В палате, куда меня положили, лежали четыре женщины, две из которых в это время спали и храпели так громко, что я решила: «Если остальные мои соседки отличаются такой же силой храпа, то уже на следующий день меня можно будет отправить к отоларингологу для проведения операции по восстановлению барабанной перепонки». Две другие женщины смотрели в окно и вяло переговаривались. «Что сегодня по первому каналу после новостей будут показывать? Комедию или драму?» «Откуда мне знать? Да и не всё ли равно?» «Ты права. А в свежей газете о чём пишут?» «Так, ни о чем, ничего интересного». «А в журнале, который тебе сегодня сын принес?» «Тоже ничего особенного». Однако, когда разговор зашел о лечении, обе женщины заметно оживились. «Тебя сейчас какими снотворными лечат? спросила одна и, услышав ответ, возмутилась: А меня три недели держат на прежних. Я уже несколько раз просила доктора поменять таблетки, а он ни в какую, говорит, что ещё не время. И когда это время наступит? Через месяц?! Через год?!» «Зато меня каждый день водят на электропроцедуры. Толку от них никакого, а врач все равно назначает. Будто у меня не нарушение сна, а шарики за ролики, как у какой-нибудь психопатки!» возмутилась её собеседница. «Так ведь к лечению психопатов, в отличие от нас, врачи относятся серьезно и ответственно. У них в психиатрическом отделении к каждому пациенту индивидуальный подход. Там каких только специалистов нет: психиатры, психологи, и все они с широкой и узкой специализацией». «Да толку от этих психологов» «Может, ты и права. Меня неделю назад к одному такому водили. Так он меня сходу огорошил: Вы с кем-нибудь вместе спите? Глупейший вопрос. От моего храпа даже соседи на верхнем этаже уже два года не спят. Персонал здесь работает неквалифицированный». «Да уж, это точно, кивнула её собеседница. Ты представляешь? У меня диагностировали повышенную раздражительность. Сразу видно: в диагностике они не смыслят ровным счетом ничего. Раздражаюсь я не потому, что нервная, а потому, что живая. Только покойники ни на что не реагируют и не раздражаются. Что же теперь меня за это убить?!»
На следующее утро в отделении расстройств сна во время обхода уже немолодая и немного уставшая, с подглазьями, женщина-врач присела ко мне на кровать и, поправив прическу, приступила к опросу: «Скажите, как Вы храпите: громко, средне или поверхностно?» «Не знаю, ответила я, задайте этот вопрос моему мужу. Я себя во сне не слышу». «Логично, согласилась врач и добавила: Тем не менее, для постановки правильного диагноза мне необходима эта информация. Хорошо, продолжим. Скажите, на что похож Ваш храп: на собачий лай, коровье мычание, поросячье хрюканье или жужжание назойливой мухи?» «Понятия не имею. Может, на всё сразу, а может, попеременно: одну ночь храплю так, а другую иначе, то есть пробую себя в разных амплуа», предположила я. «Как я уже сказала, отсутствие этой информации существенно затрудняет диагностику», повторила врач и нервным движением руки убрала упавшую на глаза чёлку. «Ладно, продолжила она свой опрос, тогда скажите, чем Вы во сне дышите: грудью или животом?» Я ответила: «Лёгкими». «Вас беспокоят тяжелые воспоминания и мысли?» «Иногда. Было бы странно, если бы меня никогда это не беспокоило Проблем у меня хватает». «Наблюдается ли у Вас возрастание двигательной активности и появляется ли чувство неудобства в связи с частой сменой поз?» «Каких поз? И вообще, как спящий человек может определить, в какой позе он лежит?» «Хорошо ли Вы спите по ночам, и что является наиболее частой причиной Вашего пробуждения?» «Сплю хорошо, пробуждаюсь редко по разным причинам». «По каким?» «То собака под окнами завоет, то пьяный на улице закричит, то ребенок в соседней квартире заплачет». «Хорошо, поговорим о чувстве тревоги. Возникает ли оно у Вас в утреннее время сразу после пробуждения?» «Да, если оказывается, что кофе в банке закончился». «Наблюдали ли Вы у себя синдром периодической спячки?» продолжила опрос врач и стала нервно теребить челку. «М-м-м, задумалась я. Пожалуй, когда из-за шума под окнами приходится просыпаться несколько раз за ночь. Такое бывает в праздники, когда по улице ходит много заложивших за воротник весельчаков». «Понятно, глянула на меня исподлобья врач и задала следующий вопрос: Часто ли Вы бываете в публичных местах и в какое время суток?» «Сейчас, например». «Чувствуете ли Вы зуд в какой-нибудь части тела?» «Временами на душе кошки скребут». «Бывает ли у Вас головная боль, слабость, ощущение общего дискомфорта, задержка стула, понос?» «Иногда, а что?» «В общем, так, подытожила врач, выраженных проблем со сном я у Вас не нахожу. Но, всё же, учитывая Ваши жалобы на неприятные ощущения внизу живота, выявленные в момент госпитализации, считаю необходимым: направить Вас в другое отделение, чтобы Вас там досконально обследовали на предмет скрыто протекающего инфекционного заболевания».
