Когда работа начиналась, Вера Николаевна об этом не знала, когда работа пошла, ей некогда было об этом думать, когда стали накапливаться данные, оказалось, что они мало пригодны для обработки, это вылезала наружу начальная ошибка. Что ж, такие случаи в исследовательской практике нередки. Вера Николаевна всё понимала умом, но сердцем не хотела с этим согласиться. Она ещё и себе не признавалась в этой роковой ошибке. Ей было досадно теперь, что все в лаборатории так мало интересовались её работой, в том числе и Борода. Собственно говоря, он мог и не знать об этой трудности, мог не быть провидцем, не обязан был вникать в технологию эксперимента, ведь это не детский сад. Она не за это на него обижалась теперь. Но он действительно мало интересовался её работой в самой её сути, и это давало ей моральное облегчение, за все два года и поговорили-то, наверное, раз пять-шесть. «А разве это мало?» задавала она себе вопрос и не могла на него ответить. Есть исследователи, которые, как путеводной нитью, пользуются своей интуицией, шестым чувством, которое и отличает их от простых исполнителей. Может быть, это то, что называют талантом. Они идут напролом, но не сломя голову, а потому что знают: там лежит искомая истина. Они находят самые короткие пути именно потому, что чувствуют: точка назначения там, вот в этом эксперименте, в этой постановке задачи, в этой области. Уверенность служит строительным раствором, ассоциации путеводными маяками. Внешне всё спокойно, но внутри уже идёт работа, уже зреет зерно, которое потом даст ростки исследования. Правда, подчас цель оказывается слишком мелкой, подчас она лежит вне области, в которую следовало бы попасть, стрелки называют такое попадание «в молоко», подчас попадание приходится точно на пробитое кем-то отверстие в мишени. Это называют либо счастливым совпадением, если открытия сделаны одновременно, либо изобретением велосипеда.
Нет, Вера Николаевна не была таким исследователем. Она в душе знала это, но никто её не вынуждал заявлять про своё «открытие» во всеуслышание. Если бы она оглянулась, то пересчитала бы по пальцам таких людей, настоящих исследователей, среди знакомых. Впрочем, для этого не нужно было особой сноровки, это мог сделать, пожалуй, любой знавший их человек. Исследователем надо родиться. Вера Николаевна исследователем стала.
Чем больше Сергей возился со стендом, тем яснее становилось ему, что для скорейшего успеха работы необходимо отказаться от принятой методики. Всё равно ведь погрешность замера будет одного порядка с самой величиной, что же тут скажешь? «Неужели она этого не понимает? Или не может отступить теперь? Ведь ещё есть время, если как следует взяться, можно успеть за два месяца, ну, за три продуть несколько моделей! Странная женщина! Это же в её интересах, а то закроют тему, и будь здоров! Надо бы ей сказать. Но как?»
Сергей чувствовал, что встретит сопротивление и что нельзя ей сейчас говорить об этом. Он бы не мог объяснить, почему он так думает, но уже был уверен, что решил правильно. Между тем время шло, опыты на налаженном стенде не дали больших сдвигов в лучшую сторону, и было бессмысленно дальше проводить эксперименты, которые не давали нужных результатов.
Верочка пришла домой и почувствовала, что смертельно устала. Устала от этого бесконечного ожидания результатов и от бесплодности этого ожидания. Устала от семичасового чтения и круглосуточной работы мозга. Ей казалось, что она не ложилась спать, как только утром открывала глаза. Она устала от того, что непрерывно сама себя терзала упрёками: зачем взялась, сидела бы в КБ, куда полезла А сегодня ещё этот визит к профессору. «Он прав, тысячу раз прав». Она присела к зеркалу и посмотрела на себя: да, я плохо выгляжу, и морщинки от глаз совсем не от мудрости, а от старости. Она сжала щёки ладонями, лицо сморщилось, сплющилось это насмешило Верочку. Она улыбнулась чему-то очень детскому, вечному и полузабытому, потом уронила голову на руки и заплакала. Тихо и легко заплакала, как ей давно не доводилось.
«Девчонка, как тебе не стыдно. Залезла в чужой огород, спутала, так что ж такого? Выбраться и выйти на дорогу к дому как можно скорее. А профессор ведь сказал, что дорога там, а вот еду не на том номере автобуса. Может быть. Может быть. Для чего я к нему пошла? Чтобы убедиться, что не права, или чтобы найти верный путь? Но ведь он мне ни того ни другого не сказал. Он сказал, что если удастся очень квалифицированно поставить замер температуры, то и такой путь хорош. Значит, я не ошиблась, а виноваты те, кто не может создать мне необходимых условий замера температуры. Верно. Но ведь мы и сейчас знаем, как долететь до Марса, а пока что не летим, потому что нет технической возможности. Нет технической возможности, значит, я схоласт и мечтатель. Выдумщик. А может быть, ещё всё получится? Но ведь он сказал, что есть и другие возможности, и другие решения, надо только посмотреть в литературе и применить готовые математические решения к моему случаю. Даже литературу дал». Она смотрела на себя в зеркало. Смотрела и не видела ничего. Перед ней снова проходил весь разговор с профессором, её старым учителем по институту и близким другом отца. «Заходите, конечно, заходите». «Но ведь он стар уже. Стар и на пенсии, и может, что-нибудь новенькое появилось, а он и не знает совсем об этом. И снова я поеду не на том номере автобуса».
