Я знала, я чувствовала, что тебя заметят и оценят, потому что ты дома всегда говорил умные вещи, которых я не совсем понимала и всякие ученые слова произносил купитулизм, мраксизм, Люнин, Стулин А второй член у тебя уже есть?
Василий Михайлович смутился, но все же шепнул на ухо жене:
Я сам давно ждал этого часа и вот дождался, слава тебе Господи! Но давай не будем на людях это обсуждать. Иди домой, я скоро вернусь.
Послушай, Василек, ласково сказала жена, отпустика ты моего племянника Рыбаря Василя, он ведь один сын у Оксаны, моей сестры. Как же она одна останется, ты подумай? Ты же теперь большой начальник председатель, ну что тебе стоит, а? Кто может быть выше в этом селе, скажи?
Кум, дорогой, сделай доброе дело, отпусти моего сыночка Василя, один он у меня, почти завопила Оксана. Ты знаешь нашу семью. Муж не вернулся с хронта, Василь у меня единственный мужчина в доме. Что с ним будет, как я останусь одна? Войди в мое положение!
Зачем так тревожиться, возвращайся домой и будь покойна, ничего с твоим сыном плохого не случится, я гарантирую. Ребят в этом возрасте забирают в армию, а твоему сыну капитан, возможно, хочет предложить какуюнибудь должность, и твой Василек еще кучу денег заработает.
Не надо мне денег, ни серебра, ни золота. Оставьте мне ребенка и все тут. Весна на носу, кто пахать, сеять будет? А потом чует мое сердце: чтото недоброе надвигается, и Оксана расплакалась.
Василий Михайлович готов был помочь не только ей, но и всем, только не знал как. Все же есть коекто выше его. Это горбун и капитан и потому не решился рисковать своей карьерой.
Ну, хорошо, пообещал он, потерпи до утра. Утром вернется капитан я поговорю с ним. Чтонибудь сделаем, а теперь иди домой, ложись спать: утро вечера мудренее.
Оксана подошла к решетке, схватила руку своего сына и начала покрывать ее поцелуями и поливать слезами.
Мама, иди домой, нас завтра все равно отпустят. Мы ничего ведь не нарушали, мы просто гуляли по улице, и нас Горбун, да Вошканюк с Костяком попросили на беседу к капитану, а он, оказывается, уже уехал. Все будет хорошо, не волнуйся, мама.
Но мать не унималась, ибо никому, кроме матери, не дано такое ясное шестое чувство в отношении своего ребенка, никто, кроме матери, не способен так безумно, так бескорыстно любить свое дитя, так тревожиться за его настоящую и будущую судьбу. Если бы ее единственный сын смог ответить на материнскую любовь такой же любовью, он в этот вечер сидел бы возле нее и не проявил такое легкомыслие, когда беседовал с активистами, ведь это он бросил клич: пойдем, ребята, побеседуем с капитаном. Что здесь такого?
И таких детей ждет расплата: они расплачиваются, когда сами становятся родителями и когда их дети платят им тем же.
Васильку, кровинка моя, я всю ночь спать не буду, я буду молиться, чтобы завтра снова увидеть тебя. До завтра, сыночек.
Она подошла к двери, и еще дважды оглянулась на сына покрасневшими, полными слез глазами, но Василий, смущенный материнскими чувствами и поведением в присутствии его товарищей, забился в угол, и мать его уже не видела.
Другие родители разошлись по домам около часу ночи. Только после этого Корнута засобирался домой. Его первый рабочий день был очень длинным и беспокойным. Положив гербовую печать во внутренний карман пиджака, а поименную книгу под мышку, он попрощался с часовым Покривчаком, торопливо засеменил по тихой, темной, безлюдной улице по направлению к дому.
5
На следующий день председатель встал гораздо раньше, чем обычно и отправился на работу, когда еще было темно. В КПЗ ни одного человека.
А где же ребята? спросил он у дежурного.
Их увезли в три часа ночи, ответил дежурный. Черный воронок подъехал, их погрузили, запломбировали дверь и куку!
Председатель схватился за голову; что теперь будет? Как он станет смотреть в глаза людям, ведь он всех уверял, что все кончится хорошо, что после беседы с капитаном всех отпустят по домам. А теперь? Лучше бы куданибудь смыться, но куда? Он думал, размышлял, а к десяти часам подъехал капитан, весело улыбался и протянул руку.
Ну, как, председатель, первую ночь хорошо спал?
Родители меня атаковали. Я всем обещал, что сегодня вы с ними побеседуете и всех отпустите по домам. Куда же пацанов подевали, товарищ капитан? Вы что их расстреляли, а потом закопали? Ведь у них даже вещей с собой никаких не было и, наверное, документов тоже. С родителями не попрощались. Так не ведь суда никакого не было. Раньше здесь при венгерском фашистском режиме такие дела решал суд. А теперь что? Если вы главный судья или возглавляете тройку, объясните родителям сами. Я ничего не понимаю. Фашисты, оккупировавшие наш край, так не поступали с людьми. Евреев, правда отлавливали, но нас, украинцев не беспокоили.
