Я и не навяливаюсь
Ещё бы!.. Петя задумался и вдруг возопил: Эврика! И Ленин великий нам путь озарил! Согласно его указанию, мы пойдём своим путём. Вернее, покатим в автобусе. Тридцать вёрст пустяк для служивых людей. Последний верстовой столб и рабпоселок Светлый, а в нем великий джазмен Фред Шкредов. На сцене Шредер, а вне её машинист тамошней ГРЭС. Клянусь портупеей и верным тэтэшником: великий человек приютит тебя в своих апартаментах.
Мне нужен просто угол с пропиской.
Так он тебя и пропишет! не усомнился Петя. Запросто! Фред великий человек. Артист, как я. Но я служу Мельпомене, а он Евтерпе. А ты художник! Сдружимся, слюбимся, верь! В нашей компашке тоже малер имеется. Фред барабанит при Доме культуры, а Витька Бокалов при нем же задники малюет. Едем?
Я все ещё сидел. Думал.
Сомневаешься? не отставал рядовой Петя. Дом, правда, ведомственный, но Фред с директором вась-вась. Тот подпишет заяву, и тебя пропишут, хихикнул он.
И мы тронулись в путь.
Петя болтал, я молчал, а когда автобус въехал в посёлок и остановился возле хлебобулочной, всё же спросил его, где мильтон повстречался с Мельпоменой. Тоже в здешнем Доме?
Пару раз гастролировал с милицейской труппой, скромно признался он и заважничал, «играя на зрителя»: Но я уже созрел не для здешних подмостков, а для столичной сцены! Мне подавай Гамлета, дядю Ваню и Ромео с Джульеткой!
Я с сомнением оглядел рядового Осипова.
Белобрысый Оттопыренные уши иной раз шевелились, ей-ей, как у добродушной дворняги, а глаза хотя и искрились весельем, но, по-моему, не годились ни Гамлету, ни Ромео. Я вообще сомневался в его артистических талантах, и, видимо, что-то эдакое отразилось на моем лице. Он это заметил, когда я сказал, что с ролью Джульетки он бы, пожалуй, справился. Петя усмехнулся и прямо на глазах превратился в расторопного чичероне.
Да, я ошибся: он был создан для сцены!
Вглядитесь! предложил мне «гид», поводя в стороны и тыча перед собой обеими руками. Перед вами чудо-юдо, восьмое чудо света, грандиозная першпектива Краснофлотского переулка! Замрите в божественном экстазе и как бы умрите! Вижу, вижу, как замерли уже ваши потрясенные души! Да-да, вы потрясены, так как видите родное захолустье великого маэстро, задворки цивилизаций, но Но! Скромность и уединённость вот истинная причина того, что Фред Шредер предпочёл окраину сего града его фешенебельному центру. К тому же перед ней меркнут красоты Ведадо и Елисейских полей. Он закатил глаза и захлебнулся восторгом. Отдышавшись, затараторил: Вглядитесь, наконец, в этот непревзойдённый шедевр шлакоблочного зодчества, вознёсший свои многочисленные свои один, два свои многочисленные два этажа до уровней Колизея, Нотр-дам-де-Пари, Эмпайр-Стейт, который Билдинг Нет-нет, можно бесконечно перечислять известнейшие строения, но ни одно не годится в подмётки шлакоблочному дворцу Фреда Шредера!
Петя забегал вперёд и обращался к «многочисленной» публике, срывая голос до крика и сажая до шёпота. Играл мильтон вдохновенно!
А вот, дорогие товарищи, гордо покосившийся общественный нужник! Сколочен в незапамятные времена безвестным левшой, но мастером высочайшей категории, в духе добротного отечественного классицизма. Затем устремите благожелательный взор на живописные курятники а-ля рокайль, на мощные завитки местного барокко, пардон, другого сортира, на весь ландшафт, вобравший в себя, пся крев, лучшие черты прусской и русской земли!
Импровизация закончилась у входа в «шлакоблочный шедевр». Напоследок гид обратил моё внимание на «циклопическую кладку строения, достойную титанов», и предложил войти. Он распахнул дверь, но первым шмыгнул в неё толстенный котяра, ростом с добрую болонку.
Эта особь зовут её Великий Моурави, собственность великого джазмена. Подпольная кличка Велмоур. Он тоже велик и удачлив во всём, что касается жратвы, спанья и баб.
Меня разбирало любопытство.
Если этот Шредер-Шкредов так же прост и дружелюбен, как рядовой Осипов, так же, как и он, отнесётся к моему появлению в его обиталище и моей просьбе, то думал я, похоже, я нашёл в Светлом эквивалентную замену Хвале и Жеке Лаврентьеву. Ну, почти эквивалентную.
Похоже, сказал я, входя вслед за Петей в подъезд, в доме живут одни «великие»?
