а ей
семенами ветер рисовать,
когда он стих
и по ветру пускать их.
Но прежде корни добираются до воды,
корни влечет вода. Припомним
не у самой реки:
корни должны быть длинны да
и место открытое дол. Исполним
движения танца, как заведено,
а кто заводил
бог весть и берегись,
не увидел бы кто.
Прислушаемся нет, это поток,
шумит поток.
Потом, пока чертов дикий цветок не дорос до воды,
до подземных вод, водою реки приручим его
как раз время
и будем с ним говорить вот
я и говорю: из набегающих волн
не выбрать одну, и значит, напрасны труды
а чертов дикий цветок, чертово семя
слушает, и хоть бы листом шевельнул вопреки,
напившись водой реки.
Теперь, пожалуй, пора ознакомиться с окрестностями растения,
как-то: другие растения, камни холмы и река
заключают собой пределы,
следовательно, в окрестности не входя. Помнить
необходимо также, что ветер доносит вороний карк
чаще с реки, чем к реке, что тени
холмов тоже при деле
приносят ночь, удлиняясь к востоку,
к реке, увлекаемой голосом, как глухарь на току.
В чаше холмов, в окрестностях лотоса чертовой лилии
подобные ей цветы ожидают ветра и осени,
переносимой по ветру семенами
чертовой лилии следуя по направлению ветра, считая
кусты чертовых диких цветов последний из них
замыкает поля владения. Далее
их можно продолжить во времена
ветров, обозначенных семенами, стряхивающими сурьму
если будет кому.
И наконец, камни, вечные соучастники происходящего,
чья плоть истоньшается так медленно, что плач по душе
преждевременен,
казалось бы
действительно, вслушаемся в камень длинное
молчание, пересекаемое длинной трещиной
в камне движение вдоль нее ящерица
вслушаемся в плач молчания, в жалобы
почти бессмертной души и плоти о смертной душе и плоти
вздох камня, трещин его крестовая карта эль лагарто.
Разговор с ящерками заведем во время цветения чертова лотоса
когда цветок его поднимается на ладони к лицу,
склоненному над ним будем настороже, пока мы
говоря с цветком, не приметим игру солнечных брызг огни
слюдяных осколков, зеркальных вкраплений в камне
и ящерицу,
притихшую в тени камня.
Тогда, не изменяя голоса,
обратимся к ней, а она разнесет по родству:
здравствуй
предложим ей хлеба, испеченного нами на углях
на золе гибкой зеленой плоти с примесью
прошлогодней плоти чужого цветка:
не мы начинали игру, за то и платим
бесплодьем побед своих а ну как простят, не примут
долга, как часто бывает а ну как
смейся, звереныш, мы подыграем в свой черед, тени в углах
губ не помеха тень выйдет в тень
чужого камня во главе угла наших стен.
Стены наши, впрочем, сложены не будут, утешимся тем,
а тогда не все ли равно, что во главе угла
преломим хлеб и предложим хлеб, продолжим речь
чертов дикий цветок ящерка обежит теневой стороной,
слева зайдет тут и следить уголками глаз
пропавшее тело, тень ускользающей плоти и тень
остающуюся с этого дня и впредь
ящерицы хлеб будут есть с руки
близ чертовой лилии, в чаше холмов у реки.
Поднимается ветер
время ветров и время медленных вод
рвется невод
из рук ветра видно, попался в сети
тяжелый улов.
Сроки приспели осень
воды и ветер добычу влекут тяжело
чертова лотоса
семя нести ветру и водам, и бросить
нельзя опустить!
И осторожнее
небрежности чертов цветок не простит
во дни крестин
никому, тем менее ветру непрошен
в долине любой
гость, кроме крестного
птичьего ветра да и тому дай бог
прянуть в небо
когда возлюбленный голос реки его
к себе призовет
не то обессилит у стебля
чертовой лилии, там и умрет к зиме
плененный насмерть
ветер, семя сронивший, и будет недолог вой
осиротевших вод.
Но мы ведь здесь за одним и тем же, в этих благословенных местах,
присмотрим же друг за другом невелика и честь
ловцу стать легкой ловитвой
на шабаше семян, где цепь холмов у реки край света,
а на краю другом
прорвется к свету птичий сопутник мой, и я оглянусь прочесть
долину осенних тенет, лица волений и нетерпений ее, как с листа
долину осенних тенет, лица волений и нетерпений ее, как с листа
с полета семян, и в самом начале свитка
будет сказано, что нам следовало идти на запад, на последний свет
на тени холмов, ползущие навстречу, путаясь в желтой траве.
