Преломлявший хлеба, как твоя оскудела рука
или земли сидонские дальше других от небес,
что даешь не по боли, даешь не по скорби а как
и собаке не дал бы, в дороге приставшей к тебе.
Она взглянула на дверь привела кого?
на меня взглянула неласково,
душно в горнице от сухой травы.
А чужих не лечу, иноверцы вы
А лицо ее темно от лихих годин,
и что сказать мне, кроме так, Господи!
я помолчу, скажу ей погоди,
вера разная, мать, Бог один.
Лгать легко, Хармион как горшок абрикосов принять
второпях еле вспомнить: «мой дом да минуют напасти»
Дверь в покои прикрыть и (ах, как браслеты звенят!)
вызвать, вызвонить змейку на руку повыше запястья.
И минуту спустя ту же струйку пролить на свою,
поднести свою руку и ждать, и опустится темень.
А минута на то, чтоб взглянуть (я клянусь, и в раю
не поют херувимы, как здесь вам браслеты споют)
хороша ли царица Египта в своей диадеме.
Он твой, тот звук на полпути к Эдему
и это не цепей запястий звон.
Сюда идут. Поправив диадему,
себе самой: «прекрасно, Хармион!»
День оборвется ранее чем должен,
но выбери и хватит за глаза
от всей земли, на все века и дольше
здесь диадему в мертвых волосах.
Она открыла коран, мне налила настой
я что-то странное помню из книги той:
что больше Бог того, чтоб у него был сын.
А мне все слышалось: «Господи, но и псы»
Сейчас уж поздно, ночь
с утра пойдем искать.
Болезнь я знаю, дочь
это она, тоска
вокруг тебя что цепь
и ты в ее руке
она уходит лишь в степь
да вниз по реке.
Я верю, тебе ли не знать что ж, веди за курганы,
откуда пришли узкоглазые люди, и скот, и повозки
В мае, если тепло, по степи зацветают тюльпаны
и другие цветы, попестрей, кукушкины слезки.
И если солнце не сожжет в золу
прежде чем бросить их дождям и пургам,
так пахнут волосы и кольца лун
в Азии, в степях за Оренбургом
другой весной, когда сойдут снега
а солнце не зайдет и сгубит зелень
так пахнет ты права моя тоска.
Но говори же, как готовить зелье.
Я еще не решилась, моя госпожа,
не решилась
излечить от тоски
отчего бы и не
излечить от души
взгляд, движение прочь
полет
отлетает душа отлетела
начинается жизнь в райской стране.
Окажи милосердие, Боже, и не награди меня прошлым.
Но другим, как Иова будто бы можно другим
взгляд следит за движением взгляда
движение прочь
бесконечно
отлетает душа, не умея совсем отлететь.
красную глину лепили в круге восьмом, ров четвертый
числа причастности нашей указаны дважды и трижды
белые ангелы глину несли под пальцы господни и вежды
в солнцеворот, и в тороках у них вёдро
хляби заключены ибо солнце полезно для глины
круг гончара придает ей форму и память движенья
лотово семя, отверженцы, лотофаги!
память древней послушанья,
длиннее чем длинный
путь до Сигора и кровосмешенья
Жест оборота кончается в левом плече,
поближе к сердцу и смерти
так, госпожа, ближе к сердцу и смерти
кончается память
черт ее не разобрать
в крылах ее ветер Психея
глина звенит, высыхая
Так зародилась тоска на отрогах Эреба
Агнец глядел на Иова, первенец стада,
первенца не искупивший
будто бы милостью божьей искупается память!
будто бы память не вольная райская птица
будто в глазах моих что-нибудь кроме
движения прочь отлетанья
жар-птица перо уронила
Жест оборота кончается смертью и жестом руки:
разрешаю
хляби разверзлись
лотос зацвел под стопою Лилит
у стигийских истоков
лотос необязателен, впрочем важно отреченье
сопроводить причитанием путь лепестков
приготовим напиток, смешаем
красные на ясный день
белые на белый свет
легкие на легкий сон,
на легкий век так кончится память
смерти не будет здесь она изначальна.
Только не оговориться
память опасней змеи у запястья,
зеркала двойники ее и воды ее должники,
ибо ей подменилась душа красной глины
в круге восьмом, ров четвертый
по отлетаньи души
лепестки облетают в зелье
по мановению кисти
холодок у запястья
что вспоминалось рабыне твоей, госпожа?
