Люди в эфире восторженно зажигали, и лица у всех были просветленные: «Украина получит от ассоциации с Европой невиданные блага!! Она будет европейской цивилизованной страной, где будут обеспечены все права и свободы. Нас ждут новые социальные стандарты, резкое повышение заработной платы, пенсий, всех социальных выплат!
Радио не отставало. Новости опережали одна другую.
Сделай громче! просил Лысак.
Наконец-то. Наконец-то! непроизвольно, с дрожью в голосе, произносил я, и Леха не менее ошарашенный вторил мне:
Не зря, не зря мы все вечера пропадали! Получилось!! и с силой хлопал по плечу так, что я чуть не терял руль.
Потише ты чертяка! Врежемся. Не доживем.
Извини! Уже дожили!!! Почти
Это «почти» казалось несущественным, вон за тем поворотом, или за тем. Изменения начнутся, они не могут не начаться в ближайшее время, и мы их первые почувствуем. Вдохнем полной грудью.
***
Дома я стал появляться еще реже. Мать, наглаживая мне очередную рубашку, осторожно интересовалась:
Данила, ты все с Леной ездишь или как?
Или как! бросал я, хватая на бегу что-нибудь вкусненькое из холодильника.
На кухне призывно шкворчало сало, но ждать было некогда. Мать работала плиточницей на заводе железобетонных изделий. Труд был нелегкий. Наклеивала ленты с мелкой кафельной плиткой на стеновые панели. В цехе было полутемно, заезжали грузовики, гуляли сквозняки, пахло сырыми плитами и сваркой.
Все носишься, гоняешь, поесть нормально некогда! Испортишь желудок!
Вот для того и ношусь мама, чтобы у тебя, наконец, появилась нормальная человеческая работа. Сколько можно здоровье на этом проклятом ЖБИ гробить.
Да я привыкла. Всю жизнь на одном месте. Первые только три года плакала, тяжело было. Девчонка совсем была. А на заводе фуфайка, бетон, «сапоги-кирзачи» и мужики в три этажа матом кроют. А втянулась, не стала обращать внимания, человек ко всему привыкает.
Все изменится! Обязательно! горячо убеждал я ее и глаза мои горели.
Как изменится?! Квартиры все равно будут строить. Людям наш труд в радость. Представляешь, что такое въехать в новую квартиру? Это ни с чем не сравнить!
Ну ладно, я побежал мам! прерывал я ее с виноватой улыбкой.
Беги, беги.
Я жадно ловил передачи. Что-то трепетало внутри. Казалось, я первый раз шел на свидание. Я радовался, что этот якорь Янукович, что тормозил наш корабль, позорно бежал. Что коррупционеров, непременно выявят и пригвоздят к позорному столбу.
Леха! Главное мы творцы перемен!!! Мы делаем историю! Оказывается, нет ничего невозможного!
Но в Харькове было не спокойно. Народ бурлил. Градус злости повышался. Работы прибавилось. Дед, сидя на скамейке у калитки, подслеповато щурился, посматривал на меня, как я собираюсь.
Данила! Опять поїхав??
Ага.
Когда вернешься?
Да все нормально деда, я заботливо приносил оставленную им на веранде клюку с резиновым набалдашником.
Все бігаєш, носишься, про мою пенсії беспокоишься? Тільки как бы ее не «располовинили» твоїми стараннями.
Да что ты?! Скоро все наладится! Вот увидишь!!
Дело твоє, но можно дать тобі один совет? Не оставляй ружье в салоні на сиденье.
У меня «сигналка» и возле забора кому надо?
Он внимательно смотрел на меня.
Тому і треба. Розбити кирпичом стекло, схватить твій винторез одна секунда. Поки сработает сигналізація, пока ты проснешься, підбіжишь к окну, выбежишь злодій, где будет? Поди, до Полтавского шляха добіжить?! А та кинешся догонять, як пульнет в тебе из твоей же пукалки.
Его белые волосы, выбивавшиеся из-под шапки, лениво шевелил ветер, воробей прыгал у его ног, искал, чем бы поживиться, а взгляд его был добрый и умиротворенный. Меня не напрягала такая опека деда.
Хорошо. Я спрячу его в багажник или буду заносить в дом, согласился я покорно.
Помни що я твій дід. У нас одна кровь. Я тобі плохого не посоветую.
«Старый стал. Морщин прибавилось. Разве он поймет». Я поправил ему выбившийся воротник куртки, прощаясь, слегка прижал к себе и мой Nissan Bluebird вновь бросился весело вырывать из-под себя дорогу своими 150-ю застоявшимися лошадьми.
Дни просто летели. Каждый был напрессован событиями. То, что раньше происходило за месяц, неделю умещалось в часы. Были и тревожные вести. Нет, я не надеялся, что все и сразу будет хорошо. Я готов был потерпеть. Революция делается не по мановению волшебной палочки. Будут перегибы. В мутной воде, всегда много пены, типа Александра Музычко, в миру Сашко Билого. Но не они определяли политику, это присосавшиеся. Хотя меня стал смущать запрет русского языка и выпады в сторону восточного соседа.