******
Лицо вновь пришедшего за мной санитара выражало смесь радости при встрече с давней знакомой и нескрываемое любопытство. «Ну что? заулыбался он и крутанул моё кресло-каталку по направлению к лифту. Всё никак не определят, чем ты больна?» «Не-а», вздохнула я. «Значит, суждено тебе прославиться!» «Чем?» «Каким-нибудь редким заболеванием. Раньше ведь как было: если сводит пальцы на ногах или шумит в ушах, то это так и называлось скрюченные пальцы и шум в ушах. А теперь врачи все детально изучают и раскладывают по полочкам. Шум в ушах, оказывается, бывает разным. Есть синдром дневного шума в ушах, есть синдром ночного шума, а еще послеобеденного, звенящего, гудящего, свистящего и, бог его знает, какого еще. Синдром скрюченных веером пальцев это одно заболевание, а синдром пальцев, скрюченных в разных направлениях совсем другое, и лечатся они по-разному». «Если это намёк, то меня пока ещё ни в какую сторону не скрючило, ответила я. Хотя, если пролежу на больничной койке ещё неделю, то, как знать, может, и скрючит» Затем санитар вкатил меня на кресле в приемную инфекционного отделения и передал на руки своим коллегам. Те сразу попросили меня перебраться с кресла на каталку. Я присела на ней, но один из санитаров увидел это и гневно крикнул: «Ну-ка ляг и не двигайся! Не то твоё состояние ухудшится, а нам за это отвечать придётся!» Пришлось подчиниться, и я вытянулась на каталке по всей длине.
В палате, куда меня поместили, было две женщины. Молодая, лет двадцати пяти, сидела на кровати и держала на коленях планшетник, а дама, которой навскидку я бы дала около шестидесяти с гаком, лениво перелистывала какой-то женский журнал. Обе они с нескрываемым любопытством стали меня разглядывать, но заговорила только пожилая. «Что у тебя за болезнь?» спросила она меня в лоб. «Врачи пока не знают», ответила я. «А так вообще что беспокоит? Понос? Рвота? Температура? Сыпь? Боли? Спазмы?» настойчиво допытывалась она. «Нет, ничего этого у меня не было. А Вы с чем лежите?» спросила я. «Меня положили с подозрением на желтуху, а соседку, крутанула она головой в её сторону, на сальмонеллез. Если диагнозы подтвердятся, то нас распределят по индивидуальным боксам, а если нет отправят домой или в другое отделение, в случае, если это аппендицит или что-то другое. В общем, пока неизвестно». «Поня-я-ятно, кивнула я. А когда это выяснится?» «После обследования крови, мочи и кала. Здесь эти анализы у всех берут». «Так у меня уже брали, только в другом отделении». «Еще раз возьмут. Здесь так положено. Тебе этого добра жалко что ли?» «Нет, конечно, не жалко», пожала плечами я. По-видимому, пожилая соседка по палате выяснила у меня всё, что хотела, а потому потеряла всякий интерес к продолжению разговора и отвернулась к стене. «Наверное, боится от меня чем-нибудь заразиться», подумала я, вспомнив о том, что некоторые заболевания распространяются воздушно-капельным путем. Заболеть гепатитом, сальмонеллезом или и тем и другим одновременно мне не хотелось, поэтому я решила, что правильнее всего, как можно меньше контактировать с обеими женщинами. Через некоторое время меня отвезли на каталке в отдельный бокс. Там меня ждал лечащий врач, мужчина лет пятидесяти, низенького роста, с большим круглым животом. Это придавало ему шарообразный вид и так и тянуло назвать его карапузом. Бегло меня осмотрев, он приступил к опросу: «Скажите, какого цвета Ваш стул? Он у Вас со слизью, прожилками, большими или мелкими вкраплениями? Если да, то какой они формы и консистенции: в виде кукурузных хлопьев, малинового желе, картофельного пюре, сливочного мороженого, густой или водянистой каши?», «Были ли у Вас контакты с опасными микроорганизмами, домашними или дикими животными, а также одичавшими, то есть домашними, которые при неблагоприятном стечении обстоятельств стали дикими?», «Совершали ли Вы путешествие в африканские или азиатские страны, либо оттуда недавно вернулся кто-то из Вашего окружения? Пользуетесь ли Вы предметами, произведенными в этих странах?». «Странный вопрос», подумалось мне, так как на всей моей одежде были этикетки с надписями: «Сделано в Китае» (Индии, Малайзии), а на компьютере и телефоне: «Сделано в Тайване, Гонконге». Но вдаваться в объяснения мне не хотелось, и я отрицательно покрутила головой. Вместе с тем, некоторые вопросы врача поставили меня в тупик. К примеру, такой: «Когда Вы в последний раз прививались от тифа?» «От какого?» «От брюшного?» «А Вы?» спросила я. Врач задумался, прокашлялся, а через пару минут продолжил опрос: «Проживаете ли Вы в эпидемически неблагоприятной местности?» «А Вы?» снова спросила я. «Я?! переспросил он и, побагровев лицом, ответил: Нет». «А откуда Вы знаете?» настаивала я на более подробном ответе, чтобы уяснить для себя самой, какими факторами определяется эпидемически неблагоприятная местность. «Там, где я живу, нет эпидемий», раздраженно отрезал инфекционист. «Каких?» попросила уточнить я. «Никаких», сверкнул на меня гневным взглядом шарообразный врач и хлопком закрыл свою папку. «Ну что же, придется Вам полежать у нас пару дней, так как нам не известны сроки инкубационного периода Вашего заболевания, а пока займемся сбором анализов», заключил он.