Болезнь жёлтого цвета
Стояла осень шестидесятого года, сухая, тёплая, всё постепенно желтело травы в степи, листочки на посаженых деревьях, и я тоже
Когда утром, расчёсываясь и заплетая косы, я смотрела на себя в зеркало, мне было неприятно: жёлтое, как лимон, длинноносое лицо с синими тенями под глазами. Бр-р-р!.. Ну, и уродина. Бабушка называет меня в шутку Буратино.
В кого ж я такая уродилась?.. Мама красавица, золотистые волосы, зелёные глаза. Белые зубы, когда смеётся, сверкают, как у Любови Орловой из кинофильма «Цирк», но сама Орлова и в сравненье не идёт с моей мамой. Маме надо быть не инженером, а артисткой, она бы всех затмила!
И папа Серёжа красивый как сказочный принц: синие глаза, каштановые волосы над светлым лбом, белый полотняный костюм я помню помню, какой красивый мой папа
Федор, в общем-то, тоже симпатичный: высокий, широкоплечий, стремительный. Голубоглазая, белокурая Маришка самая очаровательная девочка на свете. Она похожа на своего отца на Фёдора. Да и бабушка у нас интересная женщина.
И только я по пословице: в семье не без урода.
* * *
В школе. Учительница спрашивает меня с тревогой:
Лена, почему ты такая жёлтая?
Я пожимаю плечами: откуда мне знать, почему я жёлтая?
А мама разве не замечает, что ты жёлтая? недоумевает учительница.
Я пожимаю плечами: нет, не замечает.
Странно, говорит учительница. Очень странно
* * *
Вечер. Маришка уже спит. Фёдор на работе. Бабушка в Днепре. Няня, которая приходит к Маришке, когда бабушка в Днепре, уже ушла к себе на хутор. Мы с мамой стираем на кухне бельё. Я, как всегда, кручу валики стиральной машины, отжимая простыни и пододеяльники. Мне нравится это занятие, я ни с кем не хочу его делить. Но почему-то сегодня мне тяжело, ноги ватные, перед глазами плавают красные круги
Потом мама закладывает в машину новую порцию белья, и пока оно вертится в центрифуге, я ухожу в комнату и сажусь на кровать передохнуть.
Здесь, в комнате, потише и прохладнее. Я сижу, смотрю на свои руки, которые лежат на коленях и дрожат. Я пытаюсь унять дрожь и не могу Руки как будто чужие, они не слушаются меня. Страшная усталость во всём теле. Тупо, как-то отстранённо смотрю на свои руки и спокойно, равнодушно думаю: «Вот так люди и умирают»
* * *
Очнулась от сильной тряски. Открываю глаза и ничего не могу понять. Ночь, я лежу на заднем сидении машины, машина несётся, как сумасшедшая «Где я?» «Лена, ты сильно заболела, слышу мамин голос, мы везём тебя в Днепропетровск». Она сидит в углу сидения, у неё на руках спит Маришка. На переднем сидении рядом с шофёром Фёдор, а машина это его служебный «козлик», она очень быстро едет и очень сильно прыгает, эти прыжки (так вот почему её прозвали козликом!) больно отдаются во всём теле.
Я с трудом принимаю сидячее положение и смотрю на дорогу, которая озарена красными и жёлтыми огнями, а вокруг черно, черно, степь И в небе черно, черно Только эти живые светлячки на шоссе красиво!.. Мы обгоняем одну машину, другую Я давно не ездила на машине Давно это было, в Оренбурге мне пять лет мы с бабушкой выходим из поезда, и нас встречают мама и папа Серёжа и мы едем до нашего дома на такси И был май, и непролазная грязь и мама вынесла бабушке из дома резиновые сапоги, а меня отец от такси до дома нёс на руках первый раз в жизни
Как зачарованная, смотрю на мелькание жёлтых и красных светлячков, жёлтых и красных, красных, красных, красных и опять теряю сознание
* * *
Днепропетровск, Философская улица, дом моего детства. Перепуганная бабушка. Уже утро. Я не помню, как мы доехали, и что было вечером, точнее ночью. Я то ли спала, то ли была в беспамятстве.
Вызванный утром на дом районный врач, помнящая меня ещё с пелёнок, поставила диагноз: «Желтуха, тяжёлая форма». И выписала направление в больницу.
Но мама не хотела отдавать меня в больницу, ведь это означало, что меня нужно оставить в Днепропетровске одну, и неизвестно на сколько времени. До Вольногорска три часа электричкой, среди недели ребёнка не навестишь, только в выходной. На это мама пойти никак не могла.
И вот, в ожидании «скорой», мама спрятала меня в шифоньере, между одеждой. А врачам, когда приехала «скорая», мама сказала, что меня уже увезла другая «скорая». Врачи очень сильно удивились.
