Конечно, крестьяне тяжело расставались с землей: они на ней родились, поливали ее потом и кровью, и добровольно не расстанутся, потому, что без кусочка земли под посадку картошки, без коровенки летом, они не мыслят себе жизни. Этот уклад, иезуитский названный коммуняками единоличным ведением хозяйства, впитался с молоком матери. Это те, у кого ничегошеньки не было, радовались, наивно думая: авось теперь и нам перепадет. Под надуманным девизом: все на борьбу с банд формированиями в каждое село был прислан уполномоченный НКВД. Он формировал небольшой отряд из тех, кто был никем, оформлял протоколы допросов, не желающих вступить в крепостное право, и отправлял в Хуст совершенно ни в чем не повинных людей, присваивая им унизительную кличку, враг народа.
2
Условия пребывания в ГУЛАГе, ленинскосталинском раю, были крайне тяжелыми не только для узников, но и для обслуживающего персонала. Страшные зимние холода, с которыми администрация лагеря не справлялась, уносили жизни не только заключенных, но лишали элементарного уюта и обслуживающий персонал. Капитан с семьей, (жена и двое детей), жили в браке с общей кухней и туалетом на улице. Стены барака промерзали, и топить приходилось всю ночь. Да и работа была скучной и однообразной и, главное, не результативной. Разжевывание марксистских талмудов заключенным было совершенно не интересно. Потеряв всякую надежду увидеть когданибудь своих жен и детей, узники очистились от догм полностью и окончательно, втихаря молились Богу, а земного бога, усатого вождя, промеж себя называли сумасбродом и кровавым грузином.
Капитан Фокин пробовал засылать к ним уголовников, осужденных за грабежи и убийства, но из этого ничего не вышло: предатели Родины разоблачали их и убивали. Разъяренный капитан часто вызывал заключенных на допросы, нещадно избивал, и когда несчастные мужественно переносили нечеловеческие страдания, восторгался, и получал удовольствие. Он прошел хорошую школу жестокости и усвоил методы физического воздействия на психику человека, хотя в этом лагере они оказались бесполезными.
Двое детей с трудом учились в школе: вечно не хватало учителей, да и в классах хоть весь день топи, все равно температура не поднималась выше пятнадцати градусов. У жены обнаружились признаки цинги. После четырёх лет службы ктото из начальства пожалел именно ее, молчаливую Беллу Борисовну, такую добрую и неприхотливую, и посоветовал, чтобы муж написал рапорт о переводе на континент.
Так Фокин вместе с семьей попал в распоряжение начальника НКВД Украины Кошкинадзе. Через две недели он прибыл в Киев и, после короткой беседы с какимто генералом, получил направление в Ужгород. Из Ужгорода направили в Рахов. Капитан не обижался, что его передвигали, как пешку на шахматной доске: он был так рад, что вырвался почти с того света и снова попал в Европу, что это передвижение казалось ему увеселительной прогулкой по сказочно красивым местам.
Поскольку сообщение между городами и селами было налажено плохо, ему выделили военный «Уазик», или «козлик» в полное распоряжение. На немто Фокин и добрался до Рахова.
Начальник Раховского НКВД майор Шибайло очень обрадовался новому сотруднику и встретил его, что называется, с распростертыми объятиями.
Вы мне нужны, как воздух, капитан, сказал он, пожимая ему руку. У вас жена и двое детей, я уже знаю. Я хочу послать вас в Водицу и Верхнее Водяное, это в сорока пяти километрах от Рахова, вниз по течению Тисы. В тех местах у нас никого нет, а там злачное место для наших врагов. Мы ведь соседствуем со Станиславской областью, где вовсю разгуливают молодчики Степана Бандеры. Честно говоря, я боюсь наплыва банд из восточных соседних областей Станиславской, Львовской, Волынской и Черновицкой. Я хочу, чтоб вы поселились в Водице, это село, как бы на отшибе, ближе к полонинам и там, если у нас не будет надежного опорного пункта, бандеры могут свить себе теплое гнездышко.
Благодарю за доверие, сказал капитан. Он был благодарен своему новому начальнику за вежливость. Давно с ним так не обращались. Там, в своей офицерской среде, на Балтиморе, где царили сплошной мат и пощечины со стороны вышестоящего начальства, не приходилось даже думать о вежливом обращении.
Есть ли у вас вопросы ко мне или просьбы, какие? спросил Шибайло.
Я хотел бы попросить вас оставить мою жену с детьми здесь, в Рахове. Жена у меня педагог, пед училище закончила, детишкам в школу надо.
