Нет, Жора.
Да тебе всё равно никто не поверил бы.
Почему?
Потому, что ты один из главных подозреваемых.
Как так?!
В который раз за эти дни на спине начал выступать холодный пот.
Я хоть и начальник отдела уголовного розыска, но дело по двум обнаруженным трупам ведут мои инспекторы. Они уже допрашивали Рено и его работников и знают, что у тебя была драка с чеченцем. И то, что ты угрожал его убить, тоже стоит в протоколе. Завтра или послезавтра приедет кто-нибудь из областного отдела. Меня, скорее всего, от этого дела отстранят, потому что один из подозреваемых мой друг и живёт в настоящее время у меня.
Жора, ведь никто не видел, что я с ними был на берегу.
Ты же должен знать, как легко найти третьего, кто был в машине. Мои инспекторы были не особенно внимательны при её осмотре. А специалисты из области в первую очередь заинтересуются отпечатками пальцев в машине и пятнами крови на сиденье. Если у них будет за что зацепиться, то правды они добьются. Я должен буду тебя завтра взять в милицию на допрос. Эта женщина, что звонила мне ночью, кто она?
Тоня, моя бывшая одноклассница. Она будет молчать. Я сказал ей, что тебе она может доверять.
Плохо, что здесь женщина замешана. Ладно, это я возьму на себя. На допросе про берег ничего не говори. Ты был у этой женщины и оттуда сразу вернулся ко мне домой. Ясно?
Да.
Про драку с чеченцем на заводе можешь рассказывать. Здесь всё равно были свидетели. Как фамилия твоей одноклассницы и где она живёт?
Я назвал фамилию Тони и примерно рассказал, как найти её.
Но сейчас она ещё в ресторане. Она работает там.
Жора поднялся со стула.
В ресторан я, конечно, не пойду.
Что ты надумал, Жора?
Видимо, в моём голосе было что-то такое, отчего он вдруг зло засмеялся и, глядя на меня в упор, сказал:
Я знаю, о чём ты сейчас подумал, но до такой степени я не опустился.
Наверное, именно в этот момент в наших отношениях что-то нарушилось. Маленькая трещинка пролегла между нами.
К твоему сведению, ты не единственный подозреваемый в этом деле. Эти двое занимались продажей наркотиков и, может быть, их убрали конкуренты. Они не первые и не последние, кого из-за наркотиков убирают с дороги. Во всяком случае, я пытаюсь, пока ещё в состоянии, повернуть следствие в этом направлении.
Он выпил ещё коньяку и, не пожелав мне спокойной ночи, ушёл в свою спальню.
Я сидел ещё некоторое время в зале. В голове было пусто. Я как будто раздвоился. Тело моё сидело за столом, а сознание где-то витало в вакууме и не хотело возвращаться назад, потому что здесь, в действительности, всё было сложно, непонятно и страшно.
Утром я вместе с Жорой поехал в милицию. По дороге мы молчали, но это было не то молчание, в котором мы ехали из аэропорта. Тогда мы молчали, наслаждаясь природой, заходящим солнцем, свежестью надвигающегося вечера и встречей друг с другом. Теперь же молчание было тягостным, и каждый был бы рад, как можно скорее разойтись. Жора провёл меня на второй этаж, к начальнику милиции. В его кабинете сидел уже один из инспекторов. Начальник милиции был в звании майора, и лет ему было за пятьдесят. Сначала были формальности. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место жительства и так далее. Когда речь зашла о гражданстве, немного замешкались.
Я гражданин Германии. От казахского гражданства отказался ещё два года назад, сказал я.
Начальник милиции был со мной до такой степени вежлив, что предложил:
Вы можете позвонить в немецкое посольство и информировать об этом допросе.
Я не чувствую себя в чём-то виноватым, поэтому звонить в посольство не вижу необходимости.
В самом начале допроса Жора ушёл. Вопросы задавал начальник милиции, а молодой инспектор печатал на машинке.
Мне показали две фотографии и спросили, знаю ли я этих людей. Верзилу я сразу узнал, а второй мне был, действительно, незнаком. Я показал на фотографию чеченца и рассказал о стычке с ним на заводе.
После того дня вы ещё встречались с ним?
Нет. Больше я этого типа не видел.
Где вы были в ночь с понедельника на вторник.
Я ответил на этот вопрос так, как мы условились с Жорой. Майор показал пальцем на рану на голове.
Откуда у вас это?
Эта шишка и рана от удара ещё с того дня, когда у меня была драка с чеченцем.
А выглядит она совсем свежо.
А выглядит она совсем свежо.
На мне вообще всё плохо заживает.
Откуда рана на руке?
