Здание военкомата. Огромная толпа у дверей. Из дверей с трудом проталкивается Сева Бобров. Пробирается сквозь толпу.
Квартира Бобровых.
Мать бежит навстречу Севе, за ней следует взволнованная Тоня.
Обе в один голос: «Ты где был?»
Сева: «В военкомат ходил».
Мать: «Что?»
Сева: «Заявление написал Бюрократы Крючкотворы Когда надо, говорят, тогда и призовём, а пока, говорят, вкалывай на заводе».
Мать: «Куда ты спешишь? На заводе рабочие руки нужны. Не всем в окопах сидеть. Хватит, что Володю на фронт отправили».
Сева обнимает мать: «Всё будет хорошо, мама. Вовка скоро вернётся. Война быстро закончится»
Мать (с большим сомнением): «Да уж Когда с финнами воевали, тоже говорили, что скоро закончится».
Сева (обеспокоенно): «Отец что-то задерживается».
Сева подходит к окну. По улице идут мужчины с вещевыми мешками за плечами. Рядом с некоторыми семенят плачущие женщины.
Бомбы падают на город. Слышен звук сирены, оповещающей о воздушной тревоге.
Сева в мастерской завода, работает напильником, прислушивается.
Люди бегут между кирпичными корпусами завода. Сева то и дело смотрит на небо.
«Страшно?» спрашивает ковыляющий рядом взрослый мужчина.
«А тебе, что ли, не страшно, Михеич?»
Михеич устало приваливается к стене: «Я в гражданскую под всякими обстрелами побывал. И под саблями тоже. Человек боится, однако ж ко всему привыкает Только всё равно страшно»
Сентябрь 1941. Ленинград. Финляндский вокзал.
Кольцо вокруг города сжимается всё туже.
Толпы женщин с плачущими детьми, старики с потускневшими, серыми лицами, мешки, рюкзаки, чемоданы, всё колышется огромной густой массой то в одну, то в другую сторону и вдруг замирает у репродукторов.
Олег Белаковский одет в военную форму, слушает, задрав голову, голос диктора.
Кто-то кричит: «Алик!»
Олег оборачивается, шарит глазами, видит продирающегося сквозь толпу Севу Боброва в кепке и поношенном демисезонном пальто.
Олег: «Севка, чёрт, откуда?!»
Олег дружески тычет Севу в плечо, Сева отвечает тем же.
Олег: «Несколько месяцев не виделись».
Сева: «Ты почему в форме? На фронт отправляешься?»
Олег: «Я поступил в военно-медицинскую академию. Сегодня нас вывозят из Ленинграда. А ты откуда?»
Сева неопределенно мотает головой и вместо ответа легонько подталкивает Олега: «Давай выберемся отсюда».
Олег: «Ты давно из дому?»
Сева: «Сегодня приехал и сегодня уезжаю» Он снимает кепку и мнёт её в руках.
Олег: «Слушай, у меня тут есть кое-что с собой».
Сева вопросительно смотрит на товарища. Они устраиваются на ступеньках. Олег достаёт из вещмешка буханку хлеба, разламывает её надвое. Сева делит свою долю ещё раз пополам и медленно, сосредоточенно жуёт, тщательно пережёвывая.
Олег: «Так как там у нас, в Сестрорецке?»
Сева молчит, смотрит на толпу, затем говорит: «Война Не может этого быть Завод эвакуируется».
«Куда?»
«Точно пока не знаю».
«Ваши едут с заводом?»
«Конечно, куда отцу без него»
Олег: «А ты?»
Сева: «Тоже с ними» и добавляет, словно стыдясь: «Ходил в военкомат Не взяли».
Оба молчат.
Сева: «Неохота уезжать Но там всё равно долго не пробуду. Подамся на фронт».
Олег: «Кого ты видел из наших?»
Сева: «Летом, давно видел Маляра. Сейчас он на фронте».
Олег: «А Коновалов?»
Сева: «Тоже в армии. Из наших почти никого не осталось».
Сева хлопает себя по карману, достаёт пачку сигарет. Они оба закуривают.
Над ними клокочет шум площади, позывные радио и голос: «От Советского Информбюро. Сегодня после упорных и ожесточенных боёв наши войска оставили город» Голос диктора тонет в паровозных гудках.
Сева выплёвывает чинарик, надвигает на лоб кепку.
Сева: «Хорошо, что увиделись. Теперь кто знает, когда ещё придется встретиться».
Олег: «Ты напиши мне. Слышишь, обязательно напиши. Пиши на адрес академии. Её ты всегда разыщешь Ну ладно, давай лапу».
Сева ухмыляется: «Слушай, а может быть, ещё когда-нибудь сыграем? Если живы останемся»
Олег: «Может быть, и сыграем»
Сева: «Ну будь здоров!»
Он сбегает по ступенькам без оглядки.
Хроника. Парад в Москве Полки с Красной площади уходят на фронт.
Сестрорецк. Комната Бобровых в коммуналке.
Мать Севы пакует вещи в чемодан: «Неужто всё так плохо? Зачем уезжать?»
Отец строго: «Эвакуируют нас, мать. Весь завод. Радуйся, что все вместе отправляемся. У других кто в одну сторону, кто в другую Война разбрасывает».
