Раннее позднее - Лазарь Соколовский 3 стр.

Петеру Фракнои, врачу-травматологу

Здесь дорога бежит серпантином,
слева Геллерт, направо Дворец,
едем в гору  не хлебом единым,
сколько можно кутить наконец.

Жми! Пусть рвется в погоне за счастьем
разговора негромкого нить 
по конечностям больше ты мастер,
я ж сподобился души лечить.

Легким пухом багровым и красным
кроет осень изъяны земли.
Утешаемся  вдруг не напрасны
наши будни. Уже «жигули»

наверху. Ну, и вид с Яникула!
Город замер, огни разбросав.
Вспомни время иного разгула,
костобог  костолом, костоправ,

как в деревне скрывались ребята
с обнаженными лунами глаз
Горизонт полыхал в 45-м 
и кому было думать о вас,

когда все начиналось сначала,
когда все узнавалось впервой,
когда люди ползли из подвалов,
изумляясь на мир голубой

Этот город пожаров, развалин,
город несостоявшихся детств 
как о смерти отцов узнавали!
как сгибались под тяжестью жертв!

Так в 12 седели мальчишки,
века вывихов столь перебрав
Что бы дали вам нового книжки,
костобог  костолом, костоправ?

И хоть скажешь, что в прошлом остался
тот диагноз, за временем, за
как бы ты ни шутил, ни смеялся,
я-то вижу  печальны глаза

Мир, увы, так же падок на травмы 
дух ли сломлен, коленный сустав,
чтоб на помощь примчался как равный
костобог  костолом, костоправ

успокоить  мол, что тут такого:
век гигантский  гигантский размах
А предчувствие горя людского
где-то прячется в добрых глазах,

в уголках молчаливой улыбки,
в незаметных движениях рук
Вниз дорога. Осенние скрипки,
словно дружба, приходят не вдруг.

Памяти венгерского поэта Миклоша Радноти, расстрелянного фашистами в 1944-м году

Их в деревню к ночи привели,
выстроили, рявкнула команда.
Здесь, под Дьером, у местечка Абда
Шел осенний запах от земли

Как проститься в несколько минут,
пока яму тесную копали,
с тем, что жизнью раньше называли,
а теперь иначе назовут

Как согреть в душе в последний миг,
стаскивая медленно одежду,
хрупкую, усталую надежду,
что не расстрелять любви родник

Как вобрать в себя и этот луг,
и кусты по краю, и ракиты
Как врагу, когда падут убиты,
доказать презренье  не испуг!

Как подруг любимых уберечь,
отвести от этой смерти ранней
Как забьется! Как застонет Фанни 
больше ни стихов, ни губ, ни встреч

Их в деревню к ночи привели,
до кровинки выжатых войною
Звон стихал над павшею травою.
Шел осенний запах от земли.

Фанни Радноти

Лес апрельский по-детски прозрачен,
прост и ясен, весь виден насквозь.
Если б жили мы тоже иначе,
как деревья: все вместе  не врозь,

если б пели свободно, как птицы,
не давясь от вохры за спиной
Как же ты далеко  за границей,
путь к тебе не такой уж простой.

Лес апрельский по-детски доверчив,
всеми тайнами дарит сполна.
Неужели круг жизни очерчен
жестко так Отгремела война,

у вас тоже весна, над Дунаем
воздух прян от цветущих ракит.
Сколько весен ушло с Николаем
Как смириться  все рана болит,

вечерами  разверстая пропасть,
сердце еле трепещет в горсти
Как привыкнуть нести одинокость
молча, мужнюю ношу нести

тридцать лет уже Книги да письма
от друзей, педагога успех,
запоздалая слава Немыслим
этот дом без него  и для всех!..

Но такой уж у нас распорядок,
что заставит застыть у черты,
как «Рыбачкам» у Маргит: сеть складок
руки гладят сквозь сжатые рты,

снова мука граничит с любовью,
вновь улыбка скользит по слезам
Все проходит хоть крест этот вдовий
не дано разделить пополам.

Дорогая, прости, не хотелось
о проклятой военной поре,
только что наша поздняя зрелость 
мне теперь, как ему в ноябре,

разве выпало выжить и, вроде,
перемирия хрупкую гать
наводя, уповать: перебродит
срок и наш, но под дулом стоять,

может быть, не придется поэтам,
глядя за небо, пряча блокнот.
Что уроки  под Прагою где-то
снова танки стоят у ворот

Не отчаяться б Весточки редки
и так долго по почте идут.
Но в апрель откликаются ветки,
паучки будто связи плетут

наши кровные, неподалеку
дятел ритм заповеданный бьет 
лес оживший наполнится соком,
брага жизни нахлынет вот-вот,

как всегда, головою кудрявой
лишь кивнет  и забыться бы рад
До свиданья. Прости за корявость
и за путаницу невпопад

несусветную. Руки целую
твой, наверное, тысячный сын.
Вдруг учительство наше не всуе
Адрес прежний  Пожони 1.

Фанни Радноти

Лес апрельский по-детски прозрачен,
прост и ясен, весь виден насквозь.
Если б жили мы тоже иначе,
как деревья: все вместе  не врозь,

если б пели свободно, как птицы,
не давясь от вохры за спиной
Как же ты далеко  за границей,
путь к тебе не такой уж простой.