Причем здесь язык?! Важно, что в головах, делился я сомнениями с Лысаком. Майдан был русскоязычным. Все были как братья. Мы не для этого поддерживали революцию, чтобы кого-то гнобить и уничтожать. Мы за свободу. Впереди Европа. Она объединилась: и немцы, и французы, говорили на разных языках, и были веками непримиримыми врагами, враждовали, воевали, а сейчас они стали едины и другие народы с ними. Мы не варвары, мы тоже хотим цивилизованных отношений!!
Лысак не возражал. А обстановка резко менялась. Милиция пряталась или занимала выжидательную позицию. Этим пользовалось разное отребье. Нас всколыхнули события, случившиеся конце февраля.
Слышал про автобусы? спрашивал я Леху.
Крымские? Те, что пожгли близ Корсунь-шевченковского?
Ну да
Смотрел в интернете. Били битами. Так издеваться, метелить беззащитных людей. Чего они добиваются?
Акция устрашения к мирному гражданскому населению. Стояли, смеялись, и это доставляло им удовольствие. Говорят, были убитые.
Точно не известно. Корреспонденты любят подлить масла в огонь.
Скорее всего, неуверенно соглашался я. Но много людей пропало без вести!
Нагоняют. Российская пропаганда.
А события надвигались. Восстал юго-восток. сепаратистские настроения стали реальностью, близость Рашки и, бесспорно, Одесса, разделили людей. Одесса, конечно, была непростительной глупостью. Не было более сильной подножки, чем ту, которую Майдан подставил себе сам. Тут нельзя было все списать на плохих корреспондентов. Коктейли Молотова летели в окна. Люди прыгали с высоты. Слухи множились. Жертвы исчислялись десятками. Власти отмалчивались. Народ был напуган. Одесса была совсем рядом.
Начались захваты зданий и в Харькове, наш Чернозаводской район не был исключением. Было очень неспокойно, тревожные новости росли как снежный ком, но потом все успокоилось, центральная власть взяла верх. В это мы с Лехой уже не вмешивались. Русские, или те, кто в душе считал себя русскими, были на распутье. Юго-восток пошел по своему пути. Пусть катятся! Я уважаю, выбор людей, которые хотят жить по-своему. Не нужно никого учить все взрослые и умные, хотя некоторые задним умом. Пусть потом кусают локти!!
С Лысаком мы теперь встречались редко. Он намылился уехать в Польшу. Как-то перед отъездом я его застал недалеко от дома на Красношкольной набережной.
Решил?
Ну да! Сам знаешь, наши запчасти и комплектующие шли только в Рашку, а сейчас с ней рамсы. Вот нас и поперли.
Наказывают агрессора? Ну, понятно Польша, нормальное европейское государство, не переживай. И кем там?
Да хоть кем. Никто нас не ждет, но поеду в Вроцлав или Познань. Все одно лучше, чем здесь, вздохнул Лысак, и глаза его были печальные.
Гастарбайтером поля убирать у местных буржуев? Спину гнуть? невесело предположил я.
Посмотрим, уклончиво буркнул он. Там не буржуи паны.
Они лучше?
Да где там. Озвучили наш распорядок дня: в 6 утра подъём, в 7 выезд, работать до 78. Говорят: «Если дождь, то запаситесь чем-нибудь».
Не хило! Институт тоже бросаешь? Тебе сколько осталось?
Последний год. Да запарился я учиться и работать.
Но ведь столько сил положил. Может, останешься?
Нет. Лицо его приняло жесткое выражение.
А что мы икру метали? с укором пытал я Леху.
Тут надолго. Видишь, какую свару затеяли. Он поднял глаза на меня, и я прочитал в них тоску. Я не задержусь там.
Точно?
Думаю, вернусь.
Смотри!
Да вернусь я, точно. Пусть маленько успокоится.
Я с грустью смотрел на старинное здание музыкального училища, на бетонные столбы, увенчанные шарами, чугунные решетки, черную мостовую, и мне было не по себе. Леха, когда говорил, отворачивался и я ему не верил. Мы с ним сильно сдружились, и было грустно, что он уезжает.
Все не так как мы думали, с сожалением бросил я. Ну, давай братан! Перемелется.
Ну да! И вам не скучать.
Мы обнялись на прощание, и он, чуть согнувшись, пошел в сторону цирка. «Какой он все-таки маленький и щуплый, подумал я, провожая его взглядом. В Польше ему не сладко придется».
***
А события развивались. Крым бузил, отгородился блокпостами. Турецкий вал, Перекоп, Чонгар, Перешеек оседлали казаки, неравнодушное население и милиция из разогнанного киевского «Беркута». Появились заграждения из бетонных блоков, мешков с песком; окопы, стрелковое оружие. На керченской переправе пограничный контроль был утрачен. Депутаты проголосовали за отделение. Военных повсеместно блокировали. Никто не понимал, что будет дальше.