Пока она была здорова, все было хорошо. И характер покладистый, и широта души, и радостные глаза при встрече с мужем, или подругой Тамилой. А теперь а теперь ей стало казаться, что в ее недуге виноваты все, в том числе и муж, который послал ее в эту Испанию, где она чуть не погибла, но Бог оставил ее в живых, и теперь она мучается, страдает, и этим страданиям нет конца и предела. Именно поездка в Испанию явилась причиной возникновения ее тяжелого недуга. И вообще, если бы она не приехала в эту Москву к Борису, никакой болезни бы у нее не было. Это он виноват, он заманил ее сюда.
«Зря я сюда приехала, надо было вернуться в этот шахтерский город, где так много угольной пыли, может, эта пыль и защищает человека от всяких напастей, вон шахтеры непосредственно дышат ею, хлещут водку как воду в жаркий день, а глядишь здоровые, как быки. Возможно, и я была бы здоровой и родила бы маленького шахтера на радость отцу и матери. А так родители переживают, но не говорят мне ничего. А что Борис? Он отмалчивается, возможно, переживает, не зная, как от меня избавиться, куда меня деть. Не может быть, чтоб у него не было бабы. Этот волос под подушкой, зачем я его нашла, он мне нервы портит, а у меня нервы никуда не годятся. Пожалуй, я тут совсем сгорю. А что если вернуться обратно, подышать пылью и посмотреть, что будет дальше?»
Борис приехал в этот вечер очень поздно, и как ей показалось, потом она еще раз принюхалась и убедилась, что от него несет вином и женскими духами, и загорелась, как спичка. Еще до этого она твердо решила уехать, вернуться в тот край, где родилась, посмотреть на эти пыльные улицы, надышаться сухи воздухом, смешанным с угольной пылью, побродить по не мощеной улице, посмотреть на одноэтажные домики и силикатного кирпича.
Почему мне даже не позвонил, не сказал, что путаешься там с какой-то потаскухой? спросила она сквозь слезы. А я здесь сижу, волнуюсь, не попал ли ты в аварию где, не убили ли тебя бандиты? Но ты здесь, как огурчик, только несет от тебя не то чужими духами, не то спиртным. И это при больной жене, как же так? Я давно хотела тебе сказать, что в моей болезни есть и твоя, если не основная, то значительная доля вины. Если бы ты не послал меня в эту Испанию, где мы чуть не погибли с Тамилой, я, наверняка, была бы здоровой. А теперь я тебе не нужна. Ты ищешь здоровую кобылку, способную унять твою страсть. Ну и пусть. Только, зачем меня мучить? Что я тебе такого сделала? И она заплакала навзрыд.
Люда, дорогая, я не узнаю тебя, приглушенным голосом произнес Борис. Мне никто, кроме тебя, не нужен.
Не нужен? а это что такое? и она достала черный длинный волос, развернув белую салфетку, где он был ею спрятан.
Волос, ну и что?
А почему он оказался в нашей кровати под подушкой? Объясните мне, сэр, если у вас нет провалов в памяти.
Люда все больше и больше распалялась и, казалось, ее ничто не остановит, и снова стала прикладывать платок к глазам, размазывать слезы по лицу, бледному, осунувшемуся, жалкому, а потом и вовсе заключила личико в объятия своих белых ладонь и уткнула голову в подушу.
Борис присел рядом, положил ей руку на голову и мягко, как мог, сказал:
Не нервничай, это очень вредно. Гони от себя подозрительность в моей неверности тебе, это не самый лучший выход из положения, в котором мы оба находимся. Я слишком занят по работе, и времени у меня просто нет на то, в чем ты меня обвиняешь.
Тогда чей это волос под моей подушкой, Маши? Но Маша брюнетка. Тогда кто здесь был?
Борис несколько смутился, он знал, что это следы Аси, поскольку только Ася была у него однажды, но тут же ответил то, что на ум пришло.
Когда я ездил в Вологду, я оставлял ключ одному кавказцу из шайки Тимура, покривил душой Борис и осекся.
Назови фамилию, я позвоню ему, не докончив фразу, произнесла Людмила.
Ну, зачем тебе это? Я ведь мог предупредить его, если бы мне это было нужно. Не позорь меня, мы ведь всегда с тобой находили общий язык.
Я думаю: мне лучше уехать, оставив тебя одного. Ты получишь полную свободу. Только перед моим возвращением прикажи Маше, чтоб все убрала, я не хочу находить следы, свидетельствующие о твоем распутстве. Я, конечно, не совсем здоровая, для постели не гожусь, но я еще жива и твой долг Люда опять осеклась и от бессилия свести концы с концами в плане соблюдения долга почти с годичным перерывом в их близких отношениях, пришла в состояние еще большей возбудимости. Ненавижу себя и тебя тоже. Зря я сюда приехала. Лучше бы мне вернуться к шахтерам: там я родилась и выросла, а где родился там и пригодился, как твердит народная мудрость. А здесь я и себя, и тебя мучаю. Отпусти меня на волю. Если я выздоровею, я с радостью вернусь, а если нет, не взыщи. Не судьба, значит.