Лес апрельский по-детски доверчив,
всеми тайнами дарит сполна.
Неужели круг жизни очерчен
жестко так Отгремела война,

у вас тоже весна, над Дунаем
воздух прян от цветущих ракит.
Сколько весен ушло с Николаем
Как смириться  все рана болит,

вечерами  разверстая пропасть,
сердце еле трепещет в горсти
Как привыкнуть нести одинокость
молча, мужнюю ношу нести

тридцать лет уже Книги да письма
от друзей, педагога успех,
запоздалая слава Немыслим
этот дом без него  и для всех!..

Но такой уж у нас распорядок,
что заставит застыть у черты,
как «Рыбачкам» у Маргит: сеть складок
руки гладят сквозь сжатые рты,

снова мука граничит с любовью,
вновь улыбка скользит по слезам
Все проходит хоть крест этот вдовий
не дано разделить пополам.

Дорогая, прости, не хотелось
о проклятой военной поре,
только что наша поздняя зрелость 
мне теперь, как ему в ноябре,

разве выпало выжить и, вроде,
перемирия хрупкую гать
наводя, уповать: перебродит
срок и наш, но под дулом стоять,

может быть, не придется поэтам,
глядя за небо, пряча блокнот.
Что уроки  под Прагою где-то
снова танки стоят у ворот

Не отчаяться б Весточки редки
и так долго по почте идут.
Но в апрель откликаются ветки,
паучки будто связи плетут

наши кровные, неподалеку
дятел ритм заповеданный бьет 
лес оживший наполнится соком,
брага жизни нахлынет вот-вот,

как всегда, головою кудрявой
лишь кивнет  и забыться бы рад
До свиданья. Прости за корявость
и за путаницу невпопад

несусветную. Руки целую
твой, наверное, тысячный сын.
Вдруг учительство наше не всуе
Адрес прежний  Пожони 1.

Шари Карич, переводчику с русского

В старом городе зелени мало 
как ей выжить в гранитном нутре,
и покажется чудом, пожалуй,
стройный тополь в углу во дворе.

Лестниц путаные переходы,
ширмы, древний фонарь над столом
эхом, как от шагов пешеходов
с тех времен  все разит волшебством.

И хоть знал я, наверно, не фея
вдруг возникнет из смутной дали 
переводчик Нет слова глупее:
переводят долги и рубли,

переводят войска и расчеты,
переводят часы и пути 
сердца раненого заботы
кто попробует перевести?

Переводят бандитов и прочих
с пересыльных бараков в Сибирь 
переводчик как тот перевозчик
неумелых, слепых поводырь.

Вот сидим, говорим о России,
о тридцатых, сороковых.
Не от белых рубцов хирургии
как прогалины в прядях седых?

Не с того ли  какие бы лета
ни случились  не плакаться зря?
О родные университеты 
воркутинские лагеря!

До сих пор голоса не остыли,
встанешь, как на поверке с утра 
там, на зоне, свободе учили
не охранники  профессора.

Где, казалось, смысл жизни обрушен,
человеческий облик размыт,
не сгибались великие души,
не скудели большие умы.

Переводчик Покажется просто:
запастись словарем на дожди.
Своего ли не выпало вдосталь,
чтоб чужое брать  переводи!

Может, резкий твой выговор ближе,
а иронии горше смешок
оттого, что все стены  из книжек,
горы рукописей  под потолок.

На прощание несколько строчек
лишь добавишь в копилку чужих.
Переводчик как первопроходчик 
всю себя отдавать за других.

И в желтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

К деревне нищий подошел
беленый дом стоял у края.
Пора уборки урожая,
здесь, видимо, ломился стол

под тяжестью даров и благ,
что дарит смертному природа.
Он знал: в семье не без урода,
кто сыт, одет  кто бос и наг.

Небедный обозрев уклад,
решился. Тут как тут хозяин:
 С чего ты взял, что я богат?
Ответил:  Выбор мой случаен,

я просто голоден, устал
и дальше двигаться не в силах.
 Да у меня весь хлеб пропал
и, веришь, яблоки червивы.

 Хотя бы переночевать,
а утром я уйду.  Да рад бы,
вчера сосед  все, знаешь, свадьбы 
забрал ненужную кровать.

Тут странник сжался и затих
от низости такой в испуге
Охранный пес, гроза округи,
послушно лег у ног босых.

 Ну, что ж Пошел, в который раз
в своей же вере разуверясь.
Нимб вмиг зажегся и погас,
как боль, сворачивая в ересь,

такую падкую к нужде
 О господи! Как быть послушным,
когда сомнительно и душно,
и так всегда, и так везде

Ну, а богач торжествовал 
с пустой сумой убрался нищий.
Он не знавал духовной пищи,
хоть бога, кажется, знавал,

с того смутился и застыл,
раскрыв глаза от изумленья 
его кобель, гроза селенья,
с бродягой вместе уходил!

Что изменилось? Что стряслось?
С чего коровы замычали
и детям в люльках не спалось?
Ах, взрослые о, если б знали! 

пекли хлеба, сушили смоквы.
Шел нищий, рядом  смирный пес.
Слепые! Кто подумать смог бы,
что изгнан вновь