Я знаю, пойдем, глаза заблестели. Странно, что я еще десяток минут назад желавший ее, вдруг ухватил руку и сжав, пробормотал:
У меня к тебе просьба.
Ты о чем? насторожилась. Но блеск не пропал.
Сыграй мне еще. Я никогда не слышал.
Ты никогда и не спрашивал, опустила голову, больше глаз я не видел. Повела за собой. Закрыла дверь, едва впустив, положила ладонь между лопаток и подвела к низкому журнальному столику, где лежали журналы «Огонек» и «Новый мир». Никогда не спрашивал, повторила, остановившись за моей спиной.
Прости
Нет, я, верно, сама виновата. Тоже ничего не говорила. Мы как как вы с Михалычем. Вроде соседей. Вместе во всем, кроме главного, долгая пауза, которую никто не решался нарушить.
Что тебе сыграть?
Может, романс? Что тебе самой больше нравится.
Она кивнула. Выдохнула.
Я только сейчас. За гитарой.
И вышла в кухню.
Глава 11
Дни после праздников понеслись безудержно, неделя мелькала за неделей. Оля будто прикипела к работе, все раньше уходила, все позже возвращалась. Мы по настоящему бывали друг с другом только на выходные, этого всегда казалось и мало, и как ни странно, излишне, ибо наговорившись и наласкавшись, вдруг ощущали пустоту, препятствующую даже простому общению. Хотелось и молчать, но молчание давило. Тогда Оля старалась рассказывать о рабочих делах, да и я тоже сообщал ей новости, как постепенно втягивался в рабочую среду, как раскраивал, придумывал, переменял образцы одежды, которые с превеликим удовольствием на меня взвалил директор. Ему хотелось много чего поменять, но только из того, что имелось, выкройки классических образчиков дизайна времен еще семидесятых, которые он почему-то считал золотым временем моды. Возможно, в чем-то был прав, но я старался перекроить выглядящие смешными брюки-клеш в дудочки и широченные пиджаки с подплечниками в нечто более пристойное, либо со спадающими плечами, либо в притык к фигуре. Директор хотел многого и сразу магазин детской одежды приносил не только существенный доход, но и возможности для реализации его идей. А посему мне приходилось только поворачиваться, чтоб успевать за всеми его бросками мыслей.
Я не спорил, ведь во многом он давал мне нужную свободу творчества, а от добра добра не ищут.
Где-то в середине июня, когда чуть стало полегче с перекройкой, я постарался сам заняться делом Ковальчука. Во всяком случае, так, как мог и умел. Стал обходить старых знакомых шефа, его родичей и друзей иных знал мало, с иными и вовсе не был знаком, однако, везде встречал более или менее сдержанное понимание и получал ответы на свои, порой, странные вопросы. Меня не гнали хотя бы потому, что я работал на Артура, а еще поскольку его уважали. Потому и терпели бывшего подчиненного, пытавшегося для себя уже пролить хоть какой свет на гибель замечательного человека в этом мнения наши совпадали.
Я побывал у его сестры, прекрасно понимая, что Елена знает мало, если вообще в курсе дел брата, ведь уже то, что Артура убили не на празднике, говорило о полной ее непричастности к делам с кредитом. Но кое-что мне удалось узнать. Например, то, что шеф не один и не два раза искал человека, могущего предоставить ему подобный кредит, что да, не раз и не два обмолвился ей, насколько и как срочно нужны ему деньги. Но у кого он взял, да и кто в принципе мог быть причастен к убийству брата она сказать не могла. Лишь предполагала, но предположения эти никак не совпадали с моими. Елена грешила на конкурентов, тех, что отбили у Артура хоккейных болельщиков «Асбеста» и покушались на «варенку». «Шальные деньги делают с людьми страшные вещи, говорила она. Брат тоже, он пришел ко мне за неделю до смерти, очень просил хотя бы сорок тысяч. Я смогла собрать лишь семнадцать, откуда у нас такая дикая сумма. И я думала, что это не так срочно. А ведь из-за денег убили».
Да, в этом она права, из-за денег. И принципа, наверное, тоже.
Имя Ковальчука не всплывало ни разу во время моих бесед с разными людьми. Но я четко и ясно убедился, что все знающие о кредите погибли в той машине, видимо, дети стали мишенью постольку поскольку, хотя бы из нежелания убийц оставлять живых свидетелей своего зверства. И вот это в преступлении виделось самым отвратным. Какая-то звериная жестокость, которая именно нечеловеческой сущностью своей должна была потрясти весь город, может, не только город и при всем при этом остаться, скорее всего, безнаказанной. Ведь не только заказчика, но самих убийц, как ни старалась прокуратура и милиция разыскать, да что разыскать, выйти на след и то не удавалось. Будто сквозь землю канули.