Я не держу тебя, голубушка. Можно подумать, что я тебя запер в клетке, произнес Борис не то, что думал и не то, что хотела услышать его супруга.
Да, да, ты спишь и видишь, когда я уеду. Ну что ж. Так тому и быть. Надеюсь, билет ты мне купишь. Может, тебе денег жалко, тогда так и скажи: не дам. Я к родителям смогу обратиться. Бедная моя матушка, как она права во всем, что касается нас с тобой. Правильно она мне говорила в Италии: не спеши надоедать мужу письмами, пусть подождет, больше обрадуется при встрече.
Что еще она тебе говорила?
Много кое-чего. Много знать будешь быстро состаришься.
Людмила Савельевна, впервые сухо и официально произнес Борис, я предлагаю все вопросы отложить до завтра. Ты отдохнешь за ночь, а утром, на свежую голову, поговорим обо всем, что каждого из нас волнует.
Люда умолкла, затем ушла в ванную, а Борис на кухню, потягивал там водку и чувствовал, что с каждой рюмкой ему становится легче. Людмила в это время созванивалась с матерью, но о чем они говорили, что обсуждали, не слышал.
В знак протеста Люда впервые не легла в спальне на семейную кровать, рядом с мужем, а устроилась в другой комнате на диване, положив подушку под голову и накрывшись пледом.
Она протестовала против того злополучного черного волоса, который нашла чисто случайно под подушкой и никак не могла смириться с тем, что в кровати, где они скрепляли свою любовь еще до брака, мог находиться еще кто-то другой, вернее, другая. И это происходило в то время, когда она за тысячи километров думала о нем, верила в его порядочность и одновременно вела неравную борьбу со своим проклятым и возможно неизлечимым недугом. Вот, что значит оставлять мужика одного! И это еще не все. Если бы она была здоровой и крепкой, она так же поносила бы его за неверность, глядела бы злыми глазами в его виноватые глаза и вдруг, не подчиняясь разуму, бросилась бы на него как голодная волчица. И в кровати, сгорая от страсти, простила бы ему случайную измену, его неосознанный порыв, необдуманный шаг, который может допустить всякий мужчина при определенных обстоятельствах. А теперь что?
Но Люда не чувствовала позыва плоти, этой хрупкой, но чрезвычайно важной нити, способной заштопать сердечную рану, возникшую только благодаря бездоказательным подозрениям. Она злилась на него и на себя тоже. Однако человек ни к кому не бывает так близок, как к самому себе. Самому глупому и дурному человеку кажется, что он пуп земли и только единицы способны видеть свои недостатки и критически относиться к своей внешности, и своим достоинствам. Люда не принадлежала к такой категории женщин, и все ее величие заключалось в красоте, которая стала убывать не только с возрастом, но, главным образом, в связи с болезнью.
«Я совершила трагическую ошибку, выйдя за него замуж. Что мне его богатства, к чему мне эти хоромы, если здесь нет тепла и уюта? Среди этих пуховых подушек и матрасов на подогретой воде, среди зеркал в золоченых рамах леденящее душу равнодушие и изощренное предательство. В то время, когда меня кололи шприцами и кормили целыми пригоршнями таблеток, он тут развлекался с черноволосыми цыганками и ни разу мне не позвонил. А я, дура, все время верила, что он любит меня. Да он меня никогда, никогда не любил. Ему только казалось, что он любит, хотя любить он не способен: у него нет сердца и широты души. Хоть не лгал бы мне на счет какого-то кавказца. Я должна уехать отсюда, во что бы то ни стало. Пусть он сгорит в собственной похоти с проститутками, да с цыганками. Недаром он, во время нашего медового месяца, водил меня в сауну, где блуд и похоть чернели на лбу у каждого, кто переступал порог этого вертепа».
Она расстроилась так, что заревела, громко, на всю квартиру и, запустив пальцы во все еще роскошные волосы, рвала их, царапая кожу на голове.
Дорогая, что с тобой? воскликнул муж, выбегая из кухни и слегка нетвердо стоя на ногах от чрезмерной дозы спиртного.
Люда стихла, но не повернулась и ничего не ответила.
Ты кричала во сне, или мне показалось? И почему ты легла здесь? Кажется, ты перепутала кровать. Поднимайся и ложись, я тут просмотрю несколько видеоклипов и приду, прижмусь и согрею тебя.
Ты мне противен, я не хочу больше лежать с тобой в одной кровати. Ты предатель, изменник. Звони своей черноволосой цыганке, и пусть она удовлетворит твою необузданную похоть. Я больше не ревную тебя ни к кому. Я тебе отныне чужая и ты мне чужой.