Тем не менее, возвратившись в вагон, я попытался вести себя как ни в чем не бывало. Да и чего мне было кукситься? Если разобраться, за три жалких часа я испытал массу приключений. Поучаствовал в обезвреживании бомбы, послушал историю про корову, подрался и остался в живых. Помнится, ту же Европу я однажды пересекал на поезде в течение двух суток и хоть бы в одной ноздре зачесалось! Пространство преодолевалось со скоростью урагана, чистота откровенно скоблила глаза, в несущихся вагонах было тихо до тошноты. До того тихо, что вырабатывалась слюна, и на протяжении всего пути приходилось жевать «круассаны», пить «Пепси» и читать на французском нудноватого Клэнси. Вполне возможно, что дело заключалось в ширине железнодорожной колеи. У нас по велению Петра Первого она была «такой же, но на вершок больше», что, верно, впоследствии и сказалось на широте славянской души. Распяли и растянули, как гармонь, местами деформировав, местами порвав. В общем, смех смехом, но иного логичного объяснения я не находил. Мы были «ширше», и это обязывало вести себя непредсказуемо. В противном случае нынешняя моя дорога прошла бы тихо и без эксцессов. Плохо только, что рыженькая Мила не оценила случившихся изменений. Невооруженным глазом было видно, что бедовых знакомых ей явно не достает. Точно камни, она швыряла в меня свирепые взгляды и без конца крутила головой. А еще минут через десять, когда сидящий впереди спортсмен вновь включил свою музыкальную шкатулку, она поднялась и покинула вагон. То ли приближалась ее станция, то ли дамочка отправилась на поиски горбоносого. Вполне возможно, это была любовь та самая, что случается с первого взгляда и первых по-братски поделенных семечек. Мне не было до нее никакого дела, но она уходила, и, глядя ей вслед, я ощущал смутную горечь. Мне было жаль ее, и было жаль себя, мне было жаль весь пробегающий за окнами мир.
Финиш
Увы, эстетическое воспитание не всегда приносит радость. По крайней мере, Настю здание санатория, наверняка бы обескуражило. Оно казалось огромным, как броненосец «Потемкин», хотя возводили его явно не Томас Эндрюс, не Стасов и не Монферран. Скорее потомки Дедала, создавшего некогда лабиринт для жутковатого Минотавра. Аверс и реверс здания были совершенно одинаковыми, а с высоты птичьего полета конструкция напоминала три гигантских бруска, сложенных буквой «П». Впрочем, имелись и здесь свои изыски тот же фундамент в подражание кондитерским изделиям строители густо обсыпали керамической крошкой, а справа и слева от парадного входа некий искусник выложил из зеленых камней метровые цифры, обозначающие дату создания архитектурного шедевра. Кирпич, впрочем, использовали абсолютно неоригинальный белый и чистый, как куски магазинного рафинада. Зато шторы в двухместном номере вполне отвечали духу времени: на них были изображены не то гнутые гвозди, не то застывшие в победном полете сперматозоиды. Этих летунов в последнее время лепили где ни попадя на плечах и груди в виде татуировок, на майках и рубашках, а порой даже на книжных экслибрисах. Хорошо, хоть льющаяся из крана вода была самой обычной, порадовав родниковым вкусом и ледяной температурой. Не удержавшись, я даже лизнул ее и, к собственному удивлению, впервые за много лет не уловил запаха хлорки. Уже за одно это можно было простить здешнему заведению многое.
Огромная кровать-полуторка с легким скрипом приняла мое утомленное тело, а пара дремлющих на тумбочке мух бешено завальсировала под потолком, отмечая подобным образом мое прибытие. Я взял пульт и выстрелил в насекомых. Поставленному в наказание в угол корейскому телевизору этого вполне хватило. Повинуясь движению моих пальцев, он включился и выключился, давая понять, что и в этой лесной глуши цивилизация с легкостью способна достать любого из нас.
Как бы то ни было, но много времени мое обустройство не заняло, и еще минут через пять я познакомился с соседом по номеру худым и мосластым детиной с желтоватым от многотрудного существования лицом и зычным, неуправляемым голосом. Но более всего меня поразили его пальцы. Они были удивительно длинные и абсолютно музыкальные, вид портили только расплющенные ногти и та особая изработанность, что выдает людей физического труда. Впрочем, сам сосед был еще не старый, хотя, конечно, уже не юноша, словом, из тех, кого принято относить к категории умеренно молодых. Звали детину Санькой, и моему приезду он бурно обрадовался.
