Но и это ещё было не всё: одного тлеющего конфликта с участием Романова Андропову было мало. Именно поэтому Генсек раздувал сейчас пламя из искры по фамилии «Горбачёв». При мысли об этом человеке Григорий Васильевич не мог не приходить в состояние изумления и на регулярной основе. И изумлялся он не Горбачёву а тем, кто им «ходит по доске»! Неужели эти люди не видели, кто есть «ху»?! Да все старики, вместе взятые, представляли меньшее зло, чем один этот «молодой да ранний»! Интриган Андропов хотя бы дело знал и не только оперативно-розыскное на каждого «друга, товарища и брата»! А этот?! Пустобрёх, неумеха но интриган, куда тому Андропову!
А, может, Юрию Владимировичу именно такой и был нужен?! Хотя бы для того, чтобы обложить Романова Горбачёвым, как того медведя в берлоге?! От этих мыслей Григорию Васильевичу становилось вдвойне не по себе: вторую порцию составлял дискомфорт от сравнения. Неужели Андропов не мог «защититься» от него кем-нибудь, более достойным?! Ведь Романов и Горбачёв «в одной берлоге» это оскорбление личности Романова! Больше того: и для оскорбления мезальянс! Тоже, понимаешь: нашли «поединщика»!.. Вот, разве, что в контексте лозунга детской песенки «Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много»?! Горбачёв политический карлик, но на плечах Андропова вполне гигант!
А тут ещё слухи о том, что идею выдвижения Романова Генсеку подсказали на пару Горбачёв с Громыко. Это было похоже на правду. Оба мастера «политической вивисекции», оба испытывали «давнюю симпатию» к Григорию Васильевичу только у «симпатии» Громыко стаж был побольше.
«Да, уж: Громыко!» не уставал изумляться Григорий Васильевич. И за дело: ведь, если с Горбачёвым всё было ясно, ибо тот «метил» из «молодых да ранних», то чувства его «подельника» не могли не вызывать у Романова недоумения. Разве он переходил дорогу Громыко?! Разве помогал «отдельным товарищам» и целым «органам» «раскрыть глаза на подлинное лицо министра иностранных дел»? Да, «ни Боже, мой»! Громыко был для него «обитателем соседней планеты» и по этой причине «вопросов коммунального характера» между ними и возникнуть не могло. Разве что Андрей Андреевич сам «метил» и по этой причине «по-товарищески» «копал» и «капал»?!
«Всё это было бы смешно, когда бы не было» даже не смешно! Никто и никогда не рассматривал кандидатуру Громыко ни в шутку, ни всерьёз. И, если Андрей Андреевич вдруг начал сам рассматривать свою кандидатуру да ещё всерьёз, то это могло означать лишь одно: товарищ совсем утратил чувство юмора. Конечно, товарищу можно было бы помочь и со зрением, и с чувством юмора но это было равнозначно тому, чтобы самому взяться за лопату для выполнения «земляных работ». И не под Громыко: под собой.
Отчасти утешала версия ублажения Генсеком недоброжелателей. Не своих: Горбачёва. Такая версия имела право на существование и не только потому, что Романову очень хотелось этого. Разумеется, самоуспокоения в ней было процентов пятьдесят но почти столько же было и других ингредиентов: простая арифметика! Наличие у Горбачёва недругов означало не только наличие у Горбачёва недругов, но и наличие у Романова союзников. Союзников всего лишь потенциальных, вынужденных, де-факто попутчиков но имеющихся наличием хотя бы в перспективе.
Григорий Васильевич мысленно «защёлкал костяшками счетов». Но куда и сколько ни клади а у Андропова имелся перевес. И не только «по штату на текущий момент» но и «по результатам работы за отчётный период». Достаточно было вспомнить «трудовые достижения» тогда ещё Председателя КГБ и всё тут же становилось на место.
Далеко и ходить не требовалось: Кулаков! Фёдор Давыдович был на таком хорошем счету у Леонида Ильича, что ничего хорошего это ему не сулило. Исключительно потому, что ничего хорошего это не сулило Юрию Владимировичу. Почему именно ему? Не только потому, что «закон обратной связи»: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом! Недаром ведь «каждый солдат носит в своём ранце жезл маршала»! А для того, чтобы этот жезл не остался бутафорским, надо много работать и не только над собой, но и над товарищами. Над товарищами даже в первую очередь. И Юрий Владимирович работал: в этом отношении он был незаменимым работником. Заменимыми были другие те, которых он собирался заменять.
