Все в порядке, ма! весело сказал Джон. Завтра улетаю на практику!
Сдал что-ли?! с притворным недоверием спросила мама.
Сдал, сдал, не волнуйся,! торопливо проговорил Джон. Кстати, познакомься, это Марина!
Очень приятно! мама подала Марине руку и назвала свое имя.
Через пять минут все трое сидели в гостиной за столом, специально накрытым к сдаче последнего экзамена Джона. В центре круглого стола среди красиво сервированных блюд с различными мясными, рыбными и овощными салатами возвышалась большая бутылка белого виноградного вина.
А где па? спросил Джон, отвинчивая с бутылки пробку.
Дела на работе он будет только вечером, мама отвечала односложно, никак, очевидно, пока, не сумев заставить себя привыкнуть к новой гостье, как к будущему полноправному члену своей семьи, и в результате ее манеры вести разговор, за столом пока оставалась некоторая напряженность.
Для исправления положения необходимо было что-то срочно предпринять, и поэтому Джон налил каждому сидящему за столом по полному бокалу вина.
Мама бокал едва пригубила, а Джон и Марина осушили свои бокалы залпом до дна, как привыкли это делать на многочисленных студенческих вечеринках, и поэтому почти сразу начали чувствовать себя намного раскованнее. Мама лишь удивленно поднимала брови, глядя на молодых людей.
Извините меня, миссис Оланж! не совсем трезво засмеялась Марина. Я, вообще-то, не пью просто сейчас я себя ужасно неуютно чувствовала! Джон так неожиданно меня пригласил, она с веселым изумлением взглянула на Джона и опять бессмысленно расхохоталась. Джон незаметно ткнул ее коленкой под столом, но захмелевшая Марина, кажется, не обратила на его предупреждение внимания.
Да уж, тем временем согласилась мама, Джон умеет преподносить неожиданности.
Ну что вы, в самом деле, на меня напали! умоляюще поднял руки кверху Джон. Неожиданно, неожиданно я четвертый год уже собираюсь пригласить Марину к нам домой! Какая же может быть тут неожиданность!
Ой! всплеснула себя руками по щекам Марина. Боже что я слышу!
Джон рассмеялся. Улыбнулась первой по настоящему приветливой улыбкой и мама. Затем мама, словно спохватившись, принялась накладывать в тарелки, дивно пахнувшие и экзотично выглядевшие салаты. И все встало на свои места: так натянуто начавшийся обед постепенно и незаметно превратился в уютно обставленный семейный ужин. Мама много и доверительно рассказывала Марине о детстве Джона, о некоторых нюансах его непростого характера, и о многом другом, о чем может рассказывать возможной будущей золовке возможная будущая свекровь. Марина, в основном, внимательно слушала маму, а Джон, в перерывах между мамиными монологами, болтал всякую веселую чепуху, состоявшую из анекдотов и полупридуманных смешных случаев из университетской жизни.
Уже в начинавшихся сумерках пришел наконец-то папа такой же гигант, как и его сын. Он с собой притащил еще вина. Ему очень понравилась стройная большеглазая шатенка Марина. Он галантно поцеловал ей руку и сказал, что очень рад за «своего болвана», которому судьба подарила такую девушку, как Марина.
Мама принесла на огромном овальном блюде зажаренного в собственном соку и в букете редких специй и вин жирного нильского гуся. Папа зажег свечи и потушил электрический свет. Пламя свечей сделало обстановку не только уютной, но и романтичной, и не для одних Джона с Мариной, но и для мамы с папой. Мама с папой обменялись такими взглядами, в которых увидели свою юность и день рождения своей любви.
Джон же, кроме мощного прилива нежности к сидевшей рядом девушке, внезапно вспомнил детство. И не то, чтобы даже вспомнил, а буквально окунулся в красочный карнавал самых счастливых жизненных воспоминаний, спонтанно разыгравшийся среди ущелий мозговых извилин бывшего космического десантника. Праздничные домашние ужины при свечах и с обязательным жареным нильским гусем являли собой парадное лицо детства Джона. А за окнами в такие моменты обычно стояла густая бархатная тьма под звездным небом, как это происходило и сейчас. Джон повернул голову к окну и заворожено посмотрел на звезды. Через секунду в его взгляде нет, в нем еще не запрыгало смертельно раненой лягушкой паническое смятение, а пока лишь появилась естественная горечь скорого расставания с родными и близкими людьми. Она была еще очень слабой, и даже не совсем горечью, а так горьковатым, уже не сладким, осадком при мысли, что дома при свечах с родителями он, вполне возможно, сидит в последний раз Перед практикой, разумеется. Но, тем не менее, он не сдержался и, прервав милую болтовню за столом, ляпнул:
Шансов вернуться с Плевы примерно столько же, сколько сдать экзамен профессору Солонцу это ясно самому тупому и бесперспективному студенту нашего факультета вроде меня! И лучше всего об этом осведомлена Марина Баклевски, ведь у нее папа пятизвездочный генерал КМБ!
