Но я не теряю надежды вернуть его.
Нет, месье Тахир, быстро заговорил Осман. Он не вернется ему стыдно.
Я до сих пор так и не узнал, в чем дело, поэтому надеялся на возвращение Хамзы.
Вы могли бы нанять Лайачи временно, уговаривал Осман.
Против такого предложения я не возражал. Заручившись моим согласием, Осман повел Лайачи в сад.
В битве за расположение маленького Тимура Зохра одержала победу. И отныне мой сынишка передвигался по дому на закорках у Зохры. Едва только он видел Фатиму, принимался шипеть как змея в высокой траве. Когда я сделал ему замечание, он сказал: Зохра его научила. Тимур вытащил упаковку конфет и развернул все, до единой. Набив конфетами рот, он одним махом, давясь, проглотил их.
В тот же день во дворике при кухне я разыскал Зохру. Именно там заклинатели, проводившие обряд изгнания джиннов, зарезали жертвенного козла. По их словам, это место было центром, душой дома. Я собирался отчитать Зохру за то, что та снова дала Тимуру конфеты, но не успел она показала на пол.
Я увидел намалеванные мелом каракули.
Чья это работа, Арианы? спросил я.
Зохра нахмурилась, прищурив глаза.
Это дело рук не ребенка, сказала она, это
Джинны?
Зохра побледнела от ужаса. Крутанувшись вокруг себя, она поцеловала свою руку, коснулась ею ближайшей стены и забормотала молитву.
Никогда не произносите это слово вслух, вполголоса упрекнула она меня.
Однажды в конце октября, вечером, я предавался мечтаниям: я будто бы сижу в тени посреди великолепного дворика, в котором прогуливаются павлины. Из фонтана, выложенного изысканной мозаикой, устремляется поток воды, вечерний воздух напоен ароматом цветущих азалий. В дальнем конце рияда13 стоит беседка, на террасе перед ней струнный квартет: вот-вот польется музыка. Прикрывая глаза от солнца, я огляделся и понял: я у себя, в Доме Калифа, а того, что намечтал, нет и в помине.
Весь следующий день фантазия преследовала меня. Я представлял снова и снова, пока сам себя не убедил: когда-то волшебный двор с павлинами в самом деле существует в дальней части территории, за теннисным кортом. Любителей тенниса среди нас не было, поэтому я поручил одному из сторожей привести того самого каменщика, который выкладывал в доме камин.
Вечером в десять часов каменщик прибыл, во все том же темно-синем халате. Подавшись вперед в полупоклоне, он схватил мою правую руку и пробормотал айят из Корана.
Всевышний снова свел наши пути, сказал он.
Я поведал ему о своих мечтах: о павлинах и беседке с музыкантами. Каменщик снял очки и запустил руку в седую бороду, расчесывая ее: его познаний во французском не хватало, чтобы проникнуться величием моего замысла.
Пришлось крикнуть в темноту, призывая на помощь сторожей.
На зов откликнулся Лайачи, брат Османа, все в той же ярко-зеленой джеллабе. Я попросил его перевести мои слова на арабский. Но, едва завидев каменщика, Лайачи побагровел от ярости.
Я старался говорить как можно проще: мне нужен просторный дворик с нишами вроде гротов по обе стороны, а по центру сад.
Лайачи начал переводить, но на полуслове запнулся. С ним творилось что-то неладное: он вдруг затрясся, его лица перекосило.
Я спросил, что случилось. Но он не ответил.
Не успел я и глазом моргнуть, как Лайачи с криками двинулся на каменщика. Тот вжался в кресло, как будто на него вот-вот прыгнет хищный зверь.
Я пытался урезонить Лайачи: каменщик нам друг, он гость в нашем доме. Но Лайачи размахивал руками как саблями, изрыгая проклятия.
Время словно замедлилось.
Лайачи засунул пальцы себе в рот и стал за что-то дергать. Не понимая, что происходит, я подошел ближе. И увидел, что Лайачи осторожно вытащил вставную челюсть: сначала верхний ряд зубов, затем нижний. К моему ужасу, он бросился на каменщика, кусая и щипая его челюстью до крови.
Глава шестая
Одной рукой не хлопнешь, одной ногой не побежишь.
Арабская пословицаПосле происшествия со вставной челюстью мы с Рашаной и детьми неделю спали все вместе, в одной кровати.
На ночь я подпирал дверь изнутри стулом, а под подушку прятал индийский кинжал. Ясно было, что Лайачи ненормальный, но уволить его сразу я не решился не знал, с какой стороны к этому делу подступиться. Да и опасался: вдруг он вынет вставные челюсти и снова набросится уже на нас.
