Полоса была рядом Он ощущал всем своим телом, как самолет послушно приближается к земле и касается занесенного снегом металлического аэродромного покрытия. В этот самый миг, промерзшие на большой высоте резиновые шасси из американской резины, рассыпались, словно стеклянные. Самолет «разулся», и громыхнул по металлическим полосам аэродрома магниевыми дисками, поднимая клубы ослепительно белого огня. Поломав выпущенные стойки, истребитель без тормозов и управления, прямо на «брюхе» понесся в сторону лагеря. Намотав на винт колючую проволоку запретной зоны, он протаранил дощатый забор и замер между занесенных снегом бараков осужденных.
Что было после, старший лейтенант Краснов не помнил. Очнулся он от яркого красного света, который бил прямо в лицо. Голова в тот момент разламывалась от нестерпимой боли. Странный силуэт человека во всем красном склонился над ним и что то проговорил. Но Валерка не смог разобрать даже слова. Отвратительный, насаждающий звон стоял в ушах, а изображение в глазах рассыпалось, словно мозаика. Странное бульканье звуков исходило, словно из под толщи воды. Тошнота подступила к его горлу и он, вцепившись в простыню обеими руками, вновь отключился, и полетел в черноту небытия, вращаясь, словно сброшенное деревом кленовое семя. Иногда, делая глубокий вдох, он приходил в сознание, но лишь, открыв глаза, видел вращающийся над собой крашеный потолок. За несколько секунд он, словно винт самолета, набирал обороты, и когда горящие лампочки сливались в сплошной яркий круг, Валерка вновь проваливался в какую то мягкую и черную бездонную яму.
Очередной раз, придя в себя, он услышал, как кто то рядом сказал:
Ну, Ты мужик, и даешь! Неделю, блин, в полной отключке!
Краснов, не поворачивая головы, осмотрелся, двигая только своими глазами. Потолок вращаться перестал, а нестерпимый звон в ушах значительно стал тише. Сегодня было уже легче. Лишь повязка из бинтов туго стягивала голову, и от этого было как то не по себе. Создавалось впечатление, что он был внутри яичной скорлупы, или в куколке шелкопряда, через которую ему предстояло вылезти на свет божий.
Где я!? спросил он еле слышно.
На больничке! послышался какой то голос извне. Ты бродяга, рубанулся прямо в запретку! ВОХРовцы всю ночь дыру в заборе заматывали колючкой. Думали козлы, что зеки по тундре разбегутся, словно олени! А кому тут бежать и куда? Кругом тайга, тундра и медведь шатун, он и прокурор тебе и судья в одном лице.
Краснов постарался приподняться на локти. Головокружение вновь возобновилось. Закрыв глаза, он выдержал паузу и, подняв сквозь силу свое тело, оперся спиной на подушку.
Эй, лепила, Натан, вали сюда, летун воскрес! услышал он уже знакомый глухой голос, словно тот приходил из за стены.
В палату вошел человек в белом халате и, подойдя к Краснову, взял его руку и измерил пульс. Посветив фонариком в глаза, он осипшим и простуженным голосом сказал:
Оклемался, горемычный!? А я, было подумал, что крякнешь!
Я где? спросил Краснов, стараясь сквозь щели в бинтах рассмотреть помещение.
В лагерном лазарете, ответил мужик в белом халате. В лазарете лагеря «Искра» управления Севердальстроя НКВД СССР.
А самолет? спросил Валерка, смутно вспоминая, что произошло.
Самолет твой уже оттянули в ремонт. Ты летун, неделю как без сознания. Мы думали, что ты сандалии завернешь! Больно голову свою ушиб, бедолага! Да! Командир твой приезжал, приезжал касатик, хотел тебя в поселок забрать! Но мы решили тебя здесь пока оставить, уж сильно Ты старлей, был плох, сказал доктор, закуривая папиросу. На вот, лучше дерни, это взбодрит, и воткнул горящую папиросу в рот Краснову.
Тот сухими от жажды губами сжал её и втянул в себя дым. От него голова сделалась какая то мягкая, словно вата и, отделившись от тела, медленно поплыла по палате. Валерка, прибитый дозой никотина беспомощно положил голову на подушку и, пустив слюнку, крепко заснул.
Проснулся он от какого то странного то ли шума, то ли шепота. Не открывая глаз, прислушался.
Слушай, Ферзь! Перо мне в ливер, я своими ушами слышал, как «Знахарь» тебя под сомнение поставил! Сказал, что на ближайшем «терлове» раскачает этот «рамс», чтобы тебя «зачуханить», как дешевого черта! Он говорит, что Ты как положняковый жулик должен этого служивового на штырину посадить. Ты же знаешь, что вору западло с красноперыми в одной хате зависать! сказал неизвестный голос.
