ведь здесь ее вотчина, долгая ночь, ее имя
и звук не слетит даже если само отлетанье,
и пролисты ветра, кружение птицы
Психея
Итак, до тебя не дошло, тем более нас миновало
уж если жрецы позабыли монахам совсем не к лицу
о ней говорить или помнить
и гостья не к месту.
Всего от мирского, что молятся утром Мария!
а слог обрывается море
окончат Мария!
всего-то греха какие уж, право, забавы.
Того ей и надо
неназванной значит, незванной
неузнанной значит, желанной,
не так ли? соблазну
а это нам ближе, ах, это нам ближе и имя
от века дано: не высший ли грех отделиться,
отпасть от народа? от Бога? а впасть
куда? о, поздние дети Эллады
о, пасынки Сарры!
И пролисты ветра, кружение птицы Психея!
Отверстые хляби, от века беглянка Лилит!
Клеопатра:
Лилит вольно ж нам имя со своим мешать!
Стели чужие жизни как бы дым под шаг
стелился дым над гарями доныне от веку
вели судьба ли, горе ли я отвлеку
Гуляй, сестра моя, моя душа
оглядываться рано нам не оплошай!
Карай и милуй, мне ль тому мешать,
бросай чужие жизни как песок под шаг.
Проверь превыше славы самозванства срам
правей нас поискать и не назвать, сестра
Адамова родня гори она огнем
в рода наши заказана печаль о нем
Любить лишь тьму от крыл ее в любых глазах
ловить лишь след от слез ее в чужих слезах
ловиться в сеть волос ее и не шутя
молиться довелось нам ей в чужих сетях!
В том, что они непрочны нас обвинят
вторит нам крыльев прочерк прочь! и для меня
из Нила многоструйного в пляс струя:
дразнила изумрудами глаз змея!
В прахе виток, другой, рука вслед и в дрожь:
ах, как литой у локотка браслет хорош!
Ах, как судьба смеется и как на грех
в зрачках змеиных вьется все тот же смех
Тянет так тянутся облака только б на них смотреть
так не тянулось к яблоку в оны века сестре
пленена и что за беда, разве я чья жена?
С племенем жалящих вражда мне не завещана
Не оттого ли со дна зрачков или со дна веков
или на дно скользят, в полыньи древних очей мои?
Чем ни случалось дорожить, не держит следа вода
но им отдавала б жизни и жизнь и столько чужих отдам!
Итак, договорились: не теперь,
не тороплю поздней, когда захочешь
а что захочешь, мне тому порукой
мой опыт я прекрасно выбираю
ты к этому была близка сама
и плата хороша
не обессудь,
что делать надо как-то развлекаться
а впрочем, привыкаешь ко всему.
В чужую смерть игра не из последних
но думаю, прискучила б и эта
когда бы не нелепая надежда,
смешная мне самой.
Со дня как я
покинула дворец, столицу, царство
и двойников своих (и одного
видали в полированной пластинке
литого серебра, любимой мною,
другого унесла с собой змея
из тех чернильно-черных узких змеек,
чей яд надежен, быстр и милосерден
и ловят их на отмелях реки)
Лилит не возвращалась.
Что сказать
мои догадки неправдоподобны,
но если я случайно угадала,
но если предпочтенье не пойму
чем эта жизнь важнее многих прочих
моей теперь, хотя бы но тогда
Тогда за мной пошла рабыня эта.
И надо же ей было заглядеться
на отраженье глаз Лилит в моих
а это смесь смертельного закала
двоятся чары и двоится жажда
и что могла бы думать о причине?
так беспричинна лишь душа души.
так беспричинна лишь душа души.
Мои догадки неправдоподобны,
но чем другим пристрастье к человеку
прочнее многих прочих, как не тем
тем ли что безнадежнее?
мой бог, но как легко она переступила
так бы через порог родного дома,
и может быть, нашла его как знать.
Мне спрашивать рабыню не пристало,
да и к чему бы но ее дорогу
следовало попробовать: сюда
вход легок для любого, вот уйти
никто не гонит, но никто не манит,
и если это называлось раем
благословенна Ева
Мне подхватить бы твой рывок на взлете
и разойдемся: ты своей дорогой,
и я своею если есть дороги
там, где ты будешь, там, где буду я.
Все прочее игра уже попроще,
и мы в нее сыграем: загляни
в мои глаза и глубже если я
права была, назвав тебя сестрою,
то взгляд Лилит со дна моих зрачков
подобное привлечено подобным
поднимется и отразит твои
и отразится в них.
Тогда цари! превыше диадемы
и слаще власти, заключенной в ней,
повиновенье душ и судеб кто бы
противостал ты носишь взгляд Лилит!
А это смесь смертельного закала
двоятся чары и двоится жажда
но берегись зеркал, воды проточной
всего, что бы сумело обратить
твой взгляд в себя.
Взгляд связывал стекло освобождает
конечно же, здесь подвернется змейка,
клинок, вода ли, мало ли еще
что пригодилось бы тебе для смерти.
Не тороплю но видеть ежедневно
след ее взгляда из чужих зрачков,
но ежечасно нет, я не ошиблась,
тебе мила извечная игра
о, зеркало скользящая забава,
тебя к нему потянет, и тогда
Наш договор тогда и совершится:
кто выносил свободный взгляд Лилит!
мне же рывок твой подхватить на взлете
облачный столп в пустыне и огненный столп в ночи
поколенье блужданий в песках, где каждый уставший чист
омытый песком ибо отступилось море твоей страны.
И каждый ушедший был званным один был избранным
Или один был позван по имени и названо имя ему.
Отравительница опои и меня веками песков и смут
раствори маргарит в этом вине и вели пусть нальют
«Или, лама савахфани» кто позвал Илию?
Так же хочешь ли? я позову Лилит мой ответ, раз моя вина
жемчуг у губ: допила до дна но откликнется не она
ибо мне ведомо скрытое от всех, от ночи шестого дня
имя рожденной в ночи Господи! о, не оставь меня.
Остановись на первом дне
Лилит
идет вратами рая.
Из долин
пахнуло сыростью, взлетела птица.
До рая, до Итаки, до
цари один!
пусть не со мной случится
смерть
Но так ли уж долго я ищу свою нильскую змейку
тебе не к спеху, царица, а я выбираю
может, так: образа, и под образа скамейку
просто живут на Урале, проще и умирают.
А перейти за Урал а там уже Азия,
а там по кочевьям такое в пыли непролазной
тебе и не снилось, владычица зеленоглазая.
Тебе, египтянка, не снилось а я родилась здесь.
И перейдя за Урал, в одном из татарских селений,
и добрые люди подскажут, в какой из халупок
к ней и пойдем, побредем по полуденной лени
в пыли по колени, не скучно со мной, голуба?
Дверь толкну, а внутри темно травы, ветки ли
с потолка да по стенам висят, в пучки связаны
а хозяйка стара и глядит неприветливо
мне что, мне первой разве было сказано:
«От детей ли отнять да бросить псам?»
а как себя назвать, догадайся сам
живи в своих кровях или сдыхай пойди
и что ответить, кроме так, Господи!
а лицо Его темно, хананеянка моя,
а дома дочь все что-то кличет, безумная
не до гордости в горе произнеси
что сказалось: «так, Господи, но и псы»
Преломлявший хлеба, как твоя оскудела рука