Варвара
Он приметил её ещё в Москве на приеме у госпожи Соловьевой. Бездетную молодую вдову с огромным состоянием, которая зашнуровывала ботинки корсетным шнуром и привезла из Европы на модной фетровой шляпке запах венского кофе, лондонского асфальта и французской выпечки. Варвара была несчастна и верила в любовь, а Алексеев обладал даром: из тысячи женщин он мог безошибочно определить ту, которая не утратила наивности, имела склонность к психическому слиянию с мужчиной и банковский счёт с шестизначным числом. Он искусно подбирал жертв для себя и других членов преступного сообщества «пиковый валет».
У Соловьевой Варвара и Алексеев обменялись парой фраз, выпили шампанское с ликером, а через три недели уже отдыхали в Вене. На деньги Варвары, разумеется. Она покупала ему редкие антикварные вещицы, картины известных художников, дорогие ткани и оплачивала заграничные путешествия.
А в мае он исчез, оставив сухое письмо, в котором признался в огромных карточных долгах, просил простить его и больше не искать встреч. Варвара не досчиталась тридцати тысяч рублей и драгоценностей с бриллиантами на сумму в два раза больше, но что страшнее всего она уже догадывалась, что носит под сердцем сына.
О беременности знала только мать Вари и её помощница. В конце декабря в Германии родился мальчик. Шёл мокрый крупный снег. Мальчик был слаб и умер на третьи сутки. Похоронили на православном кладбище, не дав имени. Варя почти не плакала. Сердце её словно замерло. Она была одержима лишь одним желанием: найти Алексеева. Он мерещился ей на улицах Мюнхена и Эдинбурга. В маленьких лавочках и фешенебельных ресторанах. Мать говорила:
Забудь его. Слава богу, ребёнок умер, ты богата, красива и свободна. Подумай о себе.
И Варя думала. Она представляла, как встречает Алексеева в Москве и проходит мимо него в красном шелковом платье под руку с новым возлюбленным. Или как он падает к её ногам, а она снисходительно уверяет, что не держит на него зла. Но чаще всего она представляла, как они забывают прошлое, очищаются от всей грязи и начинают новую жизнь с венчания в маленькой церкви где нибудь в Пскове.
Но уже следующим летом от Соловьевой она узнала, что у них тоже была интрижка, а Алексеев прихватил пару диадем, о чем Соловьева вынуждена молчать, дабы не разрушить репутацию мужа. Варвара все поняла. Месяц ходила как затуманенная, а через месяц пришла к следователю Головину. Тонкий, высокий, с водянистым взглядом, он отвечал на её вопросы, одновременно перебирая бумаги, многие из которых пожелтели и имели потертые края.
Многие из жертв сообщества добропорядочные жены высокопоставленных чиновников. Они никогда не дадут с показаний. Вы все понимаете.
Следователь поднял костлявый палец вверх и задержал взгляд на Вариных губах. Тогда она решилась и рассказала ему об истории рождения мальчика в Германии.
Я была глупа. Ослеплена горем, смертью мужа и одиночеством. Представьте, в каком положении я бы оказалась, если бы ребёнок выжил.
Ищите женщин, голубушка, которые готовы давать показания. Я уже разговаривал с мадам Соловьевой и госпожой Прокофьевой, к сожалению, сохранить инкогнито не представляется возможным.
Он не смог сказать ей, что уже опросил более десятка женщин, но все они боялись позора. Участники общества позаботились об этом.
Восемнадцать месяцев Варя вела расследование в Москве, Петербурге и Европе на утренних, ни к чему не обязывающих рандеву, которые заканчивались солёным от слез кофе. Около десяти женщин, преимущественно вдов, согласились свидетельствовать против членов «пикового валета». Головину она принесла толстую тетрадь со своими записями, но дело стопорилось, большая часть жертв отдавала деньги добровольно, без расписок.
Голубушка, они сами отдавали драгоценности и деньги, кормили ужином и покупали шелка.
Ближе к весне, узнав о месте пребывания Алексеева недалеко от Локарно она поехала туда, прихватив свою новую подругу, некую мадемуазель Коневич, неизвестную ни в каких кругах, но очень богатую молодую женщину. Коневич смотрела взглядом, наполненным не естественным превосходством, имела тонкую талию, маленький шрам над верхней губкой и правильную осанку.
А через несколько дней его нашли повешенным в номере отеля. Расследование вела полиция Швейцарии.
