После сытного обеда из трёх видов разных каш, рыбного супа, куска вяленого мяса, хлеба и маринованных овощей, запитых добрым кувшином терпкого сидра, Кромма разморило и он еле добрался до кровати, упал лицом в подушку, да так и продрых до самого вечера, пока урчание в желудке не заставило его подняться. Он кое-как отлепился от постели, чувствуя мягкую истому и услышал за окном странные крики.
Золотая тарелка солнца почти коснулась нижним краем зубчатой линии леса. Кромм распахнул окно и глянул вниз. К ямской станции медленно подходил караван. Два здоровенных кутаса, не то, чтобы высоких, но с широченными спинами, скрипя ярмом и покачивая длинными рогами, волокли крытый брезентухой фургон, с козел которого на них орал краснолицый погонщик. Кромм высунулся наружу и насчитал ещё с десяток таких повозок, остальные скрыло облаком пыли, в котором темнело что-то большое и непонятное. Он с хрустом потянулся и отправился вниз, поглазеть на караван вблизи.
У широких подъездных ворот уже хозяйничал дородный Денит, помогавший разворачивать фургоны, распрягать и уводить к стойлу усталых кутасов. Тут же сновали и трое ражих детин, то ли сыновей, то ли племянников хозяина, Кромм не запомнил. У старшего из них уже кустилась такая же борода, как у Денита, той же формы, на шкиперский манер. Кромм сорвал с ближайшего куста сухую веточку, быстро заточил её ножом, сунул в зубы и двинул в хвост каравана, чтобы поглядеть, что там такое большое топало в пыли.
Из фургонов посыпали люди с уставшими запылёнными лицами. Поднялся гул, закричали дети. Кромм с улыбкой шёл вдоль каравана и вдруг остановился как вкопанный. Перед ним возвышался мощный коричневый горбыль высотой метра с четыре. Ныряя вниз к земле он превращался в толстую лохматую шею, оканчивающуюся совсем уж крохотной головой, состоявшей из опущенных книзу, будто обвисших, буйволиных рогов, крупного телячьего носа между ними и пары крохотных глазёнок. Кромм прошёл дальше, чтобы оглядеть животное целиком. Издали оно смахивало на зубра с бараньей головой и приземистыми толстыми ногами как у слона или бегемота.
Прицениваешься, спросил сзади слегка насмешливый голос. Кромм обернулся и увидел погонщика с багром в руках. Тот размотал с лица полосу ткани и снял похожие на лётные очки, освобождая лицо, и теперь стало заметно, как крепко пропылилась его кожа в незащищённых местах. Кромм мотнул головой в сторону незнакомой зверюги и сказал: там, откуда я родом, таких нет. Кто это? Тяглун это, он же тягловый бык, ответил погонщик с лёгкой ноткой хвастовства: у меня таких четверо. Жрут, конечно, много, но оно того стоит. Грузоподъёмность у них чудовищная просто. Тот, что тебе понравился, молодой ещё, за половину золотого декана могу тебе уступить, после того, как до Сеэры доберёмся.
Откуда ты знаешь, что мне надо до Большой Сеэры, с подозрением спросил Кромм. А куда ещё может понадобиться такому господину, хмыкнул погонщик: у тебя один жилет на два серебряных декана потянет. А ботинки? Кожа так выделана, что сразу видно, ты руками не работаешь, за медные грошики здоровье своё не гробишь.
Кромм льстиво улыбнулся: а я смотрю, ты в людях разбираешься. Сколько возьмёшь, чтобы доставить меня до места? Погонщик сплюнул на пыльную дорогу и улыбнулся в ответ: ехать ещё триста миль, вот по серебряной марке за каждую сотню миль я с тебя и возьму. Всего, получается, три серебряных. И ещё одну за еду, и одну, если будешь пить сидр. А если крепкое будешь пить, то и все две. Ну и за доставку багажа возьму тоже. Итого набегает серебряный декан. Кромм закатил глаза: да я за половину этой суммы найму у Денита аэрокаб и долечу за три часа!
Они начали торговаться и орали друг на друга с четверть часа, перебивая, плюясь, изрыгая матерщину и клянясь самыми страшными клятвами, после чего, погонщик сорвал с головы полосатый тюрбан, со всего маху бросил его в пыль, и протянул Кромму сухую руку: твоя взяла сойдёмся на двух марках! На одной, но чтобы с комфортом, подмигнул Кромм, пожимая протянутую ладонь. Чафали я тебе не обещаю, но комфорт будет, ответил погонщик: хороший ты человек, по сердцу мне пришёлся.
Ужин прошёл шумно. Все гости Денитова Стана ели в большом зале, сидя за разноразмерными столами, хаотично расставленными под потемневшими от старости стропилами, с которых свешивались вязанки чеснока, лука, перца и разных трав. Невысокие плотные женщины с такими же красными и круглыми лицами, как и у самого Денита, разносили дымящуюся еду гостям, улыбками отвечая на шуточки приезжих. Кого-то они окликали и по имени, могли отпустить колкость в ответ, да так, что пол-зала разражалась хохотом. Кромм сразу понял, что многие путешественники часто останавливаются в Денитовом Стане. После пары-тройки громких тостов, гости стали ещё шумнее и начали ходить от стола к столу с небольшими подарками и стаканами сидра.
