И я поспешил на улицу Зорге. Планировка дома оказалась довольно странной, шутка архитектора, создавшего высотку из двух блоков, соединенных лифтовой секцией и имеющих черные выходы, не соединенные с парадным, внизу лестницы, проходящей сквозь строение с другой стороны коридора межквартирного коридора. Застекленную лоджию антиквара я отыскал быстро. Новый кондиционер, равно как и спутниковая тарелка смотрелись яркими заплатами на посеревшем доме постройки восемьдесят второго года. Побродив еще чуть под окнами, я поднялся на этаж. Консьержки в доме не оказалось, внутрь я просочился вместе с жильцом, открывшим кодовый замок подъезда. А на нужном этаже стал разглядывать железную дверь, наглухо отгородившую коридор с квартирами от лифтового холла. Замок оказался довольно хитрый, потому я некоторое время чесал перед ним затылок, а затем снова спустился на первый и поднялся уже с другой стороны, через черный ход. Дверь на этаж оказалась попросту забита, а на лоджии, что я увидел в щелку, валялся всякий хлам. Бдительностью с этой стороны и не пахло. Удовлетворенный этим, я поднялся повыше, интересуясь заодно делами на шестом этаже, но пройдя пролет, был остановлен грудой битых бутылок, собранного в кучи тряпья, кусков жести и горбылей. Видимо, здесь не убирали с самого заселения. Но вспомнив про могучую дверь, я укоренился в мысли, что так просто мне ее не открыть. Придется пробираться через загаженный черный ход с молотком и фомкой, рискуя встретиться с обосновавшимися этажом выше наркошами, да еще и в самый неурочный час. Впрочем, главное войти, а обратно я, упаковав все добро в коробку, выйду через лифт. За запоздалого дачника вполне могу сойти, благо, сезон. Да и жители подобного многоквартирного дома, как и большинства крупных домов, едва ли знакомы друг с другом, разве что с соседями по этажу, и это несмотря на проведенные вместе два с лишним десятка лет.
Впрочем, хорошо бы посмотреть на следующее препятствие дверь в саму квартиру Окуневых. Ничтоже сумняшеся, я вернулся к парадному входу и позвонил во все три квартиры. Долго никто не открывал, но через пару минут донесся шорох ног по плитке, и к дверному глазку приник любопытный глаз.
Горэнерго, сообщил я в ответ, показывая красную книжицу с молнией, из одну из бесчисленного ассортимента нашей типографии. Сверка счетчиков.
Открыли без промедления. Ветхая старушонка из соседней однокомнатной квартиры, немедленно сообщила мне, что у нее-то все в порядке, как бы мы, нехристи, не поднимали оплату.
Я достал портмоне, вынул записную книжку, и сверившись с чистой страницей, аккуратно занес показания счетчиков, старушка проинспектировала мою книжицу, и заметила наметанным глазом, что у двадцать седьмой пятьсот киловатт лишних нагорело. Я, только что сочинивший эту разницу, вынужден был согласиться.
У вас в последние два месяца гас свет?
У нас в последние две недели он гас раза четыре, возмущенно заявила она. Я звонила вам, но у вас там объяснили просто подстанция-де дурная, не обращайте внимания, пока не исправят. А как не обращайте, когда стоит включить телевизор, а он гаснет. А холодильник, сейчас ведь самое пекло. А ведь у меня «Бирюса» он в два раза старше вас, молодой человек, ну как совсем, она трижды сплюнула через плечо.
Я вежливо помолчал, тогда старушка перешла на соседей. То бишь, на Окуневых.
Этим-то хуже, в прошлый раз, у них стиральная машина окочурилась. Ходили, помню, ругаться с магазином, а толку? Форс-мажор и все тут. Хотя, что им стиралка, у Валерия Гавриловича деньжищ видимо-невидимо. А все равно жмотом остался. Антиквар он, да ему две машинки в день можно покупать, и то незаметно будет. А все равно, когда его квартиру страховали, так он уличил в какой-то ерунде компанию, и чуть в суд не подал, в последний момент миром разошлись. Да и это ерунда, когда он машину свою покупал, весь город объездил, чтобы только старую подороже сдать. А потом мне хвастался в лифте, что сорок долларов выгадал. Сорок! фыркнула она. Я молчал, не зная как остановить поток информации.
Скажите, а где сейчас ваши соседи?
Да понятно где, тут же переключилась старушка. Он деньжищи гребет, она в салоне сидит. Не то работает, не то марафет наводит. Загорела так, что на мулатку похожа, а все мало. И на процедуры ходит каждый день, то ей массаж подавай, то как его эпиляцию; а мне все это выслушивай день ото дня. Хоть бы постыдились, я пожилой человек, живу на одну пенсию, а они как начнут, будто издеваются. Хорошо в выходные на дачу уматывают, а то встречают меня на лавочке у подъезда и хвалятся. Он-то еще ничего, а у Галины Павловны язык без костей.