Верочка пришла домой и почувствовала, что смертельно устала. Устала от этого бесконечного ожидания результатов и от бесплодности этого ожидания. Устала от семичасового чтения и круглосуточной работы мозга. Ей казалось, что она не ложилась спать, как только утром открывала глаза. Она устала от того, что непрерывно сама себя терзала упрёками: зачем взялась, сидела бы в КБ, куда полезла А сегодня ещё этот визит к профессору. «Он прав, тысячу раз прав». Она присела к зеркалу и посмотрела на себя: да, я плохо выгляжу, и морщинки от глаз совсем не от мудрости, а от старости. Она сжала щёки ладонями, лицо сморщилось, сплющилось это насмешило Верочку. Она улыбнулась чему-то очень детскому, вечному и полузабытому, потом уронила голову на руки и заплакала. Тихо и легко заплакала, как ей давно не доводилось.
«Девчонка, как тебе не стыдно. Залезла в чужой огород, спутала, так что ж такого? Выбраться и выйти на дорогу к дому как можно скорее. А профессор ведь сказал, что дорога там, а вот еду не на том номере автобуса. Может быть. Может быть. Для чего я к нему пошла? Чтобы убедиться, что не права, или чтобы найти верный путь? Но ведь он мне ни того ни другого не сказал. Он сказал, что если удастся очень квалифицированно поставить замер температуры, то и такой путь хорош. Значит, я не ошиблась, а виноваты те, кто не может создать мне необходимых условий замера температуры. Верно. Но ведь мы и сейчас знаем, как долететь до Марса, а пока что не летим, потому что нет технической возможности. Нет технической возможности, значит, я схоласт и мечтатель. Выдумщик. А может быть, ещё всё получится? Но ведь он сказал, что есть и другие возможности, и другие решения, надо только посмотреть в литературе и применить готовые математические решения к моему случаю. Даже литературу дал». Она смотрела на себя в зеркало. Смотрела и не видела ничего. Перед ней снова проходил весь разговор с профессором, её старым учителем по институту и близким другом отца. «Заходите, конечно, заходите». «Но ведь он стар уже. Стар и на пенсии, и может, что-нибудь новенькое появилось, а он и не знает совсем об этом. И снова я поеду не на том номере автобуса».
Она пристально вгляделась в себя. «Постарела, Ве-ерка! Ещё немного и бабий век. Всё теперь тебе сложно: начинать сначала и возвращаться. Да и что начинать? Жить? Экспериментировать?»
Ещё раз провела ладонью по лбу. Разгладила морщины и долго-долго смотрела себе в глаза, пока не стало подёргиваться туманом её отражение в зеркале и всё, что стояло за спиной. Она тряхнула головой. Показала себе язык, самый кончик, так они дразнили друг друга девчонками. «А я ещё ничего, а?.. Утро вечера мудренее. Завтра надо последний раз попробовать и, если снова ничего не выйдет, бросать. Нельзя так, чёрт с ней, с методикой. Ну, закроют тему. Чёрт с ней, с темой. Надо же себе хоть доказать, что смогла что-то сделать. Пошла бы после института в лабораторию, не порола бы теперь такую галиматью!»
Ей не стало веселее и легче на душе. Стало только определённей и, наверное, горче, и не с кем было об этом поговорить. Совершенно не с кем. Все её подруги в детях, в заботах, ну, куда теперь идти на ночь глядя, без предупреждения? А все приятели посчитают, что она сошла с ума, если вдруг позвонит или скажет, что ей надо поговорить насчёт работы, или в ресторан пригласят. Ну, что же, вечером опять о работе? Пригласят выпить, потанцевать всё, что угодно, а заодно и о работе. Что она не пробовала разве?»
Она пробовала. А друзей настоящих не было приятели. Теперь и приятелей разделили: это мои, это Юркины. Чёрт-те что! Да и с мужем ей бывало о работе трудно говорить. Но она не хотела сегодня вспоминать ни о муже, ни о приятелях, ни
«Сама заварила, сама разберусь». Раньше она так никогда не только не говорила, но и не думала.
Прошла ещё неделя, может быть, две, может быть, три. Сергей не замечал времени. Каждый опыт был похож на предыдущий. Хотя с его приходом результаты стали более логичными, всё же они были слишком разбросаны и при повторении опыта получались разными. Они не воспроизводились. Значит, результатам нельзя было верить. Нельзя было установить никакой закономерности, хотя принципиально вполне очевидно, что точки должны выразить определённую, заранее известную по характеру закономерность, но в том-то и дело, что и необходимые практические числовые показатели при такой точности, которую давали опыты, использовать не было никакой возможности.