Не веял лёгкий ветерок, зарницы гасли дальние
И молнии безгромные являли светлый миг.
И с каждой вспышкой голубой являлись бесы белые
Как призраки бесшумные из мраморных статуй
И исчезали в темноте в аллеях словно демоны
И растворялись как туман в фонтанах водных струй.
А л е к с е й. А, ведь, и правда в деле том узрелись черти белые.
Куда идём, к чему придём? Без бога пропадём!
Чёрт знает, что ты говоришь Абрамка.
Умом ты может быть нежданно повреждён-
От чтенья мудрых книг явилась неполадка.
А в р а а м. Я истинную правду говорю
Сам по себе познал я эту нечисть.
Твой батюшка моей рукой создал печатные листы
С рисунками блудливых тех богов и прочих сумасбродных действий.
С тех пор смутился ум и впал я в страшный блуд
И боги мерзкие мне в снах ночных явились,
От бога отступил и душу загубил-
Венера с Бахусом в мои дела вселились.
А л е к с е й. Каким же образом являются к тебе?
А в р а а м. Как Мартин Лютер краснорожий стал
Наш Бахус с пузом как пивная бочка.
Венера, девкою гулящей телом оголяясь, с пахабным взглядом
Лезет в баню где я парюсь в одиночку.
А в т о р ы. Раздались голоса.По узенькой тропе
В кромешной темноте зарделась света точка,
Кроваво-красная она вдали плыла
Как Марсова звезда войну и смерть пророча.
По голосу отца тут Алексей признал,
Мелькнула мысль в кустах от батюшки спасаться,
Но было поздно Пётр его узнал и крикнул: Зоон!
Сын мой, бог милость нам явил,
Сподобил в нужный час друг с другом повстречаться.
Спасибо Алексей за жданный мной подарок-
Твой корабельный лес мне вовремя приплыл
И дело двинул, что пришло в упадок.
Ценю твои труды когда помощник мне,
Да только нет усердия к делам большим являться.
А в т о р ы. Улыбка от стыдливой радости явилась на лице
И сердце затряслось от призрачной надежды,
Царевич удивился ведь отец давно не говорил с ним
Так тепло, радушно как когда-то прежде.
Он подошёл к отцу, снял шляпу и поклон отвесил низкий.
Губы приложив к поношенной поле гвардейского кафтана,
Мозолистую руку целовал и заглянул в глаза с надеждой прямо.
От редкой похвалы по телу дрожь прошла,
Но вспомнились слова Михайлы Авраамова.
Увидел страшное и милое лицо, усы, как у кота,
И ясный, цепкий взгляд суровый,
Но вспомнил, как ему шептали чернецы
Как царь антихрист заковал страну в оковы,
Как спутники его из чужедальних стран
Россию грязью и помоем поливали,
Смеялись над невежеством с Петром
Мёд пили и российский хлеб жевали.
«Проклятая страна и проклятый народ
Где водка, кровь и грязь у смрадных
Дикарей во всех углах таится
И где медведь крещёный в европейских обезьян
С потуг Петра мечтает превратиться.
И проклятый народ себя лишь только чтит,
Всех немцев остальных скотами почитает,
Шептали, как отец церковников не чтил
И патриарха сан в народе сильно снизил,
Монахов и попов как в рекруты забрил,
В Россию ересь лютеранскую пустил,
В столице новой кирху обустроил.
Как головы раскольников торчали на колах
У церкви Троицкой люд городской пугали,
Как головы стрельцов соскакивали с плах
И даже дети их те казни на себе познали.
Как Меньшиков с Петром те головы рубил,
Кривя лицо ужасною улыбкой,
Народ того разбоя не забыл-
Антихрист к ним явился в мире зыбком.
В народе спор возник Пётр-немец или жид,
В голландское одет, как немец говорит
И трубкой греет нос, пуская дым с улыбкой.
Отец двумя руками обхватил его главу
И в лоб поцеловал холодными устами
«Пусть бог тебя хранит», с улыбкою сказал
И зашагал вперёд широкими шагами.
А Авраамов на ухо твердил,
Что духовник отца, храня с царём единство,
Душ христианских много совратил
Законы христианские поганя и ввергая в свинство.
Царевич же не слушал сердце чаще стало биться-
Отец его надежды пробудил,
Что может примирение явиться
И что отец его простил.
«Ужель моя вина, что нет отцовской воли
И жажды на великие и тяжкие дела,
Что страшно жить в стране, летящей в бездну,
Пришпоренным конём в железных удилах?