Ножом порезался у Жандарбека дома.
На сиденье машины обнаружена кровь. Мы отправили её в лабораторию. Возможно, нам понадобится ваша кровь для анализа.
Не вижу в этом никакой необходимости. К убийству этих двоих я не имею никакого отношения.
А к наркотикам?
Что вы имеете в виду?
В машине убитых нашли героин. Может быть, у вас на этой почве с ними ссора произошла?
Я могу лишь повторить, что чеченца после драки на заводе больше не видел. Второго я вообще не знаю. Неужели вы думаете, что я, юрист по образованию, имеющий собственную детективную контору в Германии, могу иметь какое-то отношение к наркотикам?
Молодой человек, с сарказмом проговорил начальник милиции, я долгое время работал в отделе по борьбе с наркоманией. Кто только не попадался нам: дипломаты, офицеры самого высокого ранга, крупные инженеры, партийные работники и члены правительства. Так что, не будем об образовании и должностях.
Меня допрашивали больше часа. Конечно, если бы я не был другом Жандарбека, разговор был бы совсем другим. Так вежливо со мной не говорили бы. Пока же мне верили, и это сейчас было главным. Только бы ещё Тоня подтвердила, что я был в ту ночь у неё. В принципе, ей врать не придётся. Ей надо только умолчать о том, что случилось на улице перед её домом, когда я вышел от неё.
С Тоней я столкнулся на лестнице. Вместе с каким-то лейтенантом она поднималась на второй этаж. В её глазах стоял испуг. Увидев меня, она виновато улыбнулась. Я взял её за локоть:
Здравствуй, Тоня. Я подожду тебя на улице.
Она кивнула в ответ. Долго её не держали. Уже через двадцать минут она вышла на улицу. Выражение испуга на её лице исчезло.
Всё нормально? спросил я.
Да. Меня только спросили, действительно ли ты был в ту ночь у меня и знала ли я этих двоих убитых.
Пойдём, я провожу тебя к дому.
Не надо, Эдик. Знаешь, я, наверное, уеду отсюда. Петя хочет, чтобы я вернулась к нему. Он не пьёт больше. Да и девочке отец нужен. Поеду с ним в Россию. Терять мне нечего.
Она подошла ко мне, чмокнула в щеку, и быстро пошла в сторону своего дома.
Жору я не стал ждать. Да и он, наверное, не горел желанием меня видеть. Я пошёл в сторону базара. День опять был солнечный и жаркий. За эти полторы недели я уже хорошо загорел. Как было бы прекрасно, если бы я просто отдыхал здесь, если бы не было необходимости кого-то искать и договариваться о каких-то сомнительных делах. Как было бы прекрасно, если бы я не столкнулся с этим идиотом, который лежит теперь в морге с дыркой в голове. Как было бы прекрасно, если бы я не встретил Тоню. Как было бы прекрасно, если Жора оставался бы прежним жизнерадостным и открытым другом. Но прекрасной оставалась только погода. Всё остальное было до тошноты плохо. И, главное, во всём, что произошло, был виноват только я. Сначала я пытался себя оправдать. Искать человека для выполнения моего заказа заставляла моя тупиковая ситуация, мои долги, моя нищета. На драку с чеченцем меня спровоцировал он сам. Тоня мне ещё со школы нравилась. Жора не должен был стрелять в этих двоих. Он же мог с несколькими коллегами всё по-другому организовать. Но с этими аргументами успокоение не приходило. Если копнуть глубже, меня ничего не оправдывало. У миллионов нет денег, масса людей нищенствует, но не каждый готов вылезти из нищеты за счет смерти другого человека. Так ли было необходимым драться с чеченцем. Ведь всё тогда закончилось бы хорошо. Ехал бы спокойно домой. И с Тоней не было никакой любви. Было животное желание и стремление, доказать ей, что я лучше тех, кого она предпочла мне в своей юности. Только в отношении Жоры я был виноват и, в то же время, не мог оправдать его. Мы были с ним одинаковы. На нас была одна и та же печать печать убийц.
На базаре было, как всегда, шумно и многолюдно. Но сегодня мне здесь было неинтересно. Я потолкался с полчаса у прилавков и пошёл домой. На душе у меня было неспокойно. Тревога, как заноза, сидела внутри меня, перерастая временами в страх. Я знал: рано или поздно, в милиции узнают, кто был третьим в машине, и тогда мне нужно будет сказать, кто стрелял в этих двоих. Мало кто поверит мне, что я был без сознания и ничего не видел. После драки с чеченцем, после моих угроз в его адрес, я действительно могу оказаться единственным, на кого можно списать эти два трупа.