И ведь заменял! Кулаков стал тому наглядным примером. Мужик был настолько хорош и собой, и результатами что Юрию Владимировичу становилось от этого плохо. По этой причине ему не оставалось ничего другого, как «поменяться с товарищем ролями»: обменять своё «плохо» на его «хорошо». И шестидесятилетний здоровяк Фёдор Давыдович второй «по молодости» в тогдашнем Политбюро за Романовым в ночь на семнадцатое июня семьдесят восьмого года скончался от острой сердечной недостаточности. Ни дня не «бюллетенивший», глушивший водку стаканами и литрами а «оказался» «недостаточен сердцем»!
Только грешить на водку и даже баб само по себе грех. Да, Фёдор Давыдович щедро делился собой и с водкой, и с бабами. Но с его здоровьем ресурсов на оба фронта ему хватило бы ещё лет на двадцать! Причиной «сердечной недостаточности» оказалась другая недостаточность: политической бдительности. Двумя годами ранее «по Олимпу» прошёл слушок о том, что «группа товарищей» намерена выдвинуть работящего Кулакова, «задвинув» нетрудоспособного Брежнева! И хотя Фёдор Давыдович даже «по пьяной лавочке» не открылся «полковником Исаевым» так и продолжал работать «штандартенфюрером Штирлицем» участь его была решена. Потому что «бережёного Бог бережёт» (в роли «бережёного» Юрий Владимирович Андропов)! Потому что «лучше перебдеть, чем недобдеть» а в этом отношении Юрий Владимирович был чекистом не меньшим, чем его предшественники на посту Ягода, Ежов и Берия!
И какое коварство: речь на похоронах Кулакова давал Горбачёв, которого Андропов наметил на место покойного ещё тогда, когда тот был всего лишь кандидатом в покойники! И речь Горбачёв давал лишь потому, что Андропов дал ему слово, протиснув к микрофону сквозь толпу конкурентов! Ведь «засветиться» на трибуне а особенно на похоронах большое дело, даже «полдела»! То самое «полдела» как полпути к вершине!
И быть бы Романову вторым на очереди «по слабости сердца» если бы не то обстоятельство, что Юрий Владимирович, пусть и на пару с Леонидом Ильичом, но уже поработал с Григорием Васильевичем! Тогда ещё в семьдесят четвёртом. Поработал, конечно, топорно но это был тот случай, когда «на все сто» оправдалась установка Геббельса: «Чем чудовищнее ложь тем легче ей поверят!». Им троим: Брежневу, Андропову и совместной лжи, поверили и это обстоятельство, хоть и убило Романова политически, продлило его физическое существование.
Если руководствоваться всё теми же слухами, после «тяжёлой утраты друга и товарища» Кулакова, у Андропова осталось всего три соперника в борьбе за место у тела дряхлеющего Генсека: Мазуров, Кириленко и Машеров. С Мазуровым Юрий Владимирович обошёлся вполне деликатно: Кирилла Трофимовича «не вынесли ногами вперёд», а всего лишь сопроводили коленом под зад. Ну, вот, не было крайней необходимости в крайних мерах: Мазуров оказался понятливее Кулакова.
Не пожелал Юрий Владимирович и крови Андрея Павловича Кириленко. Не от избытка гуманизма не пожелал: «лейб-медик» Чазов друг Андропова, а в интерпретации недоброжелателей «стукачок» «по-дружески» информировал покровителя (покрывателя) о том, что Андрей Павлович сам идёт навстречу пожеланиям трудящихся! В конце семидесятых Кириленко «бурно прогрессировал» по линии прогрессирующего склероза сосудов головного мозга. Всё более нечленораздельной становилась его речь, всё более устрашающе зияли провалы в его памяти и это не могло не радовать Юрия Владимировича. Ведь Андрей Павлович избавлял не только Юрия Владимировича от работы над собой но и себя от работы с ним Юрия Владимировича!
А, вот, Машеровым пришлось заняться всерьёз. Товарищ оказался «с мухой в носу»: вздумал не понимать реалий! И каких: политического бытия! Пётр Миронович всё активнее и всё опаснее заблуждался насчёт себя да так, что, в конце концов, Юрий Владимирович перестал заблуждаться насчёт него! Вот и пришлось Юрию Владимировичу обратить на товарища «самое пристальное внимание». И не хотел а вынудили! Нужно было наставить Петра Мироновича на путь истины, вернуть к свету, к жизни неважно, что путь оказался «последним», свет «тем», а жизнь «лучшей».
По состоянию на тот момент, когда Брежнев уже и стоять не мог, Андропов, наконец, состоялся. Теперь у него оставались лишь одни «друзья»: кто своей волей, кто чужой. Тот самой, что сродни неволе