Предварим совет, и отправимся на закат.
Дождись меня у дальних холмов, не вступая в тень
холмов здесь, в западне долины
прибегнем к несходству плоти, отбрасывающей тень, с самой
тенью, к тому же неразличимой меж прочих тел
той же природы не шелохнись, пока
тени цепляют воздух, утратив свойство длины.
В сумерки, когда тьма попирает небо, свет и источники вод
и плоть не от мира сего
незамеченными пересечем холмы.
В сумерки долина приводит тела к ночному подобью тел,
проводит тьму по течению до истечения света,
да и просто занята собой уклад
сумерек на руку нам. В щель между тьмой и тьмой или тьмой и тем,
что осталось от света, заслоненного плотью на подступах тьмы,
уместим движение ветра
узкое тени вытягиваются в рост, смыкаясь, проход размыт
рвись по-ящеричьи, отбросив хвост ловчим пятой стихии тьмы!
Ушел. Но и там, где будешь властью, полученной здесь
в доме бешеных солнц, черных песков и ветров, розы ветров
седьмым лепестком ее
где песок принимает зыбучие формы ветра, сколь
непостоянны ни будь они, с самозабвеньем, какого не жди от трав
где над ним проносясь, отражаешься весь
как тот, вечность назад, водами о, где песок поет
капризы твои проникновенней эоловых арф струн
трубы дюн на ветру
счастье припомнится погоней, игрой в прятки на теневой стороне,
рукой тьмы на затылке. Осенью перелеты кольцованных птиц
замыкаются местом, с которым обручены к осени
вернешься в долину.
Во столько
оценим власть и соблазны игр тьмы лиц не найти
своих и ее их нет, колец обручения не найти, в долине поздних тенет
тело по кромке ночи сведя на тень, тьма осенит
плоть, тем разрешая ее от пут.
Во столько оценим путь.
Утром долина совершает обратные переходы к состоянию дня,
которые мы пропустим, вернувшись к полудню.
Затмение в глазах от всепроникающего света
отнесем ко времени его небытия, пусть
придется вспомнить полуденные страхи и плутни
полуденных бесов, коим отсутствие тени развязывает руки, сняв
границы меж светом и тьмой, числимой в нетях, и так
храня равновесие с перевертышем полуночи
днем, по счастью, короче
время смещения тени по грани света на плоть.
Солнце выводит тень на свет, склонясь к закату
и пока склонность его не перешла границ горизонта
со вчерашним исходом ветра сверим
направление поисков пограничного цветка,
и между ним и первым, которым все началось,
выбрав третий, выйдем из долины на зов
реки не прежде, однако
чем поговорим с ящерками у чертовой лилии у своего цветка.
Теперь подумаем о составлении смеси
сухих и свежих семян чертовой лилии, истолченных в порошок
с клейким соком стебля; как обычно, вода и огонь
довершают приготовление мази. Оставив котелок у огня
займемся настоем корня: зальем его на вершок
водой, настоянной на цветах долины, на этот раз вместо
огня предоставим солнцу, держащему путь за горб
холма выманить верхние соки корня
в воду к исходу дня
загустевшее варево оставив на милость сумеречных планет
и взвесь корня с переменой воды ночному воздуху,
поговорим о превратностях погоды.
Разговор не затянется, ибо предпочтения чертова лотоса просты
и согласны с сутью оставшихся дел. По первому вздоху
неба, сходящего на звук и цвет из черно-белых немот,
расчисляема степень склонности чертовой лилии и дальнейшие ходы
игры (черные начинают и выигрывают;
на время; расписка кровью).
Чертова лилия
изъявляет свое благоволение ясным утром
когда трон
лилии долин невесомого воздуха осиян
лучами славы.
солнце предчувствует полдень
и свет побеждает тьму, как сказали бы богословы
и сладко
обманулись бы тщательностью, с которой исполнены
арки тверди,
купола ее
и колокола. Следуя им, как «голубица, гряди»
затвердим
отражения в звуках голубой небылицы плащ
перевертыш
галопирующей звезды.
Ясным утром, когда на версты и версты