что вспоминалось тебе, Хармион?
мне бы, наверно тюльпаны, степь и цвета ее
Красные, как кровь как кровь из вен,
если вовремя ей дать пролиться
как созвездья пентаграмм в столице
вот насмешка на кремле, в Москве
белые, как снег по пустырям,
соучастник ворожбы и воя,
как в июне ночи над Невою
как зола когда они сгорят
легкие не легче забывать
о местах где ни земли ни тверди,
где пройти одной подобно смерти
где случалось все же мне бывать
О, я говорила память опасней змеи у запястья
змеи голубого Нила, черной змеи.
Я говорила не пытайте причастием
плоть красной глины,
солею молений ее и слезы у солеи
Ты почти одолела, моя госпожа
жест оборота кончается в сердце и смерти
измерь
руку повыше кисти,
змейку на зарукавье пожалуй
лепестки облетают листья цветов
старуха жалуется
все бормочет о сердце оно у меня не болит
ни к чему сокрушаться, а лучше свое пожалей-ка
пахнет яблоком
нет, показалось, здесь солнце сады опалит
это ветер к утру посвежел
в добрый час, дочерей же Лилит
соблазняют не яблоком, сами они соблазняются змейкой
Четверых схоронила, пора и честь знать
да гнетет меня сила, а кому отдать?
пришлась ты по сердцу, ты знаешь цвет травы
да тебе нельзя иноверцы вы
а что лет у нее за плечами!
я отвечу ей не печалься,
что на себя возьму то и моя вина
вера разная, мать. Смерть одна
Пахнет завязью яблока
с древа жизни, душа моя
с древа жизни на этот раз
искушаю
ибо взял Аллах себе сыновей
нам отдал дочерей,
дочь не-знаю-чья
бегство шестого дня и прочих дней
твоих вспоминаю
и бегство шестого дня и прочих дней
майя, душа моя,
майя
Я окликну и стань за спиной
это земля страстей моих тобой забыта
а ею ты выдана головой
и заглянем в напиток,
и кто кого,
пленница красной глины, и кто кого
заглянем в него
когда я окликну
И испробуй яда, душа моя
неужели нет?
жест оборота тебе, душа моя
пристал, как лота жене
жизнь оборота
и лотос власам дочерей ея
да и время предавшая, ничья
и все же душа и испробуй яд
Психея, Лилит, душа моя Тригия!
пахнет завязью яблока
в круге восьмом, ров четвертый
земля моя, красная глина
чем не место для жизни
но место разве для жизни?
ползут облака в степь
от горизонта, и до горизонта, и за
что видно на водах?
яблоко, душа моя, яблоко и змею
(должники моей памяти воды)
напиток близок к броженью
а когда он забродит, слаще не будет отравы
и желтые луны взойдут над степью
(и взойдет к ним собачий вой)
как сухие травы из-под стаявшего снега, как сухие травы
и волосы только плети той же травы и пахнут той же травой
26 апреля 1981
Светлое Христово Воскресение
Примечания47 Диалог с Клеопатрой:
«ценою жизни ночь» см. «Египетские ночи» Пушкина, ссылка на Аврелия Виктора; принцип обмена: на жизнь.
Поля Иалу поля блаженных в загробном мире египтян.
«наши тайны разнес арап» см. «Египетские ночи»,
«Мы проводили вечер на даче»
«а ты его проверила» Клеопатра, предчувствуя поражение Марка Антония, заранее выбрала легчайшую смерть опытным путем.
«ты тоже Солнце родила для трона» сын Клеопатры и Марка Антония Солнце, дочь Луна.
«они и до нас добредали» греки; жрецы, возможно, до Египта, монахи до Руси.
«Или, лама савахфани» Боже мой, для чего Ты Меня оставил? см. Евангелие от Матфея, гл. 27, 4647.
«Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он».
Хармион рабыня Клеопатры, разделившая ее смерть. В горшке абрикосов была передана змея.
Круг восьмой, ров четвертый прорицатели, см. Данте, «Божественная комедия», Ад.
Долина тенет[1]
Подальше от глаз, но ближе к реке.
Как трава растет по степи бог весть,
этой нельзя рисковать
но подальше от глаз чужих, отпить
из реки и прочь, за холмы, где цвет
ей давать, мне принять в ладонь, поднять его на руке,