Тем временем, я подробно изучил дверь Окуневых, и на выставленном в коридор кинескопном телевизоре, заполнял взятый с собой универсальный бланк, где говорилось, что в такая-то компания, к такому-то получателю таких-то услуг претензий не имеет, равно и такой-то получатель к такой-то компании. Заставил под этим подписаться говорливую собеседницу, внимательно ознакомившуюся с каждым пунктом соглашения. А на случай нового отключения дал ей телефон компании, взятый перед походом из справочника. Но собеседница не успокоилась, а, взявши за рукав, продолжила монолог по поводу Окунева уже более конкретный.
Вы их-то, соседей моих, потрясите. А то такой недобор, я ж сама видела. А знаете почему? А все потому, что жадные очень, вот даже у вас воруют. Вы его за руку схватите, я попытался высвободиться сам из железной хватки, но неудачно. Пришлось пообещать позвонить Окуневу, когда тот будет на месте и предупредить об ответственности. Уж как следует, предупредите. Вот я, молодой человек, узнала, когда у Галины Павловны день рождения, подарочек кой-какой прикупила, скромный, а что на мою пенсию им можно эдакое дать? И обмолвилась раза два или три насчет своего дня рождения, оно аккурат через месяц. Вспомнить-то вспомнили, а чтобы отдарочек был так шишок под носок. И на новый год тоже. Словом, предупредите их как следует, но только до пятницы, а то уфитиляют в свое Куроедово до понедельника не дозвонитесь.
Значит, в пятницу, уточнил я. Ну, хорошо. Во сколько они отправляются обычно?
Да часов в пять, не раньше. Пока все уложат, да еды наберут. Будто на месяц в голодный край едут. И ведь порожними возвращаются. Влияние природы, дескать. Да тут никаких диет не хватит, чтобы такое влияние.
Я удалился по-английски.
Конечно, опытный домушник удовлетворился бы одним визитом, перетряхнув двадцать седьмую квартиру за четверть часа, открыв все потаенные уголки, которые хозяева считают уникальными. Но я решил состорожничать, в конце концов, все это для меня оставалось в новинку. До сего дня самостоятельно удалось стащить лишь «тетрис» сторожа с обчищенного налоговой склада электроники. Не хотелось прокалываться и на этот раз. Тем более, квартира будет свободна два дня, работай, не хочу, а дверь ее не составляло труда открыть даже мне. Обычный английский замок, отмычек к такому у одного Щербицкого штук десять: он коллекционирует подобные вещи.
Вечером в пятницу я вышел на дело. Щербицкий, еще с утра узнав о моем решении, некоторое время давал к месту и не к месту советы по поиску тайников, потом смылся, а я на иголках досидел до нужного часа и поехал, чувствуя себя абитуриентом перед первым экзаменом.
Я прибыл на место, когда смеркалось, убедился, что место машины Окунева пусто и поднялся по черному ходу, на ходу доставая инструменты. Гвозди, забившие дверь черного хода, все располагались шляпками с моей стороны ведь в мою же сторону и открывалась дверь, так что поддеть и вытащить ржавое железо не составило труда. Пришлось пошуметь: без скрипа некоторые никак не хотели выходить. Впрочем, куда больший шум внизу производили двое мужиков, пытавшихся завести какую-то ветхую колымагу, неудивительно, что мой шум в их лязге, ругани и тарахтении терялся совершенно.
Все, Сергеич, поездом поедешь, послышалось снизу, и грохот стих. Я открыл дверь на лоджию, через которую предстояло пройти в коридор, и, раздвинув стоявшие повсюду доски, посмотрел вниз. Оставив черную «Волгу» в покое, мужики подошли к ларьку и теперь утешались пивом их работа была закончена окончательно и бесповоротно. А вот мне еще только предстояло пройти через завалы рам, коробок, косяков, щитов ДСП, дабы добраться до следующей вожделенной двери. Два метра пути и двадцать минут чистого времени, потраченного на их прохождение. Извозился я страшно, джинсовый костюм, чудом не порвавшийся о понатыканные всюду гвозди, превратился в подобие строительной робы, мне пришлось снять его и долго трясти, возвращая какое-то подобие утраченного цвета и свежести.
Наконец, я вышел в коридор. Время было непозднее, из-под двери говорливой соседки соловьем разливался Лещенко, та же, что располагалась напротив Окуневской, говорила на два голоса разом: мне слышались иноязычное сопение, перемежаемое стрельбой и бранью. Потом за дверью что-то упало, зазвенело, стрельбу перекрыла недублированная ругань. Заревел отшлепанный ребенок, затем ссора стала утихать, а выстрелы, напротив, усилились.