Млечная мать стояла, еще горячая, особенно в верхней части. Веки плотно закрыли ее большие страшные глаза. От нее разило дымом и дерьмом. Вокруг возвышались горы золы. Кто-то аккуратно отгреб их к стенам.
Давай залезем выше, сказал Джо. Я спрыгну на грудь, где дверца, а ты подашь пакет.
Давай!
Так и сделали. Джо зацепился руками за бока, его ноги заскользили по гладкой поверхности, я подтолкнул его снизу, и он уселся в развилку груди.
Открываю! крикнул он.
Заслонки поддались, и Джо засунул руку по плечо внутрь.
Пусто! Ни крошки! сказал он, спрыгивая на землю. Не везет.
Домой идти не хотелось, решили поискать металл в другом углу среди пепла.
Ну и накоптило, сказал Джо, ботинком разгребая пепел. Смотри, что я нашел!
Он подобрал с земли маленькую гайку. По спилу на боку я ее узнал:
Это ирмина гайка. Она все время прятала ее за щекой, боялась, что Сухарь отберет.
Да, это она, сказал Джо, пожимая плечами. Ирма ее потеряла. Но почему здесь?
Наверно, она здесь была.
Но герои Черного шара попадают в мир мечты, а здесь так гадко И страшно
Из нашего мира дорога одна, сказал Джо, поэтому приходиться побывать и здесь.
А, вот вы где, пацаны! сзади раздался противный крик. Опять что-то у меня украли?
Дед Сухарь!
Бежим!
Но убежать мы не успели.
Сухарь повалил Джо, зажал пальцами нос, и когда Джо открыл рот, вытащил из-под языка гайку:
Я так и знал! Да не ревите, пацаны. Не нужна вам гайка. Завтра детская лотерея. Получите свой Черный Шар.
На церемонии перед нами поставили урну.
В ней лежало всего два шара.
Черный и белый.
Шар героя и шар неудачника.
Мы хотели покинуть зону вместе. Но не получилось.
Кто-то из нас двоих должен был первым уйти, и тогда на зоне остался бы всего один ребенок.
Я хотел, чтобы это был Джо. Он умный, ему легче спрятать еду от стариков. Если он не умрет до следующей церемонии, то обязательно вытянет последний черный шар.
И тогда мы бы с ним встретились.
Моя рука искала на дне урны именно черный шар.
Их было всего два.
Один мне показался теплее другого.
Да, это он!
Я вытащил его и сказал:
Пока, Джо! Буду ждать!
Джо с ненавистью посмотрел на меня:
Лучше не жди!
Жрец сказал:
Ну, что, Избранник, пошли, тебя ждут великие подвиги.
Он усадил меня в повозку перед собой.
Джо, нахмурившись, все еще держал в руке белый шар.
Он ненавидел меня.
Джо, всего лишь до новой луны! Мы встретимся, вот увидишь!
Жрец натянул мне на голову черный колпак.
Мы долго ехали и тряслись на дороге.
Жрец что-то бубнил под нос. И вдруг раздался выстрел.
Я упал на дно повозки. На меня сверху что-то потекло. Я посмотрел фу! это из жреца хлестала кровь.
Потом я услышал байкеров. Они зацепили жреца крюками и куда-то поволокли. Меня не заметили на дне. Я снял с головы колпак, вылез из телеги, долго брел куда-то.
Заблудился.
Хотел вернуться к Джо.
Но заблудился еще больше.
А потом меня нашел Черный Вепрь и принял в прайд.
Вепри герои Черного Шара. Мне с ними было так весело и хорошо! Я стал ждать Джо. Он был последним ребенком Млечной Матери. Но прошел месяц, другой. А Джо не приходил.
Вепри захотели найти Джо. Кабаниха сказала:
Нам нельзя упустить такой шанс. Млечная Мать чистейшей пробы медь.
Вепри загалдели:
Где это место?
Недалеко.
Какая-то ветка метро.
Не какая-то, а дальняя.
Нам по зарез нужна медь.
Они собрали экспедицию. Шесть байков и танк.
Я сидел на байке с Черным Вепрем и показывал, куда ехать. Нас чуть не засосало болото. Танк утонул. Вепри страшно ругались, а потом повернули обратно. Они ругали меня, называли дурачком, потому что не запомнил дорогу. Но я же не мог. Жрец вез меня в колпаке.
А потом? Что случилось после того, как вы вернулись?
Ничего.
Но Кеклус сказал, что к вепрям приходил жрец и Джо.
Я ничего не знаю.
Вспомни! Ты говорил, что вепрей выдал жрец. Ты помнишь хотя бы то, что сам говоришь?
Оставь ребенка в покое, сказала мама. Посмотри на него.