Слушай, Ферзь! Перо мне в ливер, я своими ушами слышал, как «Знахарь» тебя под сомнение поставил! Сказал, что на ближайшем «терлове» раскачает этот «рамс», чтобы тебя «зачуханить», как дешевого черта! Он говорит, что Ты как положняковый жулик должен этого служивового на штырину посадить. Ты же знаешь, что вору западло с красноперыми в одной хате зависать! сказал неизвестный голос.
Мне, Шмаль, понты корявые «Знахаря» известны. Он, сучара, вместо меня хочет стать положенцем, чтобы весь срок тут на больничке оттянуть. А меня на крови этого красноперого повязать! Ему по концу срока и указу грузина, штрафбат светит. Будет он на фронте своим тендером немецкие дзоты закупоривать. А он знает сука, как возьмет ствол в свои грабли, так его ссучат и самого воры к «чуханам» опустят. Вот он и бесится. сказал знакомый Краснову голос.
Валерка, вроде как во сне перевернулся на бок, и сквозь щель в бинтовой повязке взглянул в сторону говорившего. На кровати, в рубахе и кальсонах, по турецки сидел не кто иной, как Саша Фирсанов, и из алюминиевой кружки пил ядреный чифирь. Рядом с ним, опершись на спинку больничной койки, сидел другой урка. Он дыми папиросой и почти шепотом разговаривал с Ферзем. Удивлению Краснова не было предела. Что это было? Происки судьбы или настоящий господний промысел? Саша Фирсанов! Кто бы мог подумать, что здесь в глуши колымского края, за тысячи километров от Смоленска, он встретит не только земляка, но и своего заклятого врага детства. Как, как он поведет себя, когда с его лица снимут повязку? В тот миг Валерка вспомнил последнюю встречу с Сашкой, когда он вырубил его на футбольном поле. Вспомнил и мальчишескую дуэль из за Ленки, в которую они оба были влюблены.
Сейчас Фирсанов не знал, что среди этих повязок, среди этих бинтов лежит Краснов. А зная, мог вполне задушить его. Мог, убить его ножом. Ведь по воровским законам все было бы честно и правильно. Завалить служивого было во все времена каторжанского закона в почете.
Анализируя свое положение, Краснов испугался. Не было страха, когда за ним гнались НКВДешники. Не испытывал он такого страха, когда один на один шел в лобовую атаку на «мессер». Не испытывал Валерка и страха в плену, когда знал, что его в любой момент могут расстрелять немцы. Сейчас он просто не хотел быть зарезанным, словно безропотная овца. Он не хотел погибать от рук того, с кем раньше делил не только окурок «Беломора», но и авторитет среди дворовой шпаны.
Знахарь появился на больничке на следующий день, когда Валерке было уже значительно лучше. Он делал вид, что лежит без чувств, а сам впитывал все то, что происходило в тот момент в лагерном лазарете.
Эй, Ферзь! Я тут с жуликами покалякал, тебе западло в одной хате с краснопогонником чалиться! Ты же знаешь наши законы? Или ты его, или мы тебя! Самсон сказал: «Пусть Ферзь сам решает». А я, так кубатурю, ты в полном форшмаке! На вот, держи перо, и подумай, куда его воткнуть. сказал Знахарь, и бросил каленую заточку на кровать Фирсанова.
Да пошел, ты! Я знаю, что ты замыслил. Ты же чуешь, что тебя уже через месяц в штрафбат за яйца возьмут. Ты же не «контрик» и не РТДешник, а блатной! А по указу грузина все блатные, после срока, идут в штрафбаты. Будешь сука, кровью искупать свою вину перед Родиной. А я тут отлежусь! А что касается красноперого, так он летун. Как прилетел, так и исчез! Его уже сегодня или завтра заберут в поселковую больничку. Там все кремлевские «лепилы» сроки тянут.
Мое дело предупредить! зло и с гонором сказал Знахарь.
Оставленная на кровати Ферзя заточка, мелькнула в свете лампочки белой молнией и с хрустом костей, впилась ему в шею. Знахарь замер. От мгновенной боли, пронзившей его, он вытянулся, словно телеграфный столб, и тут же, отдав богу свою душу, рухнул лицом на пол. Кровь из горла и рта растеклась большим бурым пятном по свежевыскобленному больничными «шнырями» полу.
Только, сука, аппетит мне испортил, сказал сам себе Саша Фирсанов, и как ни в чем не бывало, взяв в руки «весло» и с задумчивым видом продолжил наворачивать больничную пайку из вареной картошки с соленой олениной.
Валерка при виде этого оторопел. На его глазах сейчас произошло убийство. Он думал, Фирсанова сейчас схватят, потащат в карцер и к его сроку добавят еще лет десять. Но он ошибался.
«Кум» старлей из госбезопасности, появился ближе к отбою, после того, как вынесли вперед прохарями Знахаря. Старший лейтенант НКВД, зайдя в палату и, сняв шапку, присел на кровать Фирсанова. Ничего не говоря, он, молча и размеренно достал из планшета протокол, чернильную ручку, и спокойным тоном, даже улыбаясь, спросил: