Майкл, мы с вами две разные цивилизации. Что русскому хорошо, то иноземцу смерть. Ваша свобода нам кажется вседозволенностью, ваши идеалы нам смешны своей приземлённостью, ваш образ жизни нам видится скучным и размеренным.
Алекс, а ваша свобода мне кажется кастрированной, ваши идеалы утопичными, а ваш образ жизни пиром во время чумы. Поэтому у вас и у нас создаётся образ врага.
Майкл, наши страны не враги.
Да, Алекс, и даже не друзья.
И что же для вас Россия?
Головная боль. Ваша непредсказуемость просто неприлична.
Майкл, это наш плюс. Предсказуемым легче манипулировать. А мы кошка, которая гуляет сама по себе, как говаривал ваш Киплинг. У нас свой русский путь.
Да, знаю, что у вас нет дорог, а только направления. И в каком направлении вы идёте? Снова к коммунизму?
Коммунизм нам навязали с Запада, как и капитализм. Руку к этому приложил в том числе и ваш Фридрих Энгельс.
А вы предпочитаете диктатуру?
Да, диктатуру совести. Мы против бессовестного уклада жизни.
Алекс, совесть просто слово, которое даже перевести на другие языки невозможно.
Для нас это не просто слово, а главная человеческая ценность. У вас, Майкл, главное свобода, а у нас совесть, вмешался Чернавский и заказал водку. Все выпили и слегка закусили греческим салатом.
Алекс, обратился к Верховцеву Блюмен, Я читал ваш роман «Грязный Рим». Честная книга. Я удивлён, почему вас не выслали из страны.
Майкл, как и у вас, у нас свобода и демократия. Кстати, книга называется «Последний Рим».
Sorry, Алекс, извини мою ошибку. Да, и у вас свобода. Но у вас другая степень свободы, отличная от нашей европейской, Блюмен улыбнувшись, сделал многозначительную паузу.
У свободы нет степеней, она либо есть, либо её нет, вмешался в разговор Чернавский.
Майкл, у вас на западе очень странная свобода, Верховцев посмотрел на Блюмена сквозь голубоватое стекло бокала.
Wow Я понял. Вы имеете в виду свободу для граждан нетрадиционной ориентации. Да, у нас свобода для всех. Согласитесь, что нельзя осуждать за то, что кто-то предпочитает сосиску яичнице!
А у нас говорят: не путай божий дар с яичницей. У нас в России другое отношение к любви и к семье. У вас занимаются любовью, а у нас любят.
Алекс, но такие гении как Сальвадор Дали или ваш Чайковский были геями!
Не знаю как Дали, но Чайковский знал, что в нём борются Бог и дьявол. Он стыдился своих особенных чувств и скрывал их. Думаю, он не стал бы вступать в однополые браки или участвовать в гей-парадах, пропагандируя нетрадиционный секс.
Алекс, вам в России ещё долго учиться у Запада толерантности.
Когда Бог уничтожал Содом и Гоморру, был ли он толерантен? резонно поинтересовался Чернавский.
Это был плохой ветхозаветный Бог. Истинный Бог есть любовь, возразил Блюмен.
Создавая мужчину и женщину, Бог сделал так, что только в слиянии мужской и женской энергий рождается гармония. В России хватает красивых женщин и настоящих мужчин, поэтому мы не собираемся возрождать разрушенное хоть и ветхозаветным, но Богом, отрезал Верховцев и выразительно посмотрел на часы. Толерантный британец понял намёк и, извинившись, спешно удалился. «Нечего со своим уставом лезть в чужой монастырь!» произнёс Чернавский и поднял бокал: «За Россию!» Они чокнулись и с чувством выпили. «А улыбка у него фальшивая. Вроде улыбается, а глаза холодные как у змеи. Хамелеон хренов!» Чернавский похлопал себя по карманам, словно отыскивая что-то.
«Да, Паша, ты прав. Они там всё обесценили: фальшивая любовь, фальшивая дружба и даже улыбка тоже фальшивая!» согласился писатель. Тем временем Чернавский достал портмоне и протянул Верховцеву открытку. Тот с любопытством и удивлением прочитал: «Московское дворянское собрание приглашает Вас, князь, на благотворительный вечер, который состоится в помещении музея имени Николая Островского в ближайшую субботу в восемь пополудни. Вы имеете право пригласить на вечер одного гостя». Верховцев удивлённо уставился на приятеля. Тот привстал: «Позвольте представиться: князь Чернавский-Танищев собственной персоной. А ты идёшь со мной в качестве гостя».
Но Николай Островский, по-моему, воевал с дворянами. Причём тут дворянское собрание? засомневался писатель.