А через несколько дней его нашли повешенным в номере отеля. Расследование вела полиция Швейцарии.
Повесился? На лицо самоубийство. Записка об огромных карточных долгах. Почерк несомненно Алексеева.
Похоже на то, похоже на то. Подайте запрос в консульство России.
Варвара взглянула в зеркало. Увидела отражение не свое, а бабки Екатерины Сергеевны Голиковой.
Бабка была, вероятно, из рода тех самых Голиковых. Про неё было мало что известно, например, что её волосы цвета воронова крыла во сне превращались в птиц, что она умела лечить любую болезнь, посыпав солью глаза, а затем, слизав языком, и никогда не ела одним и тем же столовым прибором дважды.
Варвара мысленно смахнула мираж, перевела взгляд на маленькую скромную комнатушку, на Коневич, а затем выложила её долю десять тысяч рублей и рубиновую брошь.
Ближайшие
Мы заказали ещё сливовой водки. Юстус явно подобрел с дороги, откинувшись на стуле, прищурился, сверкая масляными глазами. Мы уже успели обсудить медицинскую практику, заскорузлый нрав главврачей, родительскую старость, и вот, наконец, он спросил.
А как твоя девушка, та, со странным именем?
Агриппина.
Да, точно Агриппина. Вы всё еще вместе?
Она исчезла, сказал я как можно спокойнее, сбежала.
Несколько секунд Юстус совсем не двигался.
Как нехорошо, друг мой, позволь узнать, что произошло?
Я познакомился с ней на курсах мидвайф.
А теперь поднимите руку те, кто хоть раз делал наружный поворот плода в поперечном предлежании!
С заднего ряда я увидел тонкую белую руку с голубой манжеткой блузы. Лица мне не было видно.
Встаньте, пожалуйста.
Каково же было моё удивление: русская! Вероятно, из обнищавших дворян, что же могло с ней случится, раз с таким прелестным лицом она пошла на курсы мидвайф, а не была замужем за каким-нибудь толстым достопочтенным бюргером? Все черты её лица были словно стерты и одновременно крупны и ярки. Полные губы и продолговатое лицо с выступающими скулами. В тот же вечер я повёл её в ресторан: она не сопротивлялась, не увиливала, с радостью приняла предложение.
Весь вечер толковала о каких то обрядах, повитухах, о том, что солнце не должно дважды вставать над роженицей, пила белое сухое, смеясь, прикладывала кончики пальцев к нижней губе, смешно её покусывала. Я думал провожу её домой и увижу на следующей неделе на курсах. Но в тот вечер она без стыда пошла ко мне.
Через неделю Граня привезла два своих чемодана в мою квартиру, не сказав тетке: копила их скромные дотации на черный день.
Вот ты, Иван, говорила она, положив руку на моё плечо и перегнувшись, чтобы подглядывать в медицинские карты, вроде передовой врач, будущее светило медицины, а иногда такой узколобый! Разве может женщина спокойно рожать дитя, если вокруг неё столько персонала, столько света, какие то страшные медицинские инструменты..
И я во многом с ней соглашался. И во многом советовался. Признаюсь: несколько раз без неё неизвестно чем бы закончилось дело.
Мы кормили уток в парке напротив больницы до самых заморозков. Затем накупили новогодних игрушек в лавке у Герберта. Я никогда не был так счастлив: поил её глинтвейном, кормил бельгийским шоколадом из рук, и ни дня не было, чтобы я думал, что ошибся, пожалел о своём выборе. Напротив, крепчала уверенность мы должны быть вместе плевать, что скажут родители, моей докторской зарплаты хватит снять нам приличное жильё.
В канун рождества один мой старый приятель по университету пригласил нас на ужин. Я знал не всех, но среди приглашенных особенно выделялся молодой человек, тоже русский. Он обладал таким красивым лицом, дьявольски привлекательным. На него, краснея, смотрели все приглашенные дамы. В нём чувствовалась опасность: хищный взгляд и острые скулы, и тонкие, но хорошо очерченные губы, слаженный овал лица, темные волосы. Костюм стоит по меньше мере три моих зарплаты.
Кто это?
Григорий Гатчинский.
Агриппина нервничала. Ничего не ела. Всё металась, бродя по чужому дому, и скорее хотела уехать, а Гатчинский не сводил с неё глаз. В конце концов, я поймал её на лестнице второго этажа и спросил: