С последними словами руки разжались, круг распался. Теперь говорить надлежало по очереди. Все взрослые, начиная со старейшины Сетун-аха и заканчивая юной Михеб, которой накануне исполнилось шестнадцать лет, могли произнести три фразы. Сперва следовало вознести благодарность за радости минувшего года, затем попросить благополучия для всего племени, потом пожелать грядущих радостей для себя.
Сетун-ах благодарил за воду, и просил воды, только воды для племени и для себя.
Дамига благодарила за зеленую траву и тучное стадо, для племени просила здоровых детей, а для себя благополучного возвращения мужа из Кафиша.
Аминат с нетерпением ждала, когда заговорит Асех. Вскоре послышался его голос сильный и ровный, как ночной ветер.
Благодарю за зной и за стужу, за жажду и скудную пищу, за все, что делает нас мужественными. Прошу о том, чтобы всегда мы, даже чужие по крови, были друг другу родными. И еще прошу он сделал секундную паузу, подмеченную лишь чутким ухом Аминат. Прошу, чтобы никогда я не обманывал ничьих надежд, и чтобы никто не обманул моих надежд.
Аминат слушала, радуясь. Асех и впрямь не обманывал надежд. Он сказал все, что она желала услышать, но сумел быть скромным и не задел ее гордости.
Ответ девушка придумала заранее, и когда настал ее черед, сказала:
Спасибо за все услышанные сказки. Пусть голоса рассказчиц звучат как можно чаще. Мечтаю, чтобы счастливые концы бывали не только в сказках.
Стоявшая рядом Алия тихонько рассмеялась: как известно, сказки нередко заканчиваются свадьбой.
Юная Михеб возносила хвалу судьбе за большую семью и уютный шатер. Хотела, чтобы этому же мог радоваться каждый человек в племени. А следующую просьбу шепнула так быстро и тихо, что никто не разобрал ни слова.
Первые капли дождя упали на землю тяжелые и редкие. Дождь как будто еще только раздумывал, а дети уже скакали, протягивая руки к небу, напрочь позабыв о чинных манерах. И наконец обрушилась громада воды.
Снаружи шумел дождь. В шатре пылал костер, по углам сгустились тени, скрыв свернутые шкуры и циновки, узлы с одеждой, блюда и кувшины, отставленные после трапезы. Возле огня устроилась Дамига с детьми, ее младшие сестры обе гибкие и тонкие, как виноградные лозы. Чуть дальше примостились подружки Алии. Они непрерывно шептались и хихикали, шустрые и лукавые, словно песчаные лисички. Маленькие сыновья Дамиги, напротив, молчали, подражая взрослым мужчинам и презрительно глядя на непоседливых девчонок.
Отблески пламени окрасили алым светлую одежду Аминат, залили густо-малиновым цветом ковер. Огонь озарял лица и отражался в глазах, заставлял хозяев и гостей придвигаться ближе, садиться плечом к плечу. Никогда Аминат не чувствовала так остро единства семьи и всего племени, как в эти часы.
На мгновение откинулся полог, и в шатер проскользнул Асех. Отер мокрое лицо, сбросил насквозь промокший плащ. Дамига вежливо приветствовала гостя, но легким кивком приказала ему сесть в стороне от Аминат. Асех улыбнулся и расположился напротив, по другую сторону костра. И тотчас они с Аминат обменялись взглядами короткими и жаркими, будто прикосновения. Потом быстро отвели глаза в сторону, не желая вызвать всеобщих насмешек.
Дети изнывали от ожидания. Какую историю расскажет Дамига? Как пра-пра-пра-прадедушка Извар отправился на поиски овцы-золотой хвостик? Или они услышат повесть о царе Миташе и волшебной птице? Или Дамига поведает о калифе Гаруне-аль-Рашиде?
Сказку, сказку, умоляли девочки, и даже сыновья Дамиги им вторили.
Какую хотите? спросила Дамига.
Веселую! хором закричали дети.
Хорошо, откликнулась Дамига, слушайте. Эту историю любил рассказывать мой дедушка.
Однажды он шел по дороге и, чтобы скоротать путь, решил перепрыгнуть через канаву с водой. Но канава оказалась широкой и он угодил точно в середину. Оказавшись в воде, дедушка принялся вздыхать: «Ох, молодость, молодость. Быть бы мне сейчас молодым и сильным!» Затем он оглянулся по сторонам, увидел, что вокруг никого нет и признался: «Вообще-то, я и в молодости не был ловким.»
Собравшиеся в шатре взрослые дружно рассмеялись. Дети, напротив, почувствовали себя обманутыми. Взмолились наперебой:
Настоящую сказку!
Волшебную!
Про веселого башмачника!