Ты правильно сделал, что обещал, рассмеялся капитан, ведь обещанного три года ждут. А документы, вещи все это они получат на месте. Не это главное. Главное то, что, мне кажется, ты успешно выдержал экзамен на председателя сельсовета, это, можно сказать, было первым твоим боевым крещением. Главное, не обращать внимания на всякие там слезы, вопли, обмороки, потому что все это чепуха. У нас четкая цель: мы строим коммунизм, светлое будущее и ради этого мы должны идти на все. Тут, как говорится, лес рубят, щепки летят. Четкости, прямолинейности, непримиримости, революционного энтузиазма от нас требует партия. Пойди, позови Ивана Павловича.
Горбун немедленно явился.
Здравия желаем, товарищ капитан.
Доложи о результатах работы!
Мы тут полтора десятка пацанов уговорили добровольно поехать на шахты в город Сталино. Но в каталажке всю ночь пришлось их продержать, буянить собирались; и ище одного антофашиста пымали. Старый, правда, но дюже вредный, и к тому же враг народа.
Ну вот, это уже чтото, сказал капитан. Похоже, что вы начали работать. Ребят сегодня во Львове посадят на поезд и на Донбасс. Только Витю Славского пришлось отпустить, он лучший ученик школы и к тому же секретарь комсомольской организации. Вы его больше не трогайте. Теперь, Иван Павлович, сколько раз можно говорить: антифашисты это наши друзья, это те, кто с фашистами воевал, усек? Ну, где твой старик, давай его сюда. Какую агитацию он проводил, за кого агитировал?
Он ураг, антофашист, агитировал так: Сталин, извиняюсь, товарищ Сталин, которого зовут великим, вовсе не Сталин, а Душегубошвили, а поанглицки, просто Джо. Вы представляете, какой подлец? Ведь Джо это чтото вроде дворняжки бездомной. Разве можно отца народов называть Джо? Язык ему надо вырвать за такие слова, али простонапросто ликвидировать, как враждебный алимент.
Тащи его сюда, повторил Фокин.
Ввели старика высокого худощавого, с небольшой заостренной бородкой и шрамом не левой щеке.
Фамилия!
Забодайко.
Чем занимаетесь?
А чем можно заниматься в мои годы? Около дома шлындаю, век коротаю, на тот свет собираюсь.
Что ты там болтаешь, дед, про нашего вождя? Тебя за это расстрелять могут, знаешь?
А что я такого сделал? Я сказал, что настоящая фамилия товарища Сталина Джугашвили. Разве это не так?
Разве? Я не слыхал чтото, сказал капитан. А если это и так, то не надо искажать: не Душегубошвили, а просто Джугашвили.
Я ведь так и сказал, это твои активисты малость глуховаты и вообще они просто ослы набрал ты, капитан, банду. И это лучшие представители советской власти? Да они все подонки, мелкие воришки и пьяницы, я всех их знаю. Любой из них родную мать продаст за стакан водки. И тебя тоже, капитан. Или действует принцип: кто был никем тот станет всем?
Поосторожнее, гражданин Забодайко, без оскорблений. Если мать будет заниматься контрреволюционной деятельностью, сын обязан доложить об этом в соответствующие органы, как это сделал Павлик Морозов в отношении своего отца. У каждого человека есть недостатки. Важно, чтоб он был предан делу марксизма ленинизма и мировой революции. Не ты же будешь помогать мне здесь советскую власть устанавливать, правда?
Я, между прочим, член партии с 1926 года, вдруг сказал Забодайко.
А где партбилет?
Жена сожгла в печи во время облавы, а меня в этот момент как раз дома не было.
Ну вот, сожгла. Все это сказки про белого бычка. Многие теперь хотели бы к партии примазаться, но ничего не выйдет, господа.
Ну, как хотите, хотите верьте, хотите нет. Мне все равно. Мне уже 76 скоро. А потом, я был другого мнения о вашей партии, говорю честно. Вы можете меня расстрелять.
Зачем расстреливать? Живи, старик. Только язык держи за зубами, не болтай лишнего.
Твои бандиты мне последний зуб выбили, кровь не могу остановить.
Полощи дубовой корой, здесь этого добра навалом. Только про Джугашвили забудь. Это все не правда. Сталин есть Сталин, и другого имени я не признаю.
Я напишу ему, не унимался старик. Так не должно быть. Советская власть не против народа, она не может воевать с собственным народом, потому что тогда она уже не советская власть. А вы тут мясорубку устраиваете, ищете врагов среди друзей. Это плохо кончится когданибудь.
Еще никакой мясорубки не было, повысил голос капитан. Вся борьба еще впереди.