Ты что плетешь?! яростно прошептала Марина в самое ухо Джону и больно ткнула его локтем в бок. Если не хочешь, чтобы я тут же отсюда ушла и никогда больше не возвращалась, то прекрати пороть всякую гиль!
Прости, дорогая я и сам не знаю, что это на меня вдруг нашло! Джон ласковым движением обхватил огромной кистью хрупкую миниатюрную ладошку Марины и примирение, хотя бы по чисто внешним признакам, кажется, состоялось.
К счастью, мама пребывала в полной уверенности, что сын ее сдал экзамен этому страшному Солонцу, а папа находился в зависимости от сильной эйфории, возникшей в результате большого количества выпитого вина, чтобы заметить мгновенную вспышку едва не начавшейся ссоры между молодыми людьми. Но мама все же осторожно спросила:
Ну, ведь вы же туда с руководителями летите? Да и приготовлено там, наверное, все для вас?
Джон посмотрел на маму так, словно постарался навсегда запомнить расположение каждой сеточки-морщинки и складочки на ее лице. Но, не дав развиться тревожному предчувствию до степени болезненной ни у себя, ни у мамы, Джон поскорее разлил всем вина по давно опустевшим бокалам. Но, все же, обстановка за столом неуловимо изменилась что-то незримо треснуло и пошло наперекосяк. Особенно остро кардинальное изменение праздничной атмосферы почувствовал Джон, да и Марина, наверное, тоже, потому что примерно в полночь (хотя еще можно было сидеть да сидеть) она встала, поблагодарила за ужин, за прекрасно проведенный вечер и сказала, что уже поздно и ей пора домой.
Джон проводил ее. Они расстались у проволочной калитки в изгороди, окружавшей владения роскошного особняка отца Марины. Она долго и пристально смотрела ему в глаза и затем, на мгновенье дрогнувшим, голосом произнесла:
Ты был прав на Плеве тебя ждет настоящий Ад, и никто лучше моего отца не знает об этом.
Больше она ничего не сказала. Они еще несколько минут стояли, молча, держась за руки, и Джон так и не набрался мужества обнять ее и поцеловать. Она сама, в конце-концов, быстро обняла его за шею, коротко поцеловала в щеку и сказала на прощанье:
До встречи, Джо. Я буду ждать тебя!
И перед тем, как окончательно скрыться за калиткой, она шутливо погрозила Джону пальчиком и наказала:
Смотри, не влюбись там в кого-нибудь на этой Плеве!
Если только в какую-нибудь особенно симпатичную самку летающего тарантула! фыркнул Джон, и у него моментально испортилось настроение. А перед глазами сам собою всплыл образ той обнаженной странной и ослепительной красавицы, фотографию которой днем показывал плевянский зоолог Брэдли Киннон, а в ушах вновь и тоже сама собою прозвучала нежная мелодия голоса таинственной космической русалки. Примерно с минуту он стоял в полной прострации, глядя прямо перед собой твердым стеклянным взглядом, а затем, очнувшись, пешком отправился домой.
Остаток ночи Джон просидел с родителями почти до самого рассвета, пока внезапной и бестактной трелью не разразился домашний телефон.
Проклятые сволочи! точно зная, кто мог ему позвонить в такую рань, не сдержался и прямо при родителях выругался Джон. Даже в такую ночь не дают покоя!
Провожаемый удивленными взглядами родителей, он прошел к телефонному аппарату, находившемуся в прихожей.
Да-а?! рявкнул Джон, как можно неприветлевее.
Я не мог бы услышать Джона Гаррисона? послышался в мембране вежливый, почти робкий, весьма приятный мужской голос, причем голос, как будто, смутно знакомый.
Джону стало неудобно перед вежливым незнакомым абонентом за свою грубость и он, как можно деликатней и мягче произнес в трубку:
Я слушаю вас внимательно.
Простите меня пожалуйста, что я звоню Вам в такой ранний час, но у меня не было иного выхода. Это Брэдли Киннон.
Брэдли Киннон?!?!?! изумлению Джона, казалось, не было предела. Ради Бога простите, что я Вам так грубо ответил!
Да нет-нет, ничего, я прекрасно понимаю вашу реакцию. Но я буду краток. Я звоню Вам затем Джон, чтобы Вы немедленно отказались лететь на Плеву!
?!?!?! Но тогда меня отчислят из университета вы же прекрасно об этом осведомлены!