Вспоминаются и другие случайные эпизоды. Саша Терешков рассказывает на переменке про Сэма персонажа стрелялки и про то, как взорвал старую машину. А еще про сундучок, где хранит взрывчатку, петарды или все вместе. Вместе с девчонками бью Чихачевского за то, что он сломал стул. Делаю это из солидарности, из мнимой справедливости и из желания казаться своим. В коридоре появляется Петухов и снова пристает к Саше. Он хулиган и ходит на карате. Я прячусь. У Коли Фадеева появилась игрушка. На перемене к нему не пробиться. Объясняю дома, что хочу серую коробочку, где по пещерам бегает парень. Слова «геймбой» еще не знаю. После третьего урока сижу с Колей Зацепиным. Мы начали дружить. Он достает термос, пакетик с бутербродами, печенье традиция на большой перемене. Тут же и Вася Катаев. Ему достаются бутерброд или печенье. Я ничего не ем. Люблю сидеть рядом и наблюдать за процессом. Снова рядом с Колей но тот убегает. Подойдя со спины, забросил мне за шиворот горсть снега. Я весь в слезах и в ярости. Бабушка уже зовет меня но я бегу. Бегу и не догоняю его. Задыхаюсь от бессильной злобы.
Важным событием тех лет была поездка в Загорск Сергиев-Посад теперь. Ездили, как полагается, на автобусе экскурсионном и белом. Расстояние казалось огромным, время поездки же неизмеримым. Полтора часа, может быть, два, но все равно запредельно. По этой причине важен был выбор спутника, соседа. Провести вместе целую жизнь, отправиться в путешествие, в экспедицию вот что предстояло нам. Стоя у автобуса и ожидая опоздавших, мы весело болтали, кричали, ходили в магазин как взрослые за водой и чипсами. Нетерпеливые забивали места сразу. Другие делали это на словах, надеялись на удачу просто не думали, наконец. Окончательное распределение самая загадочная часть поездки волновало меня необыкновенно. Перечислить в воображении все варианты казалось немыслимым. Но и от одного их количества дух захватывало неимоверно. Сядет ли Аня Черных с Колей или предпочтет Риту? А, может быть, Иру Талызину? Все зависело от этого. Каждый из вариантов предполагал особое настроение, в каждом был свой повод для радости и свой для огорчения. Оказавшись в компании одного, хотелось поговорить с другим, посидеть с третьим и так обойти всех. Ограниченность выбора представлялась естественной, но забывалась и как будто не существовала. После же сомнения выглядели странными и даже смешными. Разве мог я оказаться с кем-то, кроме Миши?
Миша Жариков еще не был моим другом. Мы не знали, зачем выбрали один другого, но оба понимали, что хотим этого и что так будет правильно и весело. Детская непосредственность решала все. Сила ее была безгранична. Мне нравился мой сосед но я не переставал вертеться. Хотелось хорошенько разглядеть, кто и каким образом устроился и кто и чьим спутником заделался. Как и всегда, отдельные пожелания сочетались со случайностью распределения, поражая безукоризненной гармонией, принимавшейся без претензий. И все же позади оказывались неизменно избранные. Они образовывали целый кружок в центре которого находился Фадеев. Обаятельный, положительный и разумный негласный лидер класса на протяжении долгих лет. Зависть была мне незнакома, но я ясно чувствовал, что хочу быть там, хочу смеяться и играть (во что-то такое, не слышное отсюда), хочу комментировать и болтать хочу быть по-фадеевски значимым и нужным.
Но комментировал и Миша все, что происходило за окном. Так остроумно и увлекательно, что об остальном думать и не хотелось. Мы продолжали говорить. Миша задавал вопросы. Он спрашивал о тех вещах, про которые знал сам, желая разделить свою радость с кем-то еще, а при случае и ответить. Говорил и спрашивал он весело и с искренним любопытством. Ему было одинаково интересно, что я ем и во что я играю, на каком этаже я живу, но главное в каком микрорайоне. Ответа на последний вопрос я не знал. Не понимал, что значит «микрорайон». Было ужасно неловко. По словам Миши, он жил в шестом я ответил то же. Я надеялся, что цифра эта описывает достаточно большую площадь, чтобы поместить туда оба наших дома. Мы учились в одной школе, и близость расстояний казалась естественной. Обо всем наговорившись, мы начали играть в угадывание чисел. Как и Мишу, меня не смущал тот факт, что абсолютно случайное число угадать невозможно. Или почти. Мы не понимали этого и просто загадывали. Не договариваясь, мы оставались в пределах первой сотни, задумывая дальше лишь тысячи или миллионы но без десятков и единиц, которые с той же удивительной слаженностью снова и снова обходились. Игра быстро надоела но на счету каждого (честно или с поддавками) были отгаданные числа. Все везли с собой бутерброды, но их не ели, приберегая на обратный путь, и тогда они проглатывались с утроенным аппетитом и с такой же скоростью.
