Дак что ты хочешь? Ты за десять лет дома сколько провел год, ежели все сложить? Али еще меньше? Марфа вскинула твердый подбородок:
У мужчин, Степа, шлюхи есть. Ежели ты женат, но и к шлюхе ходишь, никто тебя не обвиняет, правда ведь? сестра требовательно смотрела на него.
Ворон молчал.
Нам, бабам, что делать? Марфа вздохнула:
Да зачастую и не постели хочется, а посидеть рядом, поговорить, поласкаться. Ты с Машей разговариваешь?
Об чем с ней разговаривать? в сердцах отозвался Степан. «О детях только, более она ничего не знает».
Какой дурак, простонала Марфа, опускаясь в кресло. «Господи, какой дурак! Ты почему со мной о политике говоришь?»
Потому что ты про сие знаешь, устало ответил ей брат.
И Маша знает! И про книги знает, я говорю с ней. Ты приезжаешь, играешь с детьми, она тебя обихаживает, а ты и слова не скажешь, словно она безъязыкая, Марфа все еще глядела на него:
Ты муж, глава семьи, Евангелие им толкуешь, а в Евангелии сказано, что Мария у ног Иисуса сидела, и он с ней разговаривал! Что же ты за христианин, ежели Иисус тебе не пример? Даже в гареме, Степа, султан с бабами говорит, поверь мне! она усмехнулась. «Там баб поболе, и не все они умные, как я, али жена твоя».
Такая умная, что блудить начала, не сдержался Степан.
Я не говорю, что нет ее вины, серьезно сказала Марфа, есть. Но и твоя тоже есть. Ежели ты сейчас Машу выгонишь, дак сие тебе отольется. Сказано от Писания, кто из вас без греха, тот первый пущай бросит в нее камень. Ты без греха, Степа?
В комнате повисло тяжелое молчание.
Я не святой, Марфа, наконец, сказал Степан.
Дак никто не святой, милый мой, вздохнула сестра.
Он поднялся: «Поеду в Лондон».
Поешь, ради Бога, устроившись на подлокотнике Машиного кресла, Марфа держала на коленях тарелку. «Или попей хоша, ребенок ни в чем не виноват, ты о нем подумай».
Дети как? Маша жадно выпила полный кубок сидра:
Я налью, Марфа остановила потянувшуюся за графином невестку, ты сиди спокойно. Дети хорошо, спать легли. Он уехал.
Куда? Маша побледнела.
Сказал, что в Лондон, Марфа задумалась, а ты пока складывай корзинку, что на первое время нужно. Я тебя завтра к себе домой отвезу. Там и родишь, и живи сколько хочешь.
Степан тебя убьет! ахнула невестка.
Знаешь, милая, жестко сказала Марфа, кабы не дед мой, и не родители, упокой Господи души праведников, дак ничего бы сего не было, она обвела рукой опочивальню, потому как твой муж на колу бы торчал, а мой в остроге бы издох, и не спас бы их никто. Не Воронцовым указывать, что мне, Вельяминовой, делать.
Но сие не твой дом, ты ведь за Петей замужем. Коли ты замужем, дак ничего своего нет, все мужу принадлежит, измученно сказала Маша. «Закон такой».
Я, дорогая, сладко улыбнулась Марфа, домом и не владею. Ты думаешь, что я законов не знаю? Сие дом казенный, сданный мне безвозмездно и бессрочно. Кого хочу, того и пускаю жить и Степан твой мне не указ. Пусть Ее Величеству жалуется. Посему собирайся, подогнала она невестку, детям скажем, что ты уехала в Лондон рожать, где к врачам ближе. Вот и все.
Маша тяжело поднялась:
Марфа, а если он мне мальчиков видеть запретит? красивое лицо невестки распухло от слез.
Он в феврале в море уйдет до осени, Марфа хищно, нехорошо улыбнулась:
Как он из Нового Света узнает, куда я с детьми езжу? продолжила женщина. «Не волнуйся, все устроится».
Но деньги! ахнула Маша, миссис Стэнли надо заплатить, у меня, она покраснела, и драгоценностей нет, чтобы продать.
Марфа закатила глаза.
Когда осенью арестовали Симмонса, дак я его незадолго до сего упросила за процент передоверить мой вклад Кардозо, банкиру из Амстердама. Я сказала, что взялись за католиков и беспокоюсь я за деньги свои. Владения Симмонса конфисковали, но доверенность сия, Марфа томно опустила ресницы, потерялась, что случается. Сие моего дедушки деньги, а не мои. Ежели дедушка распоряжается, дак Кардозо мне золото выдает. Понятно? усмехнулась женщина.
Твой дедушка в Святой Земле! удивилась Маша. «Оттуда долго письма идут, сколько же надо ждать его разрешения!»
Мой дедушка прислал единое письмо, Марфа поцеловала невестку, написал он, что сколь внучка его не попросит, столь ей и выдать.