«А Ена в цифаене! А Ена в цифаене!» весело тараторила Маришка, хлопая в ладоши. «Что ребёнок такое говорит?» настороженно прислушалась врач «скорой». «Так, болтает что-то своё», сказала мама.
А я внутри шифоньера давилась от смеха
Врачи, наконец, ушли. Да и где возьмёшь больную, если её в семиметровой комнате нет?..
А мы в тот же день вернулись домой, в Вольногорск. Опять на «козлике» Фёдора.
* * *
Меня поселили одну в большой комнате. Отгородив кровать ширмой, сделанной из двух широких простыней. Не знаю, что сказала местному доктору моя мама о моём диагнозе, и как доктор решилась меня лечить от столь тяжёлой болезни в домашних условиях. Но о больнице речи больше не шло.
Впереди было два месяца лежания в этом углу
Жизнь за ширмой
Лежу за ширмой. Говорят, что я заразная и ко мне нельзя. Медсестра, которая приходит каждый день колоть меня, в марлевой повязке. Маме и бабушке тоже велено носить повязки.
И только маленькая Маришка забегает ко мне без повязки. «Мариша, не ходи к Лене, заболеешь!» Но Маришка всё равно заглядывает ко мне за ширму, как лучистое солнышко
Маришка не заболела. И все очень дивились этому. Но я-то знала, что не заражу её. Каким-то внутренним чувством знала. Потому что есть на свете такая великая охранительная сила ЛЮБОВЬ. В десять лет я ещё не могла этого объяснить словами, но сердцем чувствовала: я не могу заразить Маришку, которую так сильно люблю.
А может, моя желтуха и не была инфекционной? Иначе я бы уже давно заразила весь класс, ведь я много дней ходила в школу жёлтая. Вообще, эта болезнь жёлтого цвета была очень загадочная
* * *
Чем я развлекалась там, за ширмой? Ну, первое время мне было не до развлечений, хотелось только одного спать.
А потом, когда в голове немного посветлело, принялась перечитывать свои любимые книги: сказки Андерсена, «Голубую стрелу» Джанни Родари, «Нелло и Патраш» Уайды, «Артёмку», «Тайну трёх океанов» и двухтомник обожаемого Аркадия Гайдара особенно тёплую, уютную повесть «Чук и Гек».
С четырёх лет, как бабушка научила меня читать, это стало моим любимым занятием. Любимые книги могла перечитывать по многу раз, и каждый раз было всё также интересно.
Обожала андерсеновскую «Русалочку». Мне казалось, что мы с Русалочкой похожи: так же, как она, я порой хотела что-нибудь сказать и не могла Обожала «Приключения Буратино» потому что очень любила цирк и не отказалась бы, чтобы в нашей комнате за каким-нибудь старым холстом оказалась чудесная дверца в мечту Но не было на наших стенах холстов! Стены были белые и пустые. И ширма белая-белая И лишь прикрыв глаза, можно было нарисовать сказочный холст в своём воображении. Холст с очагом
Откровенно говоря, не очень-то весело было лежать одной в огромной пустой комнате это было похоже на лазарет.
С грустью вспоминала комнатку на Философской, где мне так уютно и тепло жилось в моём раннем детстве
Воспоминания о жизни на Философской
Прошлой осенью судьба подарила мне ещё полгода жизни на моей любимой Философской улице. Чудесные полгода. Вдвоём с бабушкой.
Маленькая комнатка, до краёв наполненная теплом и детскими воспоминаниями Мне нравилось, что здесь ничего не меняется. Та же старая широкая кровать, тот же пёстренький коврик на стене, тот же старый скрипучий шкаф, в котором живут запахи крахмальных простыней и тёплых старых одежд, и чёрная шёлковая сумочка со старинными открытками, и на одной из них ангел, который уронил с неба незабудку. На открытке стишок: «Незабудку голубую ангел с неба уронил». Я обожаю этого ангела с раннего детства
И всё тот же старый стол у окна, покрытый синей трофейной скатертью, привезённой бабушкой из Германии. За этой скатертью я пряталась, маленькая, сидя под столом на перекладине. Мне всегда нравились уютные уголки как бы норки.
А на столе, как и прежде, стоит бабушкина швейная машинка, знакомая и родная до последнего завиточка в красно-золотом орнаменте.
А за окном, как всегда, постанывают нежные горлицы
* * *
Когда мы живём с бабушкой вдвоём, это совсем, совсем другая жизнь, чем когда мы живём всей семьёй. Когда мы живём вдвоём, бабушка никогда не ругается. Когда мы вдвоём между нами такая огромная нежность, огромная, как облако, и это нежное тёплое облако как будто накрывает нас и мы живём внутри него Как будто мы с бабушкой маленькие-маленькие и живём внутри огромного пушистого одуванчика Как в сказке.