Отец строго: «Эвакуируют нас, мать. Весь завод. Радуйся, что все вместе отправляемся. У других кто в одну сторону, кто в другую Война разбрасывает».
Мать Севы: «Миша, неужели мы с ними не справимся? Неужели немцы»
Отец: «Не говори глупости».
Мать: «Но ведь отступаем! Бежим-то как! Значит всё плохо! Говорят, немцы вот-вот возьмут Ленинград в кольцо. Страшно мне»
Она садится на стул и плачет.
В квартиру вбегает возбуждённый Саша Никитин. Его встречает Тоня.
Никитин: «Тоня, где Сева?»
Тоня: «На заводе. Погрузка там».
Никитин смотрит на часы: «Не успею. Машина ждёт».
Тоня: «Ты почему в форме?»
Никитин: «Уезжаю На минутку заскочил».
Тоня (закрывает от ужаса рот ладонями, чтобы не вскрикнуть): «На фронт? А почему не с нами в Омск?»
Никитин: «Упросил отправить меня корреспондентом. У меня опыт, ты же знаешь, я много для заводской газеты писал»
Тоня: «А твоя мама?»
Никитин: «Её вчера бомбой Меня ничто не держит. На фронт хочу Ненавижу их Увидимся ли? Севке передай от меня привет. Удачи вам, держитесь. У меня никого нет, кроме вас»
Никитин убегает вниз по лестнице, громко топая сапогами. Тоня кричит ему: «Саша!..»
Поезд. Самолёты в небе. Вдоль железнодорожного полотна взрываются бомбы. Крик, визг, плач. Дым, пыль. Чёрные воронки на снегу.
Сева натыкается на тело крупного мужчины, падает. В нескольких метрах от них дымится воронка. Сева видит ноги мужчины, они в крови, штанины слиплись от крови. Сева тащит раненого в воронку, чтобы укрыться. Мужчина тяжёлый, Сева с трудом справляется. Очутившись на дне воронки, Сева решительно снимает с себя рубаху, рвёт её на полосы и начинает перевязывать ноги раненому, чтобы остановить кровь». После этого он выбирается из воронки и кричит: «Врача! Нужен доктор!» Бежит вдоль поезда. Его отец появляется внезапно и сбивает его с ног: «Ложись!»
Сева: «Папа, там раненый, ноги перебиты, много крови. Нужен врач».
Отец: «Где?»
Сева указывает рукой: «Там. Я его спрятал в воронке от бомбы».
Отец: «Давай туда. Я сейчас буду».
Сева возвращается в воронку, падает рядом с раненым: «Товарищ, потерпите, пожалуйста».
Немецкие самолёты улетели.
Появляется отец и доктор с сумкой.
Разбежавшиеся люди медленно возвращаются к вагонам. Сева помогает кому-то встать в земли. Смотрит вокруг. Возле колёс поезда сидит женщина и молча трясёт кулаком в небо.
Декабрь 1941. Ржев.
201-й артиллерийский полк. Пожилые рабочие в телогрейках чинят испорченные орудия. Владимир Бобров бинтует кисть руки. Мимо проходит медсестра: «Помочь?»
Бобров: «Нет, царапина. Прикручивал и защемил. Ерунда».
Рядом взрываются снаряды.
«К бою!»
Владимир Бобров: «Ну, что отцы, пора за дело. Дадим фрицам по зубам!»
Недалеко от их линии появляются немецкие пехотинцы, стреляют из автоматов. Владимир падает, раненый в ногу.
Бобров: «Пулемёт! Где пулемёт? Огонь!»
Солдат подтаскивает пулемёт и падает с простреленной головой. Владимир подползает к пулемёту и начинает стрелять: «Нет, гады, нет, не прорвётесь!»
В нескольких шагах от него возникает фигура врага. Автомат бьёт очередью
1941. Омск. Падает мокрый снег с дождём, старое здание без крыши. Рабочие ввозят заводские станки. Другие натягивают палатки для временного укрытия. Дымит полевая кухня. Лязгают тракторы, гудят грузовики. Всё это в грозном, мелькающем свете прожекторов.
Интервью. Михаил Бобров: «Работали по четырнадцать часов в сутки. Не понимаю, как люди выдерживали. А дети? Ведь очень много детей трудилось на заводе, даже маленькие, десятилетние».
Заводской цех. Какой-то мальчик стоит на ящике возле станка, работает.
Где-то в углу спят на земляном полу рабочие другой смены.
Интервью. Всеволод Бобров: «Не было смысла ездить домой. Сил не было на дорогу туда-обратно. Ночевали прямо на полу хорошо, если солома была. Два-три часа тревожного сна, и опять на ногах Я был сборщик-механик в цехе, где собирались артиллерийские прицелы (вдруг широко улыбается) Кто-то однажды предложил сыграть в футбол. Все согласились, выбежали в перерыве во двор и стали играть в футбол! И как-то повелось, что мяч стал способом восстановить силы. Не каждый день удавалось играть, но часто Пятнадцать-двадцать минут в перерывах между сменами иногда отдавали спорту. Нам это было нужно, жизненно необходимо. Быть может, это было для нас важнее, чем кусок хлеба, потому что, играя в футбол и хоккей, мы заряжали друг друга жизнью»