разное время. Вот та точка отсчета, где становится ясно Игорь Царев вышел оттуда, это его стихия, его начало.
И словно бы ясная подсказка, одна из последних рецензий 30 марта, а Игорь отвечал всем нам в последний раз 1 апреля, больше я его реплик не видела. Рецензия о том же самом, о чем я все время думаю
Рецензия на «C высоты своего этажа» (Игорь Царев)
а я-то наивно полагал, что канул в Лету серебряный век, читая вас, понимаю, как заблуждался. приятное открытие!
Борис Виноградов 30.03.2013 12:14
:) Значит, заходите еще
Игорь Царев 01.04.2013 16:32
То, что серебряный век не канул в Лету, а продолжил свое существование это было очевидно многим.
Творчество Игоря Царева находится где-то в промежуточном этапе между символизмом А. Блока и акмеизмом Николая Гумилева. Для обоих поэтов А. Блок остался мерилом того высшего напряжения духа, но наступали иные времена, и тот и другой стремились к предельной яркости и стиля, и смысла от всей таинственности и усложнённой, многослойности метафор символизма нужно было вернуться к простоте и прозрачности текста.
И это им в равной мере удалось, с той лишь разницей, что Н. Гумилеву прожить пришлось до обидного мало, он только приступил к творению этой прозрачной гармонии, так чаровавшей многих. Но и для того, и для другого творчество А. Блока осталось путеводной звездой, потому что представить серебряный век без него было невозможно.
А потому знаковым стихотворением для Игоря Царева стала «Старая Незнакомка» Эпиграф здесь из той «Незнакомки», легенды о которой будоражат наши умы до сих пор.
В воспоминаниях поэтов серебряного века все время мелькает эпизод, как впервые появился А. Блок на башне В. Иванова, и долго был не замечен знаменитыми поэтами, а потом на рассвете уже изрядно выпивший К. Бальмонт, издеваясь над новичком, попросил его тоже что-нибудь почитать. И он прочитал «Незнакомку», кто-то говорил, что читал он ее еще пять раз, кто-то утверждал, что семь. Но стихотворение так потрясло мэтров, что снисходительная усмешка исчезла с их лиц и никогда больше не появлялась. Они были зачарованы именно этим текстом, который навсегда оставался для Блока знаковым. Над тайнами его бьются литературоведы до сих пор, а А. Блок только загадочно улыбается, взирая на все наши усилия.