Что было там, вспомнить непросто. Единственное, что сохранилось: лавка сувениров, улица с церковью, автобус в сторонке, роскошный парусник. Огромная, до мелочей продуманная модель, выставленная в музее и поражавшая воображение ребенка. Вглядываясь в лица крошечных матросов, крошечные канаты и бортики, хотелось забрать все это домой и бесконечно играть с ним. Варианты игры придумывались тут же и так же поражали многообразием. Все было, как с автобусом но вершителем судеб становился уже я. Теперь по-настоящему. Право решать, кто погибнет, а кто выживет (в страшной буре, например) оставалось за мной. За мной исключительно. Но ни в одних только бурях и поисках сокровищ, сражениях с пиратами и многоруком штурвале заключалась несказанная прелесть. Интересно было заглянуть в каждый иллюминатор, в каждую маленькую каюту за маленькой дверцей ожидая и там увидеть продолжение мира, созданного с такой любовью. Но долго любоваться мне не позволили. Другой зал, еще один и еще, затем за сувенирами, спешно на улицу, и вот снова автобус. Обратный путь поражал своей скоростью и тем чувством спокойного удовлетворения, которое присутствовало во мне и как будто бы во всех окружающих. Все были оживлены и веселы, болтали без умолку, шутили. Внутри было прохладно и комфортно интерес же ко всему, что мелькало за окном, казался неисчерпаемым. Радость вызывала каждая полоса, стремительно уносившаяся по шоссе обратно и оставлявшая мгновенную и светлую печаль, тут же сменявшуюся новой радостью при виде длинного забора или сорняка в асфальте, задних колес автомобиля или детей с собакой, лица человека в дверях магазина или часовой башни в блеске солнечного света. И меньше всего хотелось, чтобы движение заканчивалось. Чтобы закончилась сама поездка когда придется расставаться и идти домой. Но в том и состояла нераскрытая тайна необъяснимой радости. Все было кончено. Я ехал домой. А еще ехал Зацепин. В зеленом костюме и единственный, кто на колесе городского автобуса мог без труда удерживать равновесие. Но то было потом.
Потом была и наша встреча на прогулке. Я гулял с родителями, он с мамой. Мы встретились случайно, на территории школы. Мы начали играть в «стрелялку». Играли один на один мальчишек вокруг не было. Автоматами служили палки, найденные случайно по дороге. Колина была длиннее и корявее что уже означало превосходство. Мы разбегались по территории и осторожно искали друг друга. Кто увидит и издаст звук выстрела первым тот и победил. После первых же «раундов» я осознал, что Коля находится в своей стихии, я же неловок и медлителен. Но играли мы долго и увлеченно, совершенно не следя за временем. Мы были достаточны малы, чтобы чувствовать размер территории и понимать, до чего много вокруг мест для хорошей засады. Каждую секунду я испытывал невероятное напряжение, опасаясь выстрела сверху, сзади или сбоку, из-за любого ближайшего куста и даже из-за лестницы. По ощущениям игра напоминала охоту и охотником был не я. Я не мог рассуждать стратегически, не умел планировать, был не способен на хитрость. Я думал только о том, как не попасться, не выглядеть глупо если убьют посреди дороги. Мне было стыдно, что, будучи мальчишкой, я играю так плохо. Мне казалось, что Коля отлично понимает это и в душе смеется надо мной. На деле же, ему хотелось побеждать и только.
В одном из раундов, в передней части территории, мне встретились Настя и Рита. Настя Баранова и Рита Клочкова были подружками. Они были болтушками и хохотушками. Они сидели на лестнице. В их присутствии я изображал профессионала и обводил территорию многозначительным взглядом. Но стратегические способности мои все так же отказывали и я все так же ожидал пули в спину, стыдясь теперь и смеха зрительниц. Они молчали и глупо улыбались и в характерном выражении этом угадывалось предательство. Они знали, где находится Коля, но не говорили мне в нетерпении ожидая, конечно, когда же я, наконец, попадусь. Это было неправдой но в тот момент и Настя и Рита провоцировали лишь злобу и обиду. Обидным казалось то, что они на стороне удачливого и ловкого Коли, и подразумевалось это изначально. Я же ботаник и умник считался неудачником и в подобных играх побеждать был не должен. Эта выдуманная несправедливость, казавшаяся мне очевидной, лишала меня последней уверенности и всяческих сил. Мне хотелось сочувствия и симпатии со стороны моих зрительниц, хотя они и по-прежнему казались мне глупыми болтушками не говоря уже о том, что были моими подружками. Но в тот момент любой, кто наблюдал за нашим поединком, представлялся мне крайне важным зрителем, чью любовь я был обязан завоевать. Я был зависим от его расположения и боялся лишиться его. Из-за неловкости или той изначальной несправедливости всех по отношению ко мне, убедительности которой придавало воображение. Играл я от этого не хуже но неуверенность, страх и обида продолжали неизменно расти.