Марфа, восхищенно сказала Маша, ты такая умная!
Ежели бы ты пожила в гареме не неделю, а три года, сердито ответила невестка, дак тоже бы поумнела. И не в глуши твоей, а в Стамбуле, в самом змеином гнезде. Давай складываться. Не волнуйся, не нашелся еще мужик, даже Ворон твой, что с Марфой Вельяминовой потягался бы.
Старик поворошил кочергой угли в камине:
Редкий ты гость, заметил он, но это хорошо. Если не появляешься, значит, как я думаю, он мимолетно улыбнулся, все в порядке. Или стыдно тебе, Стивен, мне на глаза показываться. Скорее второе.
Иногда я жалею, что не папист, вздохнул Ворон, или не православный, как раньше. У них тоже исповедь есть
Старик погрел руки у огня: «Зачем тебе перед кем-то исповедоваться, если Бог всегда рядом с тобой?»
Господь не посоветует, что делать, горько сказал Степан. «Поэтому я к вам и приехал».
Я тоже не посоветую, глаза у старика были живые, голубые, хоть и обрамленные сетью морщин: «Только ты можешь решить, куда дальше идти».
Я решил, Степан потер лицо руками, но потом стал сомневаться. Один человек сказал мне, разве ты сам без греха, что бросаешь в нее камень?
Умный человек, хмыкнул старик: «Стивен, что случится с кораблем, если ты его бросишь?»
Поплывет по воле ветра и волн, пожал плечами Ворон, куда Божья воля его приведет, так и будет.
В семье так же, заметил старик. «Только ведут семейный корабль двое, а не один. Вы с женой бросили румпель и видишь, что случилось».
Значит, Божья воля нам расстаться? Степан помолчал.
Если корабль тонет, капитан с него бежит? спросил старик.
Никогда такого не случится, удивился Степан. «Капитану должно на корабле оставаться до последнего».
Старик повернулся к нему:
Ты, как и твоя Мэри, можешь сейчас сбежать, но после такого ваш корабль точно разобьется. Ты этого хочешь?
Степан помолчал: «Не хочу. Я дом хочу, семью, чтобы любили меня».
Каждый хочет, чтобы его любили, резко ответил старик, однако только Бог любит человека просто так, на то Он и Бог. Нам, смертным созданиям, любовь дается тяжело. Мы жадные создания и думаем только о себе. Если ты свою жену не любишь и не заботишься о ней, откуда у нее любви взяться?
Она должна, упрямо ответил Степан. «Жена должна любить мужа и подчиняться ему. Она клятву в давала».
Ты, значит, не должен? поинтересовался старик. Степан вспомнил тихий голос Анны: «Не рушь того, что годами созидалось».
Я люблю, сам того не ожидая, сказал он, но я столько всего дурного сделал, что не мог в глаза ей посмотреть. Теперь еще и это, он прервался.
Ты сам себе все и сказал, заметил старик, а что ты не без греха, я знаю. Ты много раз приходил ко мне. Я тебе тогда говорил и сейчас повторяю повинись перед Мэри, она тебя простит, и не делай так более. Женщины, Стивен, умнее мужчин, умнее и добрее. Ты не пошел, а сейчас не хочешь ее простить. Ты, должно быть, кричал на нее, угрожал девочке, я тебя знаю. Это твоя гордыня, вот и все, старик с сожалением посмотрел на Степана:
Ты думаешь, что обеты, друг другу принесенные, они только слова? Ты обеты нарушил, теперь и смотри, что получилось. Иди, попроси у нее прощения, и прекращай блуд. Ты деньги на общины даешь, но от заповедей Господних золотом не откупаются, Стивен. Будь, наконец, взрослым человеком. Седина у тебя в голове, дети растут, они долго молчали.
А что с ребенком? Степан понял, что и так все знает.
Старик похлопал его по плечу: «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает».
Спасибо, Степан встал, я поеду домой».
Я помолюсь за вас и за дитя ваше, сказал ему на прощанье Джон Фокс, глава пуритан Англии.
Он спешился, не доезжая усадьбы. Привязав лошадь, Ворон спустился к темной реке:
Я сам виноват, понял Степан, надо было поговорить с ней, и не так, как я сделал, он покраснел, а ласково, как я умею. Зачем я тогда венчался, жил бы один, и все. Прав Фокс, давши клятву, ее исполнять надо. Был бы мой отец жив, он бы меня за такое по голове не погладил.
С востока дул пронзительный ветер. Степан вздохнул:
Даже могил семейных не осталось, чтобы прийти на них. Хватит рушить, не для сего мы с Петькой выжили. Строить надо.
В окне Машиной комнаты горела единая свеча.
В детских стояла тишина. Тео дремала, прижавшись щекой к «Смерти Артура» сэра Томаса Мэлори, что он привез из Лондона. Степан вытянул книгу. Поворочавшись, девочка заснула еще крепче. Лиза раскинулась рядом, будто ангелочек.