Да, сквозь землю. Оля долго не верила, но в трех километрах около «Дальней» шахты началось движение: завозились экскаваторы, выкапывая фундамент для будущего копра, пригнали буровую технику, ковыряющую шурфы не то исследовательские, не то уже как основание для самой скважины. Невдалеке от будущего места раскопок проходила колея железки, по которой шли днем и ночью составы с углем, на ней тоже начались работы по отводу нового пути. На еще недавно пустом месте, натурально, в голой степи вдруг забурлила жизнь, закипела, пошла волнами во все стороны. Еще не огороженное место начало полниться зеваками, но среди них попадались люди и не случайные. Возможно, будущие шахтеры, возможно, инженеры, проходчики, укладчики, электрики, да много кто. Все, кого манили перспективы новой зарплатой, новыми возможностями. Вскоре возле котлована появилась финская бытовка домик-контейнер с лаконичной надписью «прием», как будто речь шла о стеклотаре, или, судя по количеству ржавой техники вокруг, о металлоломе. К нему и стали направляться редкие соискатели. Конечно, шахта не завтра и не в этом году намеревалась открываться, но хорошие руки подыскивала уже сейчас. Да и сезонные рабочие понадобиться могли как раз во время строительства самой шахты. Я поначалу близко не подходил к домику, а когда собрался не увидел его на месте. Кто-то опередил всех и попросту спер бесценную для дачи бытовку, теплую зимой и прохладную летом. После этого ее место заняла обычная деревянная постройка с окошком в двери и листком «требуются» чуть пониже единственного источника света.
Оля первое время присматривалась также к строительству, перебирала бумаги, но все тщетно экспертизы или хотя бы геологического изыскания с места площадки не нашла. Обнаружила странное «Асбест» в начале года получил разрешение на продажу продукции за рубеж. Но какой именно, не уточнялось. Солнышко от удивления долго не могла придти в себя.
Что они задумали? кипятилась Оля. Для чего? Кому можно вообще продать уголь? Европе? Да в одной Польше этого угля больше, чем на Донбассе и всех прочих наших западных бассейнах, вместе взятых. Англия перешла на мазут, Германия переходит, Франция и вовсе утыкана АЭС, как будто о Чернобыле и не слышали. Ну и кому еще нефтяному Востоку? Или Китаю, может, у которого и так в каждом дворе, только копни.
Оль, я понятия не имею, спроси у Ковальчука. Кажется, это снова его идейка.
А вот мне кажется, это нечто побольше, чем один главный инженер, вернее, теперь, замдиректора. Повесомей. Это же валюта, сам посуди. А валюта у нас это все.
Тогда что они собираются продавать за рубеж? Ведь речь идет явно не о получении злотых или форинтов. Цель доллары, фунты, франки. Что наш «Асбест» может предложить им? Самые большие микросхемы в мире? Или самовары?
Чтоб ты знал, самовары придуманы в Германии, а матрешки в Японии.
Вот не знал. Ну, хоть водка точно наша, менделеевская. Это я еще по школе помню.
Интересные у вас занятия, должно быть, были.
А то. Мы вот для детского дома тачали на станках брелоки для ключей. Правда, почему-то они потом оказались в учительской, но это скорее потому, что сделали хороших всего-то дюжину. Зато осины напилили в стружку кубов пять или шесть нам ее чуть не кругляками привезли.
Даже на спички не пошла.
Именно. Все на брелоки и в отопление.
Мы еще какое-то время шутили на тему беззаботного детства, пока Ольга не напомнила мне о том важном, что хотела сказать, помимо столь странного решения правительства республики в отношении нашего горнодобывающего и тут же перерабатывающего гиганта.
Я, конечно, прослежу за этим, больно любопытная история выходит.
Пока не выходит. Может, это вообще какие-то планы на далекое будущее. Как в отношении наших бараков, на двухтысячный год.
Может ты и прав, но дай уже мне договорить. Видишь какая штука, меня снова переводят. На этот раз в отдел планирования. Пусть лишусь звания главбуха, но зато не потеряю в зарплате и буду больше получать заказов и наверное, прогрессивка ладно, что это я сама. Буду ближе к руководству и к его непостижимым человеческому уму планам, она помолчала. А все же зря Михалыч подначивал. Мы с тобой начинаем спеваться. Вот шуткуем уже на один лад.
Стараюсь.
Я вижу, мы поцеловались, она продолжила. И потом, возможно, получу доступ к подлинным планам «Асбеста», чем черт не шутит.