Во всяком случае, на втором этаже, улыбнулся Петя. В угловой комнате обитает Маленькая Бабка, маленькая, но активно вредная. Но и она великий человек по части мелких пакостей. Будь джентльменом при общении на кухне. Бабка любит лесть, услужливость и галантное обхождение.
Похоже, сказал я, входя вслед за Петей в подъезд, в доме живут одни «великие»?
Во всяком случае, на втором этаже, улыбнулся Петя. В угловой комнате обитает Маленькая Бабка, маленькая, но активно вредная. Но и она великий человек по части мелких пакостей. Будь джентльменом при общении на кухне. Бабка любит лесть, услужливость и галантное обхождение.
Следом за котом мы поднялись на площадку второго этажа. Петя отпер дверь собственным ключом. В полутёмную прихожую свет падал из дверей кухни. Велмоур сразу шмыгнул в неё и словно бы мигом вернулся в образе тщедушной старушки, с лицом, как бы обработанном резцом гравёра, а то и иглой офортиста: столько было на нем глубоких и мелких штришков и линий. Но бабкины глазки пробуравили меня взором захребетника Липунова.
Рядовой Осипов расшаркался перед ней, сотворил книксен и припал к цыплячьей ручке.
Мадам, это, он обернулся ко мне и украдкой вытер губы, Миша Гараев, художник Великий! и великий мореплаватель. Прошу любить и особенно жаловать своей милостью. Будет жить у Фреда. Временно, добавил он, ибо бабка сморщилась, будто глотнула уксуса. Он джентльмен и не доставит вам хлопот. А это, Миша, баба Феня. Она здешний главнокомандующий и хранительница очага, на котором тебе придётся готовить шамовку. Люби её, выноси помои, и воздастся тебе от бабы Фени за кротость и почтение к её сединам.
Бабка фыркнула и скрылась на кухне, зато вернулся кот. Он облизал усы, провёл по ним лапой и повёл нас к двери с табличкой: «Пещера Лейхтвейса. Зав. уж. Ф. Шкредов».
Заведующий ужасами, пояснил Петя, не дожидаясь вопроса с моей стороны, и, толкнув дверь, сказал: Замка нет, а значит, нет и ключей. Учти. Ну, проникнем в Пещеру?
Я придержал мильтона.
А ты уверен, что маэстро не вытолкает меня в шею?
Ты уже живёшь, заверил Петя. Великий человек велик и в любви к ближнему. А если учесть, что вскоре он убывает к белорусам что-то монтировать по части энергетики, то появление твоё буквально в жилу. Кто будет хранить бесценные сокровища Пещеры? Кто будет кормить Великого Моурави? Ты! Это и будет платой за постой. Услуга за услугу.
Я вздохнул. Не верилось, что все решилось так просто. Ещё и суток не прошло, как меня лишили крова и хотели зарубить, а проблема, казавшаяся неразрешимой, уже потеряла остроту. Неужели я действительно обрёл желаемое?!
Прошу в апартамент, сказал Петя Осипов, и мы оказались в крохотном тамбуре с печью-голландкой и одним окном.
Справа я узрел странное сооружение, отделявшее тамбур от остальной части единой некогда комнаты. Оно высилось до потолка и было сложено из всевозможных ящиков технического назначения. В некоторых, несомненно, когда-то хранились оружие и патроны.
Великая Китайская Стена. ВКС, пояснил Петя. А это Кракатау. Он погладил печь и ровнёхонько шмыгнул в узкий проход у стены, и оттуда донеслись звуки побудки:
Вставайте, Фред, вас ждут великие дела на ниве вспомоществования бездомному малютке, а также покровительства, укрывательства, воспитательства, обучательства музыке и протчая, и протчая.
Во даёт! Я не выдержал и протиснулся в спальный отсек, который ненамного превышал размеры тамбура.
Слуга Мельпомены сидел в колченогом креслице возле круглого, сомнительной крепости, столика. Слуга Евтерпы успел отбросить одеяло и опустить ногу на пол, но, что несомненно, всё ещё досматривал сон и похрапывал весьма ощутимо.
Я отступил в щель и ждал дальнейших речей и телодвижений.
Гутен морген, Петька! вдруг произнёс великий джазмен.
Гутен таг, Фред! поправил мильтон и обернулся ко мне: Ты понял, рыбак-художник, к кому я тебя привёл? Не человек чело-ве-чище! Дрыхнет натуральным образом, форменным образом ничего не соображает, весь, так сказать, в себе, а подкорка молотит, как сама собой!
Язык твой молотит, балабол зевнул джазмен.
Рядовой Петя вскочил и приставил ухо к его темени.
Бурлит! Так и пульсирует! радостно возвестил он. А ниже, в безмозглом пространстве, пых-пых-та-та-та! Началось просыпание умственного процесса. Не голова котёл! Чайник! Тульский самовар! Кофеварка и пароход!
«Евтерпа» села и саданула «Мельпомену» в бок кулаком.
Словоблудие не украшает работника сыска, заявил Фред.
В неслужебное время я трагик Кин, а не Шерлок Холмс