Помню-помню, обманывал он, положив одну руку ей на плечо, чтобы было теплее, другой поглаживая волосы.
Ты совсем не изменился. Все также похож на Боярского. Он что, по прежнему твой кумир? И волосы, ты их, наверное, красишь? она поерзала и устроилась удобнее, так, чтобы перед глазами оказался вид из панорамного, в пол, окна, пусть и с удручающим видом на трубы промзоны и далекую тундру на горизонте. Белый свет сверху отражался от белого снега внизу, смешивался с искусственным электрическим, будто боролся за право присутствовать в комнате. Сейчас он временно наступал, но она знала: пройдет совсем немного времени, и ситуация изменится на противоположную. А скоро и такой роскоши не будет все-таки первая половина декабря время ожидания неизбежного наступления полярной ночи.
Не крашу, он улыбнулся, мне это не нужно, Светлана.
Она невольно улыбнулась в ответ. От нагретого окна тянуло теплом и казалось, будто за окном не минус, а плюс двадцать, а снег, что внизу, какой-то специальный, теплостойкий, придуманный учеными, чтобы не разуверять живущих здесь людей в том, что они на севере.
Я не знала, что ты работаешь в скорой, сказала она.
Он не работал в скорой, но Светлана позвонила в скорую помощь, сказав, что у нее проблемы с сердцем, открыла дверь, села на диван и стала ждать, глядя в окно. А через некоторое время появился он, в белом халате. Что, в общем-то, еще нужно, чтобы принять за медика?
Хорошо, что пришел именно ты, Светлана прикрыла глаза, в последнее время я много о тебе думала, а тут, под самый конец, такой подарок! Это же конец? Скажи мне, как врач, только честно: я ведь умираю? Иначе бы ты вызвал реанимацию, меня бы волокли на носилках в больницу, подключали к аппаратам жизнеобеспечения и держали там пару недель, пытаясь откачать. Давай, кстати, если это конец, обойдемся без больницы? Мне здесь комфортнее.
Он мог ей рассказать о том, кем на самом деле он является, но это ничего бы не решило. Светлана действительно умирала, это были ее последние минуты. Он решил, что не стоит тратить остаток времени на новую информацию. Поэтому ответил только:
Я специально появился для того, чтобы увидеть тебя.
Но я же совсем не такая красивая, как тогда, скокетничала она, посмотри: толстая, морщинистая, седая, волосы подстригла, они теперь, когда длинные, ломаются.
Красивая, ответил он, продолжая гладить ее по подстриженным седым волосам.
Солнце слепило, своей краюшкой поднимаясь над тундрой. Сейчас казалось, будто оно ниже окна на этом двадцать четвертом уровне. Но и это было неправдой, просто так казалось.
Тьфу ты, фыркнул Инженер, когда проезжавший мимо БелАЗ поднял в воздух снежную пыль, окатив ей двух рабочих в синих зимних спецовках и его в модной красной куртке. Снег был повсюду: в обновление парка снегоуборочных машин старого города никто и не думал вкладываться, а оставшиеся работали из последних сил. К декабрю снега навалило столько, что обычная техника на боковых улицах с трудом преодолевала завалы, а грейдеры проезжали только по основным дорогам, собирая то, что еще не впечаталось в асфальт грузовыми машинами, в длинные валы. Эти валы начнут таять в конце апреля, и тогда здесь все будет в воде, добавив новых проблем коммунальщикам, но об этом сейчас предпочитали не задумываться.
Ну что? спросил один из рабочих, тот, кто был в старых гигантских рукавицах на искусственном меху. Интересно, такие еще производят? Инженер купил бы себе, Сколько нам еще ждать?
Инженер промолчал. Холод выстуживал так, что не хотелось лишний раз открывать рот. Ему было двадцать три года, и такие проблемы, как ожидание автомобиля, который увезет их назад, в Город-Дом, были ему в диковинку. Инженер приехал сюда из-за рекламы о высокотехнологичном месте, будущем, которого ждет человечество, в настоящий день реализованное лишь на аравийском полуострове силами нефтяных королевств, и здесь, в России, на крайнем севере, в одном единственном месте, как эксперимент. В рекламе не говорилось, что ему придется выходить в адский мороз, добираться до старого города, где живет восемьдесят тысяч жителей, не вместившихся в Город-Дом и командовать вечно недовольными всем на свете, включая и его тоже, рабочими. Никто не говорил, что ему придется дышать грязным производственным воздухом. Реклама рассказывала, что Город-Дом был построен в том числе и для защиты жителей от испорченной людьми экологии, что местный воздух, спасибо горнорудному производству, содержит множество канцерогенов. Однако, местные жители только расхохотались, когда услышали, что Инженеру требуется респиратор, чтобы выйти наружу.