Я попробую. Правда, уже скоро конец учебного года, все места в школе заняты и с жильем туговато. Шибайло снял трубку. Это зав. РОНО, товарищ Величко? Говорит майор Шибайло. Здравствуйте. Вот какой вопрос. Тут надо жену одного нашего сотрудника трудоустроить. Учительницей в начальные классы. Что, что? Все занято? Но это ваши трудности, товарищ Величко, на то вы и начальник. Отказа я не принимаю. Делайте, что хотите, но жена нашего сотрудника должна быть трудоустроена. Разберитесь и завтра к десяти часам доложите. Что, что? А, вы уже согласны? Ну вот, давно бы так, а то жметесь, как девочка. Шибайло повесил трубку и тут же позвонил в исполком Думену. Думен не стал торговаться: он знал, с кем имеет дело, и двухкомнатная квартира для семьи Фокина была выделена из жилищного спец. фонда.
Когда мне отправляться к месту службы? спросил капитан.
Денька через два, за это время об устройтесь, а я вызову из Водицы активиста Помещуляка, он вам все покажет и расскажет, это ваш помощник, он из местных пролетариев. Подберите себе несколько таких человек, и в своей работе будете опираться на них. В этих двух селах вы полпред советской власти и политики нашей партии. Все службы должны находиться под вашим неусыпным наблюдением и контролем.
Мне все это ясно и знакомо, товарищ майор.
Тогда желаю удачи.
Служу Советскому Союзу!
3
В следующий понедельник маленький, невзрачный человек, которого жена Фокина приняла за нищего, просящего подаяние, постучался в незнакомую квартиру. Пальцы у него дрожали, колени тряслись, а голова свесилась набок. Если, храни Господь, выйдет сам хозяин с пистолетом в руках, пиши пропало. Когда Белла Борисовна открыла дверь, она была смелой женщиной и никого не боялась, любопытные детишки, держась за ее подол, увидев голодранца, испугались и убежали в другую комнату. Белла Борисовна достала монету из кошелька и протянула горбуну.
Мне деньги не нужны, а нужен товарищ капитан, или я не туда попал? тараторил Иван Павлович.
Подождите, капитан сейчас выйдет, сказала она и захлопнула дверь у него перед носом.
О Боже, спаси и помилуй, шептал горбун, топчась на месте.
Капитан вышел далеко не сразу, примерно, через десять минут, и, увидев горбатого человека, вращающего глазами во все стороны, строго спросил, сжимая пистолет в кармане брюк:
Кто вы? кто? стоять смирно! не шевелись! Ты перебежчик, или закоренелый бандер?
Яя есть активист, оченно преданный советской власти и коммунизьме. Сам я из Водицы, приехал за вами, извольте одеваться, собираться, народ вас ждет, бендеровцы тоже не дремлют. Советскую власть надо устанавливать, а то балаган какойто получается. Вот, кто я есть, товарищ енерал.
Ваш паспорт! потребовал капитан.
Нету пачпорта. Я в глаза не видел и не знаю, что такое пачпорт.
Фамилия? повысил голос капитан.
Помещуляк Иван Павлович.
Кто прислал? Покажи справку.
Шабайло, али Шибайло.
Сам Шибайло. Тогда подожди здесь.
Капитан вышел полчаса спустя, волоча за собой большой, тяжелый чемодан.
Подсоби! не видишь, я шатаюсь.
А что у вас там, оружие?
Инструкции. Два мешка и произведения вождя народов Сталина. На все десять лет хватит.
Вы так мало у нас рассчитываете быть? Всего десять лет. Тут пулемет нужон, а у вас, небось, только автомат. Это не годится. Надо внедрить, перевоспитать, сдвинуть с мертвой точки, а вы десять лет. На десять лет есть статья, это гаманная статья, а та, что на двадцать пять лет, эта статья лучше. И вам у нас двадцать пять лет надо от бухать.
Ты много болтаешь. Товарищу Сталину виднее, сколько мне здесь быть, сказал капитан, показывая на поклажу.
Горбун попробовал поднять, но только ахнул: чемодан оказался слишком увесистым.
До машины, что стояла во дворе, едва дотянули и погрузили в багажник.
Ну, садись, поехали.
Осмелюсь спросить, товарищ капитан, кто есть эта дама, что дверь передо мной захлопнула? Чуть нос мне не прищемила. Это ваша домработница, али служанка? Горбатая, носатая, не жидовка ли она?
Еврейка, научитесь правильно выражаться, сказал капитан.
У нас тут на евреев говорят жиды, и никто не обижается, а я вот хохол, а вы, должно быть, кацап.
Дама, которая вам открывала дверь моя соседка, соврал капитан.
Ох, и вредная баба, никакой вежливости не знает, наговаривал на нее горбун.