Классно, что приехал, Димон! Я уж неделю, ептыть, один как перст! витиевато поделился он. Скучно, хоть глаз выколи. Я бы и два давно выколол. Развлечений-то нуль с нулевичем. И контингент насквозь старческий. С утра до вечера обсуждают бабские сериалы, свои болячки да власть родимую.
А ты?
Что я? Я слушаю и чахну.
Значит, не нравится?
Почему не нравится? Нормальный курортишко. Не лучше и не хуже других. Вода только больно мягкая.
Я не заметил.
Мягкая, ептыть! Точно тебе говорю.
Это плохо?
А черт его знает. С одной стороны, плохо потому как мыло не смывается. С шампунем и того хуже. Но, опять же, кожа не сохнет Короче, бабешки довольны, мужики ворчат.
Зато сантехника отменная.
Здрасьте! Это ж финская сантехника, что в ней хорошего! Санька поглядел на меня снисходительно. Я, брат, пятнадцать лет в слесарях оттрубил, вот этими самыми ручонками тысячи кранов сменил, а потому знаю, что говорю. То есть краны у них еще худо-бедно работают, но унитазы, это, брат, шалишь!
Да ты что?
Точно тебе говорю! Унитазы у капиталистов фуфло в сравнении с нашими! Санька хмыкнул. Так что тут соревнование с социализмом они вчистую проиграли.
Да почему проиграли-то? не выдержал я.
Потому, что в наших социалистических унитазах терпеливо пояснил он, геометрия насквозь продумана. Ты сам понаблюдай, как идет смыв у них и у нас.
Ну?
Баранки гну! У них все в воду плюхается да еще с приличной высоты. Уходишь потом мокрый до поясницы. Потому, кстати, биде и придумали. Говорят, для женщин, а на самом деле для нашего брата И потом, если, скажем, надо печень почистить, камушки посчитать, у нас это просто и удобно.
Ты, правда, чистил печень?
А как же? Другие, может, стесняются, а я прямо говорю! Хочешь пить, держи печень в форме! А камней в наших печенках, знаешь, сколько? Санька утробно хохотнул. И не узнаешь никогда, если евросантехникой будешь пользоваться Да ты не спеши раздеваться, сейчас гулять пойдем. Познакомишься с местными достопримечательностями.
А они имеются?
Кое-что есть.
Это радует.
Еще бы не теряя времени, Санька вывел меня из номера, по-дружески взял за руку. Короче, запоминай: грязь у них на втором этаже почти рядом с бильярдом.
Грязь?
Ну, да. В смысле лечебная, ее всем прописывают. Массаж, ептыть, на шестом, а сауна на первом. И все, прикинь, в разных корпусах. То есть это вроде как одно здание, но нумерация везде своя, и количество этажей тоже везде разное. Скажем, у нас с тобой двести тридцатый номер, так ты его здесь еще дважды встретишь. Сначала в центральном крыле, а потом в правом дальнем.
А мы с тобой сейчас где?
Мы в левом крыле Да ты не удивляйся, у них тут везде крылья. Это ж реальный пентагон! В нашем крыле четыре этажа, в дальнем пять, в центральном все шесть. Короче, познакомишься с тем самым, что называется беговней
Пророчество насчет «беговни» я понял, а вот насчет множественных «крыльев» не совсем.
А почему курорт назвали «Самоцветом»?
Не знаю. Санька пожал костлявыми плечами. Наверное, водились тут какие-нибудь камушки. Урал же, ептыть
Вспомнив соседку по вагону, оставившую в сумке каменные поделки, я понятливо кивнул. Уж камней-то на Урале хватало во все времена. В отличие от груш, авокадо и всевозможных киви.
В общем, сосед мне понравился. Душевный парень с нормальным прибабахами вполне годный для скоротечной дружбы. Щетину он принципиально не брил, рядился как художник восьмидесятых в узкие джинсы и вольный свитер. Под свитером Санька прятал впалую грудь, а кадыкастую шею украшал веревочкой с замысловатым брелком из циркония. И хотя выглядел Санька на верный полтинник, сам себя он именовал юношей. Впрочем, как я успел сообразить по здешним меркам он и впрямь был чистокровным «юношей», первым парнем на деревне (а с моим приездом, увы, уже вторым).
Зря ты только на поезде пёрся, мягко пожурил сосед. Считай, на все процедуры опоздал. Обед проморгал, ужин пропустил.
Это не моя вина, стал я оправдываться. Так мне объяснили в агентстве. Сказали, близко всего два часа. Думал, успею.
Вот и успел, ептыть! Два часа это на машине да по шоссе, а паровозы здесь медленно ползут считай, втрое дольше, да еще у каждого семафора кукуют. Теперь останешься без приема пищи. На довольствие только завтра поставят.