Не за себя боюсь я и прячусь словно заяц
От взглядов пристальных отца,
Народ страдалец ждёт кто христиан избавит
От лап железных, что молотом куёт Россию являя миссию творца.
Ведь я его любил и вновь мне показалось,
Что не ушла любовь из сердца моего,
Но не могу принять, на бога уповая,
Я дел мирских и замыслов его.
А л е к с е й. (Авраамову) Отстань, каналья, от меня,
Прочь с глаз моих дурак!
Какое дело мне до вас,
Не лезь мне в душу хоть сейчас!
Хоть ты и прав что толку в том,
Послушает кто нынче нас!
Не бойсь, не выдам я тебя, но сам поберегись,
Язык зазря не распускай и боженьке молись.
Ступай, устал я от тебя, напрасен этот труд-
Дубину плеть не перебьёт лишь бог поможет тут.
(Авраамов уходит)
Зачем отец власть патриарха ущемил,
В столице храм как кирху лютеранскую поставил
И головы раскольников на колья посадил
Кто батюшку Антихристом представил?
И нищих приказал забрать под караул,
Чтоб подаянья хлеб не даром ели
И каторгу для тех убогих учредил,
Чтоб в государстве были все при деле.
Весь народ российский голодом духовным тает,
Сеятель не сеет и земля зерно не принимает,
Христианин как скот без отпеванья помирает.
Поп пьяный в алтаре матерно бранится
И ризой золотой от господа хранится,
Ногой же грязною в лаптях храм осквернить стремится.
Нет благочестия уже чернец и поп заворовались
И пастор лютеранский с католическим кюре
В Россию матушку, как призраки пробрались.
Оставили сосцы мы матери своей
И ищем еретические груди,
А пастыри, Иисуса позабыв,
В делах своих склоняются к Иуде.
И церковь нынешняя преданный холоп,
Что голову клонит у царственного трона
И нет венца уже на голове-
Его повергла в прах корона.
Святители, печальники земли
Отринуты и изгнаны от трона,
А нынешние архиереи холуи
Царю послушные под сенью окаянного закона.
Когда народ грешит то государь в ответе
И грех постыдный должен замолить.
За государевы грехи народ страдает
И наказанье божье должен выносить!
Неужели, как римскому Калигуле,
Всё можно божьей волей императору творить
И плут и хам, и скот двуногий себе позволить может
Живую плоть терзать и душу загубить.
В лесах, в пустынях люди тело бренное в огонь бросают,
Страшась Антихриста, чтоб души сохранить.
В Москве Григория Талицкого сожгли,
Кричавшего: Меж нас Антихрист объявился!
И тем в народе злобу разожгли
Тем более что беззаконно суд творился.
Пропала вера в пастырей своих
Народ остервенел и разумом смутился.
На город Любеч налетела саранча
Неся на крыльях надпись «Кара божья»
И солнце светит уж не так,
Страх смерти злобой сердце гложет.
У изголовья смертная коса,
Со страха водку пьём чтобы себя не помнить,
Надеяться на что когда пуста душа,
Где силы обрести и совесть успокоить?
Спаси меня господь и землю защити,
За бедных заступись и грешников помилуй,
И Матерь божия меня не позабудь,
И в испытаньях укрепи мне силы!
А в т о р ы. Недавно русская царица померла,
Что скромно тихою затворницей жила
И брата сводного Петра, Ивана, уж давно похоронила.
В вечерних сумерках процессия печально молча шла,
Снег белый лишь скрипел, метель печально выла.
Треща, горели смоляные факела,
В их отсветах кровавых на погост Русь старая безмолвно уходила.
Пётр плакать запретил и медленно шагал с толпою чёрною
Своей фигурой ужас вызывая,
Вслед за усопшею народ во тьму скользил
С душой, окаменевшей, в муках тужась и в душе рыдая.
Россия новая хоронит нынче Русь,
Последнюю царицу скорбно провожая,
Москве престольной ворота закрыв
И Петербургу двери открывая.
И кто то тихо произнёс
«Теперь всему конец жди горя и беды, на бога уповая.
Действие третье
(Покои Петра. В кресле, спиной к пылающему камину, сидит Пётр.
На носу круглые железные очки во рту дымящаяся курительная трубка,
В руках голландская газета « Куранты»
А в т о р ы. Луч бледный в окна заглянул
Сквозь тучи неба северного солнце робко пробивалось
И в кадке апельсиновое дерево в углу
На светлый луч зелёной чахлой веткой отозвалось.
А во дворе среди чернеющих стволов
Белеют мраморные боги и богини
И солнце тусклое ласкает их тела на дальнем севере нагие.
Две девочки у ног Петра сидят одна что дочкой-бочкой