Дама, которая вам открывала дверь моя соседка, соврал капитан.
Ох, и вредная баба, никакой вежливости не знает, наговаривал на нее горбун.
Давай показывай дорогу и рассказывай о Водице.
А шо рассказывать? Водица село, коммунизьмы и соцьялизмы ишшо нет, а жаль.
Ты о людях рассказывай, об обычаях, все, что знаешь, ты же местный, правда? Вот и рассказывай, да погромче мотор гудит.
Горбун высморкался в тряпку, называемую платком, сжал ее в ладонях, прокашлялся, наклонился влево, положил руки на правое колено капитана и начал рассказывать:
У нас село большое, длинное, по обеим сторонам реки расположенное. Два церковных храма имеются, одна часовенка, которой триста лет скоро исполнится. Из камня она вся, глиной обмазана, известью побелена, католическим крестом украшена, и замок на ней висит. Так мы, местные активисты постановили. Есть батюшка Ференчик, важный такой и, главное, самый богатый человек не только в нашем селе, но и в Верхнем тоже. Мы думали, как бы его пощипать малость, да боимся гнева народа; он дюже популярен, и много у его любимчиков. В нашем селе есть парторганизация и даже секлетарь Иван Сойма, такой милый старичок, главный начальник сельской библио а дальше не знаю, как сказать, на какую букву заканчивается, а, бильбиотеки, но только он спит там всегда, не высыпается дома, что ли? И еще Сойма Илья. Преседатель сельсовета. Осторожный такой и бдительный дюже, я тут, недавно, вечерком, к ему заглянул, так он с перепугу под кровать залез.
А девки у нас прелесть! Глаза на ваш китель начнут пялить, проходу вам не дадут. Мужиков много на войне погибло, в основном те, что добровольно в советскую армию пошли и против Гитлера воевали. Еже ли вы, товарищ капитан, без жены, мы вас тут же женим на любой, только вы сами себе выберите невесту. И ишшо в нашем селе есть пролетарии, которые раньше при прежнем режиме были никто ничто, это, к примеру, я, ваш покорный слуга, да братья Покривчаки, Михаил Костяк, Андрюха Вошканюк и Василь Корнута. Мы готовы служить советской власти и коммунихтической партии, которая предлагает девиз; кто был ничем тот станет всем. Этот лозунг внедряет в нас уверенность в завтрашнем дне, придает нам бодрости и силы. Мы готовы, не щадя своей драгоценной жизни, воевать с мировой буржуазией с тем, чтобы установить совецкую власть в кожном доме на всей земле. Я думаю: таких как мы, кто был никем, везде полно и все готовы выполнить лозунг «пролентарии усех стран, совокупляйтесь».
Объединяйтесь, поправил капитан. А банды есть?
Нет, пока, не слыхать.
Электричество есть?
Никак нет
Радио колокольчик установлен?
К сожалению, нет. И это очень плохо. Я ведь каждый раз, когда бываю в Рахове, часами стою и слушаю не только песни о Сталине, но и о том, как хорошо живется простым труженикам в Советской стране, сколько героев труда. Дык я думал: если мы потрудимся и разрушим эту старую часовню, дадут ли нам героя или не дадут. Еже ли, дадут, я завтра же организую банду, и мы все разрушим.
Хлеб подвозят?
Ни разу еще не привозили в обычные дни, а так к праздникам Охтября две машины подвезли: нам пришлось с кольями стоять, очередь соблюдать. Сельские буржуи так набросились на этот хлеб ужасть! по две буханки брали, а то и по три норовили. Вот что значит буржуи, кулаки всегда у них жадность выпирает наружу. Нет, шоб пролетариям оставить. Правда, у нас, у пролетариев ни копейки за душой, а хлеб пока даром не отдавали продавцы. А национализировать никак не получалось: охрана стояла.
Магазин есть?
А как же. Винноводочный. Водки бери, не хочу. Только люди сейчас научились самогон гнать, в магазин редко заглядывают. Вот гвоздей бы, где достать, ну нигде нет. Топор тоже не купишь, а вил даже двух рожковых шаром покати. Хоть караул кричи. И хлебный магазинчик бы организовать.
4
Горбун еще долго рассказывал о неустроенности сельской жизни, о том, что неспокойно както: у селян свои коровы и даже волы, а у пролетариев, таких как он, даже курицы у дома нет. А это несправедливо. Несколько сельских пролетариев в растерянности пребывают. Может, ктото из них и начал бы работать, сажать картошку там, огурцы, да помидоры, да опыта нет. Отцы и деды пролетариев тоже были пролетариями и своих наследников отучили от сельского труда. Пролетарии это люди особого склада, они не умеют и не хотят учиться работать, не любят рано вставать, если даже и чтото пытаются, у них начинают болеть руки, ноют мышцы и вообще они живут надеждой, что придут русские браться и все им предоставят на блюдечке с голубой каемочкой.
Наш брат к чему приучен? днем спать, а ночью в корчме сидеть, или за девками шастать, а кто, где бы чтото украсть. Вот советская власть поможет, на нее вся надежда. Кто был ничем, тот станет всем. Этот принсип надо поставить во главу угла, как говорит великий банкир и вождь, наш великий вождь Сталин.
Фокин слушал очень внимательно сельского пролетария, ему было интересно, чем дышат жители села, как они относятся к своему освобождению, пойдут ли они добровольно в колхозы, отказавшись от земельных паев, на которых они безраздельно хозяйничают. Но горбун вскоре стал клевать носом: в машине от весенних, солнечных лучей стало жарко и вдобавок еще укачивало. Капитан ехал медленно, стрелка спидометра не переваливала отметку 40. Он не только любовался сказочными местами, но и решил немного расслабиться и даже вопросов не задавал больше. Капитан, избавившись от говорливого помощника, начал думать, в который раз, почему его тогда, в сорок шестом, с такой поспешностью отозвали из Германии? Неужели за связь с немкой? Эх, хороша была эта немка. Если бы тогда не отозвали, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Может, это даже и лучше, что так получилось. Это называется: сделать больно сейчас, чтоб не было больнее потом.
И вдруг перед его глазами возник образ обитателя ГУЛаГа Зураба Билиашвили, бывшего узника немецких концлагерей, которого он незадолго до отъезда из Балтимора допрашивал, почему тот сдался в плен, почему не помер смертью храбрых? буржуазного образа жизни захотелось?
Ты откуда знаешь, как там люди живут? Ты там был? Не был, и я не был. Мне предлагали остаться, я не согласился и теперь жалею, говорю честно. Мой друг Гиви остался там, он, небось, живет припеваючи. А я, дурак, надеялся увидеть свою Абхазию, а теперь я твою харю вижу. Лучше бы я улицы у англичан подметал, чем здесь вшей кормил. А ты мне шпионаж не пришивай, я на себя наговаривать не собираюсь. Не надейся.
Он бил сержанта Зураба по голове наганом, грозился пристрелить его, как собаку, колотил носками сапог по почкам со всего размаху, но сержант не сдавался. Потом у него кровь пошла горлом, он захрапел, обмяк, его унесли вызванные санитары, и больше Фокин его не видел.
Сержант умер от побоев, но умер не сломленным и гордым, как все кавказцы. Может быть, поэтому он вспоминался Фокину чаще остальных, и даже снился. Капитан вздохнул. Он никак не мог объяснить, почему из его многочисленных жертв только этот Зураб часто становится перед его глазами.
Капитан притормозил у обочины и побежал в кусты по маленькой нужде. Воздух был так свеж и чист, что у него слегка начала кружиться голова. Он постоял, посмотрел на речку, довольно широкую и шумную. Это была Тиса, которую он видел впервые. Речка как речка, но вода в ней чистая как слеза.
Горбун пришел в себя и тут же выскочил из машины.
Товарищ капитан! А, товарищ капитан, иде вы? Отпустите товарища капитана, антофашисты проклятые! Я чичас достану автомат и всех перестреляю, как бешеных собак. Вы слышите меня, герои имперьялизмы, это говорю я опер!
Горбун бросился к машине, надеясь найти хоть старый автомат или какоенибудь ружье, но нашел только монтажную стамеску. Вооружившись стамеской, бросился спасать капитана.
Убью! закричал он не своим голосом и кинулся к кустам.
Фокин спрятался за дерево и сделал предупредительный выстрел. Горбун замер, заморгал глазами, стамеска выпала из рук, а сам герой бросился в противоположную сторону. Он бежал, сколько было сил, споткнулся о кочку, и растянулся во весь свой короткий рост, больше не подавая признаков жизни. Капитан вышел из кустов и направился к лежавшему горбуну.
Ну и трусливый же ты! Разве чекисты такими бывают? Давай, поехали дальше.
Капитан повернулся, сел в машину, нажал на сигнал. Горбун поднялся и с опущенной головой, нехотя подошел, стал у самой двери.
Ну, садись, чего стоишь? В ногах правды нет.
Нечего так людей пугать, могли просто затвором клацнуть. У мене пуля мимо ушей пропела, вот и страх получился. Жизня у человека одна, посмотрел бы я на вас, как бы вы, в такой ситувации, действовали. Может, еще хуже бы с вами было, чем со мной.
Ладно, не хнычь. Садись, давай, дорогу показывай.
Не беспокойтесь, не заблудимся в двух соснах, Теперь я ни за что не задремлю, и вы уже не обведете меня вокруг пальца, я вам больше на удочку не попадусь, честное партийное.