Про бедного брата и богатого брата.
Про мудреца и хитреца.
Ладно, кротко согласилась Дамига. Вот история про мудреца и хитреца.
Про бедного брата и богатого брата.
Про мудреца и хитреца.
Ладно, кротко согласилась Дамига. Вот история про мудреца и хитреца.
Она помедлила, затаенно улыбнулась, и начала:
Однажды судья и купец встретились на дороге с бедняком. Они захотели посмеяться над ним и спросили, почему он ходит в рваной одежде и босым. Бедняк отвечал со вздохом: «Еще недавно я жил в достатке и произносил проповеди, но односельчане изгнали меня.»
«Почему же?» удивились судья и купец.
«Однажды, вместо того, чтобы сказать: все воры сгорят в аду, я сказал: все купцы сгорят в аду. В другой раз, вместо того, чтобы сказать: все пройдохи сгорят в аду, я сказал: все судьи сгорят в аду.»
Купец и судья посмотрели друг на друга. Купец покраснел до ушей, у судьи даже лоб краской налился. А бедняк пошел своей дорогой, приговаривая: «Тот, у кого нет денег, оттачивает свой ум.»
Дождь хлестал по крыше и стенам шатра. Взрослые вновь смеялись, а дети стонали от разочарования. Алия, считавшая себя взрослой, тоже посмеивалась, но приговаривала умоляюще:
Расскажи длинную сказку!
Про царя Миташа, вторили ее подружки.
Или про Гаруна-аль-Рашида, подала голос Аминат.
Видя, что уже и старшая дочь потеряла терпение, Дамига сжалилась.
Так и быть. Я расскажу вам сказку, которая называется «Мудрый советник.»
Она придвинулась ближе к огню, сложила руки на коленях и заговорила:
«Рассказывают, что однажды Гарун-аль-Рашид собрал во дворце мудрейших советников и сказал:
Тревожные вести коснулись моего слуха. Ремесленники жалуются на непомерные поборы, торговцам житья нет от разбойников, бедняки сетуют на неправедных судей. Какой совет подадите?
О, повелитель. Ремесленники тревожатся попусту, ответил первый мудрец. Удвой налоги и увеличь число сборщиков податей. Увидишь, сколько еще можно взять с твоих подданных.
О, повелитель. Торговцы волнуются понапрасну, отозвался второй мудрец. Увеличь пошлины на товары, и купцы станут отчаяннее защищать свое добро от грабителей.
О, повелитель, откликнулся третий мудрец. Разве не заботится Аллах о богатых и знатных, о купцах и вельможах, посылая им золото без счета и удачу в делах, не тревожась о бедных? Так же поступают и судьи.
Выслушал калиф советников, и заметил:
Думал, вы печетесь о славе нашего царства. Но вы печетесь лишь о собственной славе. Думал, печетесь о богатстве нашего царства, но вы печетесь лишь о собственном богатстве. Думал, печетесь о могуществе нашего царства, но вы печетесь лишь о собственном могуществе. Прочь с глаз моих.»
Аминат слушала, затаив дыхание, да и остальные ловили каждое слово. Дамига рассказывала удивительно. Трудно было поверить, что эта история ей хорошо известна. Казалось, Дамига описывала то, что творилось перед ее глазами прямо сейчас. Она сама видела и заставила слушателей увидеть толстых советников, восседающих на узорчатых подушках, услышать их ленивые, небрежные речи, подметить краску гнева на гордом лице калифа.
«Прогнал калиф советников и позвал брата своего, Джафара.
Говори, что делать.
Если хочешь узнать, как живется простым людям, переоденься бедняком и выйди в город.
Калиф ответил:
Я так и сделаю, а ты пойдешь со мной.
Слушаю и повинуюсь, отвечал Джафар.
Горшечник Ахмет всю жизнь трудился от рассвета до заката. Знал: придет время, когда спина согнется и руки ослабеют, когда не сможет он лепить узкогорлые кувшины и широкие плошки, раскрашивать их белой и голубой краской, обжигать в печи. Тогда настанут черные дни. На эти черные дни и откладывал Ахмет деньги. Двадцать монет скопил.
Ночами Ахмет беспокойно ворочался с боку на бок, решая, что делать со своими жалкими медяками. «Зарыть в саду? Но я уже стар, могу позабыть место. Поставить метку? А если кто-нибудь догадается и украдет? Придется на старости лет просить подаяние Отнесу-ка я деньги судье! У него на дверях запоры, на окнах решетки.»
Судья Мустафа был человек почтенный. Рослый, дородный, осанистый. В руках цепкость, во взглядах значительность. Выслушал Мустафа просьбу горшечника, пересчитал деньги. Вздохнул: