Вот теперь Гаврилов президент. Именно к нему и входил Шкуро в кабинет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Господин президент, срочное дело, с ходу начал Шкуро.
Гайдар Тимурович, обрадовался Гаврилов, как я рад Вас видеть. Вот верите, никого так не рад видеть, как Вас.
Серьёзно? удивился Шкуро. Мне рады? Вы? С чего это вдруг? Помнится, ещё месяц назад Вы просили первого министра отправить меня в отставку? И вдруг такая встреча. Что-то случилось?
Это клевета, Гайдар, я клянусь тебе в этом, сказал президент и сделал какой-то странный жест правой рукой вокруг своего рта. Спроси любого, спроси хоть министра финансов, это честнейший человек, он даже матери возвращает долги и он врать не станет.
Я верю Вам, господин президент. Верю, как не верил до сих пор никому. Но я к Вам не за этим, я к Вам по делу.
По делу? Ко мне? Зачем? Не надо. Вот это Вы бросьте, Шкуро. Дело это, брат, не ко мне. С делом Вы, пожалуй, и погорячились. Нет? Не погорячились?
К Вам, господин президент, к Вам, к кому же ещё. Более не к кому. Я бы с радостью сунулся бы к Вашему управляющему, например, но ведь не на него готовится покушение.
Покушение? испуганно прошептал президент и зачем-то достал из стола вязаную шапку, которую ему подарила на день рождения его жена, и надел её.
Покушение, покушение, господин президент. Да Вы шапочку-то снимите. Жарко поди в шапочке-то.
На кого покушение, Гайдар Тимурович? Ну не тяните Вы, ей Богу, что за привычка, нервно выдавил из себя президент.
Убить Вас хотят. В принципе, всё уже готово, дело остаётся за малым.
Что значит, всё уже готово? переспросил президент. И что значит это Ваше выражение, Гайдар Тимурович, «дело остаётся за малым»?
То и значит, что исполнители найдены и предоплата внесена.
За чем же дело стало? спросил президент.
Приказа ждут. Без приказа нельзя никак. Дисциплина железная.
Тьфу, балбес. Когда Вы научитесь говорить так, чтобы Ваш президент Вас понимал. Объясните толком: кто, что, зачем и почему. И не гоните Вы, ради Бога. Ну, честное слово, сил моих больше нет. Шкуро, ведь понимать же должны. Вы же не у себя в бункере.
Виноват, господин президент. За день так умаешься, что сил уже нет что-либо изложить понятно. Слова явно за мыслью не поспевают. Но и Вы меня обязаны понять, господин президент, ведь я думаю только тогда, когда говорю, никак не раньше. Дайте чего-нибудь съесть, а?
Кто же ест-то на ночь глядя, Шкуро? удивился президент. Может, Вам водочки приказать принести.
Не-е. Я не пью. Вы распорядитесь чего-нибудь покушать.
Чего же тебе покушать-то дать, Шкуро? недоумевал Гаврилов. Уж и кухня поди закрыта. Я и повара уже отпустил.
Ну чего-нибудь дайте. Что Вам жалко, что ли?
Да мне не жалко, оправдывался президент. Не пойму только, чего дать-то Вам?
Ну дайте хоть что-нибудь. Что-нибудь-то у Вас есть? молил Шкуро президента.
Колбаса докторская, ответил президент.
Ну, вот и дайте докторской, уже чуть ли не плача молил Шкуро. Ну не издевайтесь Вы над человеком. Ведь уже более получаса куска колбасы во рту не было.
Ладно, ладно, Шкуро, я дам Вам колбасы, Вы только успокойтесь. Чего Вы так разволновались. Пойдёмте на кухню, холодильник там.
Холодильник? сглатывая слюну, спросил Шкуро. У Вас разве и холодильник есть?
Я Вас не понял, Гайдар Тимурович, удивился президент. Что значит это Ваше «есть»?
Я про холодильник, господин президент. Неужели и вправду он у Вас есть, и он у Вас работает?
Естественно, работает. Чего ему не работать. Зачем он тогда вообще нужен, если не работает?
Так он, наверное, потому работает, что там есть, что охлаждать? спрашивал Шкуро.
Конечно, отвечал озадаченный президент.
Не может быть, сомневался Шкуро.
Чего не может быть?
Не может такого быть, что в доме есть, что охлаждать.
Почему? спрашивал президент.
Я не верю, что в доме, в такой поздний час, есть, что охлаждать, и оно ещё не съедено, быстро ответил Шкуро.
Президент ничего на это не сказал Шкуро, а просто проводил его на кухню и посадил у самого холодильника.
Жрите, Гайдар Тимурович, просто сказал президент, распахивая холодильник, полки которого все были забиты докторской колбасой. Президент знал слабость Шкуро и специально для него держал этот холодильник. Это был специальный холодильник для нежданных гостей. Как закончите, придёте ко мне. Я в библиотеке буду. Там и поговорим. Помните, где библиотека?
Почему? спрашивал президент.
Я не верю, что в доме, в такой поздний час, есть, что охлаждать, и оно ещё не съедено, быстро ответил Шкуро.
Президент ничего на это не сказал Шкуро, а просто проводил его на кухню и посадил у самого холодильника.
Жрите, Гайдар Тимурович, просто сказал президент, распахивая холодильник, полки которого все были забиты докторской колбасой. Президент знал слабость Шкуро и специально для него держал этот холодильник. Это был специальный холодильник для нежданных гостей. Как закончите, придёте ко мне. Я в библиотеке буду. Там и поговорим. Помните, где библиотека?
Угу, кивал головой Шкуро. В этот момент он откусывал большой кусок от палки докторской колбасы.
Ну давайте тогда, жрите, сказал президент. Жду, в общем. Приятного Вам аппетита, сказал президент, косо глядя на начальника Имперской Службы Безопасности Первого Союза.
Угу, только и смог произнести Шкуро в ответ.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
В то время как Волшебник с Раисой ехали на дачу, что в тридцати километрах от города, а Шкуро подъедался у холодильника президента, Лев Николаевич Беломор входил в кабинет к начальнику районного отделения Имперской Службы Безопасности, полковнику Никитину.
Никитин с тревогой ожидал предстоящего разговора. Беломор так просто никогда не приезжает. В лучшем случае, он посылал за Никитиным. Но чтобы так явиться самому такое случилось в первый раз.
Что, Сергей Сергеевич, начал Беломор, не ожидали?
Честно говоря, Лев Николаевич, нет. Но Видать тому есть причина, что сами и так поздно.
Сергей Сергеевич, Вы, может быть, слышали, что я женюсь? спросил Беломор полковника.
Слышал, Лев Николаевич, что от Вас невеста сбежала, уклончиво отвечал полковник. Говорят, прямо из дворца бракосочетания дёру дала?
Люди, Сергей Сергеевич, они непостоянны. Люди постоянно меняются. Так что ничего страшного. Всё утрясётся. Можете не беспокоиться.
Ну, дай-то Бог, дай-то Бог, быстро залепетал Никитин. Может, коньяку хотите?
Ты пей, полковник, а я посмотрю. Очень я люблю смотреть, как другие пьют. Мне радостно становится на душе, когда я вижу человека добровольно уничтожающего свой мозг. Обожаю идиотов.
Никитин достал из тумбочки бутылку и стакан, дунул в стакан и налил его до самых краёв.
Ваше здоровье, Лев Николаевич, сказал Никитин и не спеша выпил всё до капли.
Красиво у тебя это получается, полковник, с восхищением сказал Беломор. Где учился только?
Этому не учат, отвечал полковник. Это врождённая способность. Врождённая в том случае, если, конечно, это смысл твоего бытия, уточнил Никитин. Я закурю с Вашего разрешения.
Кури, Сергей Сергеевич. Я бы с радостью выкурил с тобой сигару, но рак лёгких сам знаешь.
«Какого чёрта он припёрся? думал Никитин, раскуривая толстую и длинную сигару, ведь не любоваться же в самом деле на то, как я пью и курю. Про него, конечно, разные слухи ходят, но чтобы такое было в действительности, в это слабо верится.»
Ничего страшного, Сергей Сергеевич, я у тебя не попрошу, сказал Беломор.
Полковник даже вздрогнул от неожиданности. Ему показалось, что Беломор прочитал его мысли.
«Так хитро он смотрит, так странно улыбается, думал Никитин, как будто видит меня насквозь.»
Лев Николаевич, всё, что в моих силах, всё сделаю.
Сергей Сергеевич, Вы же меня давно знаете. Неужели было хоть раз, чтобы я просил кого-нибудь сделать что-либо непосильное?
Честно говоря, полковник задумался, и не припомню.
Я же не настолько глуп, чтобы просить более того, на что человек способен? не то спрашивал, не то утверждал Беломор. Не так ли?
Не на столько, испуганно ответил Никитин первое, что пришло ему в голову.
Я не буду заставлять Вас жертвовать собой ради других, спокойно продолжал Беломор, и раскаиваться в содеянных преступлениях я тоже Вас не заставлю. Я не потребую от Вас благородства и бескорыстия. Я не стану взывать к Вашему благоразумию и искать в Вас сострадания к людям. Нет. Ничего такого, Сергей Сергеевич, я делать не стану. Я ценю своих людей и берегу их душевное здоровье. Они же не лошади.
А при чём здесь лошади? спросил Никитин.
При том, что лошадь, ради сиюминутной выгоды, можно и загнать. Но я не живу сиюминутной выгодой. Жизнь у меня впереди длинная