Кромм заметил, что несмотря на то, что в зале находилось человек пятьдесят, если не больше, женщины подносили каждому разную еду: кто-то ел мясо, кто-то ел только овощи, кто-то пил сидр, а кто-то только воду. Рассаживались за столы тоже из принадлежности к унам. Самыми малочисленными оказались кланы кузнецов и овцепасов, а самой большой семьёй молотильщики льна, возвращавшиеся от родни, как понял Кромм из разговоров.
Трое высоких сухих овцепасов расположились отдельно от всех и пили из принесённых с собой овечьих рогов, вежливо улыбаясь чужим шуткам, но к другим столам не подходили и к ним тоже никто не приближался. Рядом с ними стояли типичные для пастуха тяжёлые посохи, оканчивающиеся разомкнутой петлёй для ловли овец. В раскрытый дверной притвор Кромм заметил, что глиняные миски, испачканные мясным соком, что оставались после овцепасов, женщины сразу разбивали и бросали в помойное ведро, что-то брезгливо шепча про себя.
К нему несколько раз подходили разные люди, вежливо нарочитая вежливость, как понял Кромм, вообще была тут общепринятым стилем общения осведомлялись, откуда он родом и чем занимается. Узнав, что он прибыл с другого края земли, участливо цокали языками, чмокали губами, чокались, выпивали и отходили к своим. Так мимо его столика прошли почти все, включая троих овцепасов, от мохнатых плащей которых кисло несло творогом.
Внимание Кромма привлекли двое подростков, тихонько сидевших в углу среди детей. Мальчик лет двенадцати и девочка одним-двумя годами младше его. Они явно были постарше остальных детей, но словно бы пытались спрятаться в их шумной стайке. Сидели они очень тихо. Златовласые, глазастые, с полупрозрачной бледной кожей, они сгодились бы на икону, подумал Кромм. Мальчик производил впечатление слегка аутичного, девочка же была побойчее, но всё равно их отделяла от других невидимая стена не то, чтобы высокомерия, но явно демонстрируемого чувства инаковости.
Иногда кто-то из мускулистых, заросших бородой по самые брови кузнецов с поклоном приближался к ним, принося воды или вяленых фруктов. Девочка благодарила их скупым кивком, а мальчик никак не реагировал на происходящее, лишь высматривал что-то на потолке меж стропил, глядя вверх со слегка полуоткрытым ртом.
Когда детей погнали спать, странная парочка тоже поднялась и пошла вслед за всеми. Кузнецы, как по команде, встали и пошли за ними, положив на плечи увесистые молоты, а у одного Кромм заметил даже вполне себе боевой на вид клевец. Никто не обратил на это внимание, вечеринка разгоралась. Кромм почувствовал себя отяжелевшим и вышел на воздух.
От дальнего угла амбара слабо потянуло табачным дымом, Кромм пригляделся и увидел, как длинная затяжка осветила красноватым светом лицо давешнего погонщика. Его костлявый нос узнаваемо торчал из-под полосатого тюрбана. Погонщик словно почувствовал взгляд Кромма и закрыл рот полоской ткани от тюрбана, выдувая дым в сторону. Кромм стоял в темноте и точно знал, что заметить его невозможно, тем не менее, вороватая повадка погонщика ему не понравилась, и он крадучись сделал ещё несколько шагов. Нет, услышал он громкий шёпот из-за угла. Ты поклялся, с напором прошипел погонщик в темноту. Ты тоже, ответил второй голос. Они ещё дети, с мольбой в голосе продолжил он. Погонщик помолчал, снова затянулся, открыв лицо, и ответил сквозь плотное облако дыма: ничего с ними не случится. Впрочем, как знаешь, можешь закрыть весь оставшийся долг одним словом. А можешь дальше мучаться, выдавливать из себя по грошику, пока тебя на нож не насадят. Выбор за тобой.
Кромм сменил тактику, просочился в амбар, пригнувшись, пробежал его насквозь и припал к щелястой стене, почти в упор глядя на беседующих. Очередная затяжка слегка осветила в темноте лицо Денита, который с мучительной гримасой пялился в небо, что-то взвешивая в уме. Два месяца осталось, тебе не собрать всю сумму за это время, с нажимом продолжил погонщик. А зачем тебе это, спросил Денит: продашь их? Не твоё собачье дело, пульмон, грубо ответил погонщик: я всего лишь посредник. Ты не делаешь ничего плохого, я не делаю ничего плохого, ты всего лишь подтверждаешь, что это они и всё. Дальше спишь спокойно. Никому ничего не должен, спокойно платишь выкуп за невесту, женишь сына, потом внуки пойдут, всё забудется.
Денит подёргал себя за бороду и буркнул куда-то в сторону: да, это они. Не слышу, холодно ответил погонщик: скажи членораздельно. Да, запальчиво сказал Денит ему в лицо: да, это они, серебряные колокольчики, дети кана Большой Сеэры! Доволен? Ну, не надо так, улыбнулся погонщик, похлопав пульмона по плечу: смотри, как всё здорово сложилось. Всё. Смотри, ничего же не произошло. Можешь спокойно идти к жене в постель. Лицо Денита исказила гримаса боли и досады, он шмыгнул носом, подтёр рукавом круглый нос картошкой и, неразборчиво шепча про себя, пошёл обратно к дому. Погонщик снова затянулся, потом прислонился спиной к стене амбара, опустился на корточки и тихо засмеялся нехорошим, змеиным смехом.