Респиратор? Какой респиратор? Все выходят так, и ты выйдешь. Придумал тоже.
Отличная жизнь для выпускника столичного вуза. Единственное, что было хорошего в этом месте зарплата. И еще то, что он жил все-таки в Городе-Доме, а не в старом городе.
Может, позвонишь? спросил другой рабочий в старомодной шапке-ушанке, завязанной под подбородком.
Как тут позвонить? На этом морозе сенсорные телефоны не работают. Инженер потянулся к куртке и вытащил из внешнего кармана рацию, надеясь, что та еще не замерзла.
Ну, что там с машиной? довольно грубо, как ему показалось, по-мужски, спросил он. С рабочими надо было общаться на их уровне, иначе они перестанут видеть в тебе начальника.
В ответ раздалось лишь шипение. Даже рации тут работают через раз.
Пойду в здание, сказал Инженер рабочим, отогрею телефон и позвоню. Пойдете со мной?
Если машина приедет, то никого тут не увидит, ответил рабочий в огромных варежках, иди, мы тебя потом вызвоним по нормальному телефону.
Под «нормальным» телефоном понимался, видимо, допотопный, кнопочный.
Хорошо, и быстро, прежде чем они успели передумать, Инженер отправился во двор, под арку, которая выглядела такой старой, словно существовала лишь в ожидании достойной жертвы, на которую можно упасть.
Зачем он вообще нужен, если эти мужики командуют?
В старом городе имелись проблемы с подачей холодной воды: старые трубы перемерзали и рвались изнутри от скопившегося льда, а Инженер и «его» люди отключали эти участки, демонтировали поврежденные трубы, заменяли их новыми, замотанными в блестящую изоляцию, с греющим кабелем внутри, подключали обогрев, испытывали и уезжали. Точнее говоря, мужики монтировали и испытывали, а Инженер якобы ими руководил, так как по правилам, рабочим в старый город без руководителя выезжать запрещалось. Вот и вся необходимость в нем.
Наберешься опыта и перейдешь на бумажную работу в Город-Дом, сказал, как сейчас подозревал Инженер, с ехидцей уже его начальник, когда подписывал трудовой договор с достойной, на первый взгляд, должностью в договоре «Мастер-инженер».
Теперь трижды или четырежды в неделю, в девять утра, Инженер выезжал через специальные ворота на служебном транспорте в старый город, обычно возвращаясь к четырем назад, чтобы заполнить бумаги. Чаще всего к четырем, если не возникало непредвиденных ситуаций. А в старом городе он стоял на морозе, глядя, как более опытные люди закручивают гайки на накидных муфтах или пользуются труборезом, кивал головой и под диктовку карандашом в блокнот записывал решения, чтобы потом нормально, для отчетности, их оформить и подписать акт на выполненные работы.
Северная романтика! как сказали в институте, когда Инженер изучал документы о распределении.
Если северная романтика заключается в том, чтобы бродить по серому закопченному городу, который разваливается на глазах, и где живут лишь те, кто не может позволить себе жизнь комфортнее, то Инженер романтиком никоим образом не являлся.
Во дворе стояла тишина. Место, где в нормальном городе должна бы располагаться детская площадка, здесь было отдано снежной куче. Инженер скользнул взглядом по окнам сразу и не скажешь, что дома, образующие эту дворовую коробочку, жилые, пусть и наполовину. Грязные окна, шторы, и ни одного человека во дворе. Впрочем, последнее как раз понятно: что тут делать в такой мороз?
Дома-призраки умирающего старого города, представлявшие интерес только для любителей поздней истории, и то лишь наиболее упорных из них тех, кто сможет сюда добраться: ни автодорог, связывающих с большой землей, ни железнодорожных путей, только ненадежное, из-за погоды, авиасообщение.
Инженер толкнул дверь и вошел в темный, пахнущий сыростью подъезд. Влагой и теплом тянуло из открытого теплового пункта, блестел конденсат на ржавых трубах в свете тусклой допотопной желтой лампочки, не имеющей ничего общего с программой энергосбережения, декларируемой государством.
Как рассказывал один из рабочих, когда эти дома строили, то не учли условий вечной мерзлоты: тогда просто не умели строить в таких условиях, поэтому, через несколько лет здесь все начало приходить в негодность сваи проваливались в оттаивающий грунт и приходилось их брать в специальные обоймы, трубы изолировать по новой, полы гнили, и, чтобы их сберечь, доски покрывались специальным составом, деформированные окна подгонять, чтобы их было возможно открыть