Через неделю я, наконец, набрался смелости и разыскал Османа он сгребал палую листву.
Мне придется отпустить твоего брата, дипломатично выразился я. Он без всякой причины напал на каменщика. И пока Лайачи поблизости, мне неспокойно. Да и не только мне.
Опершись на грабли, Осман потер подбородок.
Лайачи с детства такой, сказал он. Все знают, что он помешанный. По правде говоря, его следует держать взаперти.
Почему же ты сразу не сказал? А еще убеждал меня: мол, он человек надежный.
Осман закусил верхнюю губу.
В нашей стране, нахмурился он, узы крови много значат. И всегда подразумевают обязательства.
Дни становились короче, с севера повеяло зимой. В Марокко есть верная примета близких холодов на улицах не протолкнуться от тележек, доверху груженых апельсинами. Первые апельсины кисловаты, но с каждой неделей становятся все слаще.
А мне по-прежнему не было покоя. И это в собственном доме! Зохра донимала меня, убеждая прибегнуть к помощи ее знакомой колдуньи. Я же ну никак не хотел идти на поводу у прислуги еще чего доброго возомнит, будто имеет надо мной власть. И в то же время испытывал необходимость с кем-то поговорить об этих загадочных надписях на двери. Да и о волшебном ковре, часто являвшемся во сне.
Тут снова позвонил Оттоман.
Я знал о его прошлом, был немного осведомлен о деловых успехах, но его личная жизнь оставалась для меня тайной. Я не знал даже, женат ли он. Личность Оттомана как-то не располагала к подобным вопросам.
Мы встретились в кофейне возле его дома в фешенебельном пригороде Касабланки. В кофейне, как обычно, сидели небритые мужчины в длинных, просторных джеллабах, однако она отличалась от традиционного заведения. Во-первых, здесь подавали настоящий кофе, а не то пойло, которое я обычно хлебал, уже привыкнув к его отвратительному вкусу. Во-вторых, было много женщин. Которые не имели ничего общего с извечными свирепыми старухами в кофейне сидели блондинки в смелых нарядах, с ярко накрашенными губами. Еще непривычнее было то, что они курили.
Оттоман в общих чертах поделился своей задумкой.
Начнем с малого. Найдем сказителя и поселим его в бидонвиле,14 там, где жил Хишам. Я буду платить ему жалованье, а он день и ночь рассказывать притчи, возрождая традицию, которая вот-вот умрет.
Я с энтузиазмом кивал, издавая одобрительные возгласы.
Постепенно мы расширим поле деятельности, продолжал Оттоман, и в скором времени притчи зазвучат уже в десятках кофеен по всему Марокко. Совсем как в старые добрые времена.
Глаза Оттомана горели, он будто всматривался в даль, разглядывая возникший мираж.
Но и на этом мы не остановимся, сказал он. Притчи зазвучат на железнодорожных станциях, автобусных остановках, рынках, даже в офисных конторах!
Обычно говоривший тихо, Оттоман разошелся он уже громко вещал.
Но кто будет платить всем этим сказителям? спросил я.
Спонсоры, ответил Оттоман. Фирмы. Сказители могут получать деньги, снимаясь в их рекламе по телевизору.
Выходит, они превратятся в коммивояжеров?
Оттоман нахмурился.
Нет-нет, ни в коем случае, запротестовал он. Не коммивояжеры, а представители крупных торговых марок. «Кока-Кола», «Пепси», «Макдоналдс» Представляешь?!
Моя беда в том, что по жизни я жертва. Я вечно позволяю втянуть себя в сомнительные предприятия, из которых потом так просто не выпутаться. Мне бы крепко пожать Оттоману руку, поблагодарить за кофе да уйти. Но я сидел и восхищался гениальной идеей. Что Оттоману только льстило. Да еще предложил свою помощь.
*Через неделю я уже шел по центральной площади Марракеша Джемма аль-Фна. И кое-кого увидел. Мужчина был лысым, с длинной, жиденькой бороденкой, с серебряной серьгой в одном ухе, блестевшей на солнце. По его взгляду я сразу понял он не из местных. А взгляд у него был такой, будто он узрел чудо.
Я шел в южном направлении, продолжая поиски своей притчи, а заодно первого сказителя, необходимого для воплощения грандиозного замысла Оттомана. Марракеш виделся мне подходящим для этого местом.
Иностранец заговорил со мной. Он оказался немцем, звали его Каспар. Он рассказал, что путешествует вот уже шестнадцать лет, где только ни побывал. Небесно-голубые глаза немца горели, он размахивал руками, рассказывая: каждое мгновение странствий приближало его к главной цели увидеть Джемма аль-Фна, Место казни.