Ты что, не читал роман «Как закалялась сталь»?
Ты что, не читал роман «Как закалялась сталь»?
Читал, но никакой связи не вижу.
Дворянка Тоня Туманова была первой любовью героя романа Павки Корчагина
Ну это многое объясняет. А где музей имени Николая Островского?
Недалеко от Ленинской библиотеки.
Да Как писал Толстой: «Всё смешалось в доме Облонских».
Ну, что? Завтра в восемь.
Пойду готовиться, милостивый государь. Как говорится: из грязи в князи.
Глава 3
Нам налево, Чернавский уверенно вёл Верховцева по вестибюлю.
А что направо? Верховцев указал взглядом.
Там экспозиция музея Николая Островского.
На входе в залу приятелей встречал солидный господин во фраке с белоснежными воротничком и манжетами. Увидев друзей, он поклонился и представился: «Граф Соколов-Крымский. Чернавский тоже сделал поклон и важным голосом произнёс: «Князь Чернавский-Танищев с приятелем».
Проходите, судари, Соколов-Крымский сделал жест влево. Верховцев осмотрелся: просторный зал с портретами царей и других государственных мужей на стенах был почти заполнен гостями. Дамы с высокими причёсками в старинных нарядах с веерами в руках, мужчины в сюртуках и фраках с карманными часами на золотых цепочках всё это походило на массовку исторического фильма. На входе справа стояла украшенная цветами корзина с подносом для сбора пожертвований детям-сиротам. «Жертвуй за двоих, буду должен, шепнул Чернавский. «Ну что вы, князь, какие долги», улыбнулся Верховцев и положил на расписной поднос стопку тысячных купюр. Тем временем Соколов-Крымский подошёл к председательскому столику и серебряным колокольчиком призвал благородное собрание к тишине:
Господа, на правах устроителя этого вечера хочу сказать несколько слов о нашем славном сословии. Дворянство на Руси хранило и приумножало культурные и духовные традиции нашей родины. Близость к царскому двору и в то же время к простому народу ставила наше сословие в особое положение, которое дало России великих писателей, поэтов, полководцев и государственных деятелей. Дворянин был высокообразован, воспитан и подготовлен для служения престолу и отечеству. За годы революций и репрессий дворянство было почти полностью уничтожено. Для России был утрачен ценный генетический потенциал. Но драгоценные крупицы дворянства всё-таки сохранились в этой страшной мясорубке. Кто-то уехал за границу, кто-то скрыл своё не пролетарское происхождение, поменяв фамилию. И вот, потомки славных российских династий собираются здесь, чтобы приумножить славные традиции предков, в числе которых благотворительность занимает особое место. Господа, все сегодняшние пожертвования будут перечислены в московские детские дома. Заранее благодарю вас за щедрость.
Соколов-Крымский взмахнул рукой, оркестр заиграл «Венский вальс», и вечер начался. «Соловей» Алябьева, затем «Очи чёрные», потом зазвучали стихи:
Кто мы в этой старой Европе?
Случайные гости? Орда,
Пришедшая с Камы и с Оби,
Что яростью дышит всегда,
Всё губит в бессмысленной злобе?
Иль мы тот великий народ,
Чьё имя не будет забыто,
Чья речь и поныне поёт
Созвучно с напевом санскрита?
Чернавский толкнул Верховцева: «Пушкин?» «Нет. Валерий Брюсов, тоже гений поэзии».
Мы пугаем. Да, мы дики,
Тёсан грубо наш народ;
Ведь века над ним владыки
Простирали тяжкий гнёт.
«До сих пор современно» удивился Верховцев.
Довольство ваше радость стада,
Нашедшего клочок травы.
Быть сытым больше вам не надо,
Есть жвачка и блаженны вы!
«Как в точку!» восхитился вслух Чернавский. А на импровизированную сцену вышла девушка, одетая в форму воспитанницы института благородных девиц:
Мы завтра покаемся в жизни бесплодной
В последнем предсмертном бреду.
Оденем раздетых, накормим голодных,
Разделим чужую нужду.
Мы завтра поймём, что такое спасенье,
И завтра пойдём за Христом,
И завтра преклоним пред Богом колени,
Не ныне. А завтра, потом
Так в планах на завтра, что скрыто в тумане,
За годом уносится год
А что, если завтра возьмёт и обманет?
Что, если совсем не придёт?
«Изумительная девушка!» прошептал Верховцев, а Чернавский, взяв писателя под руку, повёл того к только что выступившей даме:
Сударыня, позвольте представить вам моего друга Александра Верховцева.