Мальчик словно окаменел, застыл на месте, его зрачки начали расширяться, я почувствовала такое горе, что мы втроем обнялись и разрыдались.
С тех пор мы не вспоминали про Млечную Мать.
Малыш еще не понимал, как ему в жизни повезло. И насчет Млечной Матери, и насчет моей мамы.
С тех пор мы не вспоминали про Млечную Мать.
Малыш еще не понимал, как ему в жизни повезло. И насчет Млечной Матери, и насчет моей мамы.
7. Театр
Тайно бродя по лабиринтам и подземным переходам, я открыла много замечательных мест. Сквозь канализационные туннели можно попасть в любое недоступное здание.
Там я нашла проход в засыпанный обломками театр.
Выпотрошенная мебель и реквизиты валялись в беспорядке на полу, но малый зал сталкеры не тронули, в нем сохранились даже рассыпанные монеты. Хрустальные слезы текли с потолка. Кресла, обтянутые малиновым бархатом, приглашали отдохнуть.
В оркестровой ложе дирижер обронил палочку.
Я взмахнула она перерезала солнечный столбик пыли, текущий сквозь дырку в потолке.
Инструменты очнулись и заняли свои места, литавры застонали, виолончель всплакнула, струны скрипки шевельнулись, как жилки на запястье. Я услышала музыку, ту самую, которая оборвалась на последней ноте. Звуки слились и потянули за нервы нарастающим гулом радиоактивного смерча.
Столько лет предсмертный стон человечества был заморожен в брошенном зале!
Артистов засыпало у служебного выхода, куда они устремились после сигнала тревоги. Безумная слепая толпа сама себя затоптала, не дотянувшись до запасной створки двери.
До сих пор вперемежку с камнями и лепниной сквозь лохмотья пыли проглядывают обглоданные крысами кости и черепа.
Брошенный театр с его гримерными, ложами, подмостками и бутафорскими складами отныне стал для меня школой танцев, а стеллаж с винилом самым дорогим сокровищем.
Старый граммофон, мой привередливый учитель, до изнеможения заставлял повторять трудные па, винты и прыжки.
Отныне я была не одна!
Среди зеркал в танцевальном зале мне улыбалась девочка в воздушной бальной пачке.
Пыльные зеркала умножили и навсегда унесли в бесконечность отражения летящей маленькой танцовщицы.
Люди нашего прайда могли часами наблюдать за упражнениями.
Они на цыпочках прокрадывались к креслам, тонули в малиновом бархате и, затаив дыхание, следили за шпагой в моих руках. В свете рамп этот реквизит превращался в ослепительный факел, и я вычерчивала им в воздухе горящие знаки, наши тайные граффити символ прайда и верности ему.
Света на сцене всегда было много. Жители подземных лабиринтов любители всего яркого, напоминающего солнце, луну или хотя бы звезды. Иногда в самых торжественных случаях зажигались тяжелые канделябры со свечками из парафина, который в изобилии конденсировался на застойной поверхности канала.
Многие матери держали малышей на руках. Детишки радовались новогодним мигалкам, подключенным к самодельным батарейкам из консервных жестянок.
Но ярче самых ярких огней сверкали глаза друзей.
Как только лучи прорисовывались в воздухе, зал разражался неописуемым шумом. Зрители топали ногами, свистели в два пальца, вскакивали с места, крича:
Ана, еще!
Давай! Давай!
Бис! Повтори!
Мой напарник рифмоплет Пессо крутил рукоятку, оживляя механику граммофона, и детки прекращали елозить в креслах в предчувствии чуда.
Я вылетала на сцену, залитая радугой, вытекающей из пробоин в потолке.
Театр. Единственное чудо света, уцелевшее на земле.
Когда я рассказала о находке, люди не поверили, что под развалинами парковой зоны сохранился довоенный театр. Но когда увидели своими глазами, пытались растащить сокровища по норам.
Бабули прямо-таки обезумели от восторга, примеряли банты, короны, туфли с загнутыми носками, фраки и парики.
Какие наряды! Божественно! Великолепно! Фантастика! восклицали старушки в гримерной и почему-то вкратце утирали слезы.
Прозрачные платьица!
Светящиеся пуанты!
Ленты! Стеклярус!
Тихо, тихо, бабоньки! Не растаскивайте реквизиты! кричал в сердцах Кеклус. Эти сокровища принадлежат театру.
А что такое театр?
Ах вы, глупые! Забыли, что такое театр? Это чудо! Вымершее искусство! Мистика чувств и страданий, колдовство, способное выжать слезы даже из такого кактуса, как я.
Кеклус знал обо всем на свете.
Когда-то, продолжал он, театров и цирков шапито было великое множество. Но золотое время прошло. Люди забыли о карнавалах, вымерли артисты и танцоры.
А почему все хорошее и красивое вымерло?