Несение звезды - Лариса Бухвалова 2 стр.

Стелю на снег холсты льняные 
Заплаты тусклые земные,
Что первозданны и черны,
Натканные во тьме зимы.
Проволгнуть, вызябнуть, отмякнуть.
На солнце  глянь  лежат и яснут.
Всех деревень и всех времён 
Белись, мой домотканый лён.
Холсты  картины жизни, мира.
Так бабушка моя белила.
Так жили люди испокон.
Его растили, били, мяли.
Страдали век, любили, ткали,
Носили и рождали вновь.
Всё тело ноет, руки в кровь.
Белись, мой лён, моя любовь.
Дубей и звёздни в ночь, а в утро
Весь в инее звени, как будто
Ты жизнь и смерть, мой вечный лён.
Для жениха  в конях рубаха.
Для сына, дочери, для брата,
Для савана и для икон 
И причащенье, и поклон.
Моя любовь  мой белый лён.

Взошло Ярило на холмы.
Над миром золотое встало.
Горят снега  конец зимы.
Звенят и плавятся кристаллы.
И я  Фотимья  вышла в Русь.
С холстами жизни над снегами,
Босыми лёгкими ногами
Лебёдушкой плыву  белюсь.
На Солнце, на Ярило, гляну.
И на снега, как лебедь, лягу 
Жених мой в небе  им белюсь.
Не отступлюсь и не угасну.
Под ним, сомлев, со льнами ясну
Во всю полуденную Русь.
Фотимья я, как лён белюсь.
Свети, Ярило, неустанно!
Я лён  крылами встрепенусь.
Лишь для тебя лилейной стала 
Светла, чиста, бела, как Русь.

Вот он  дикарь лесной, степной 
Перунов вострый меч 
Огонь горячий, золотой,
Способный всё прожечь.

Сквозь мрак кромешный пронести
И на ладонь земли
Упасть, как сокол, острый клин,
Стрела всея Любви.

Над огородом, от земли,
Он из кустов возрос 
В него швыряю мусор тьмы,
Всё прошлое, без слёз.

Зимы сотлевшее быльё,
Свихнувшуюся боль.
Сожги страдание моё,
Стремительный огонь.

Солому чёрную беды,
Тряпья пустого мглу,
Расплавь беды рябые льды,
Гнилых лаптей хулу.

В клочки порви и лют, и ал,
Переруби мечом
Мирской, сердитый матерьял
С подложным сургучом.

Любовей зло, труху и пыль,
В сердцах кромешный мрак,
Всю ложь от тверди до Звезды,
Где настоящий ад.

Всё растопчи, как красный конь,
Чтоб отлетела тьма.
Чтоб жизнь вращалась посолонь
Вокруг веретена.

Как носила, как рожала 
Будто целый мир бездонный.
Словно с Неба я сымала
Бога чудную икону.

Он-то светлый, весь во злате,
Сам стоит над облаками.
А я маленькая матерь.
У меня на сердце камень.

А во чреве голый морок 
Там народ пал на колени 
Семя будущего рода,
Порушаемое всеми.

Уж от края и до края
В небесах зажглись зарницы.
И ночьми не затухают,
Чтоб ребёночку родиться.

Выше всякого закона
Да пребудет род, продлится!
Велика моя Икона.
Высока Её десница.

Среди зимы, где сыплет белый снег,
во тьме ночной, где синие барханы,
мой дом плывёт, как маленький ковчег 
навстречу дню сквозь злые ураганы.

Его качнуло на семи холмах
так, что почти вверх дном перевернуло.
Но не погиб, гляди  на парусах 
Среди зимы стоит январским утром.

Он Ванька-Встанька, маленький мой дом.
Приют котов, собак и кучи книжек.
Мы с дочкой две  отчаянно гребём,
хотя от ветра часто сносит крышу.

Живые снова. Зло минуло нас.
Мы всё ж ушли от ненасытных пастей.
Наперекор ветрам Господь нас спас,
Ладонью защитив от всех напастей.

Февраль пришёл. Не поле роз.
Не на приступках сада Рая.
Трём бабам привезли навоз.
И мы навоз тот убираем.

Аж крушья смачные летят
На белый снег, жирнее сала.
Три бабы на родной усад 
Мы возим клад в корыте старом.

Весь снег в следах и колеях.
Рядами ухнутые груды.
Навозом сдобно мир пропах.
И дух поддонный абсолютно.

Мы к вечеру в навозе все.
Как розы пахнем паром пахот.
А чем, скажите, на земле,
К её груди припавши, пахнуть?

Мы, улучшая пуп земли,
Пупок родимый надорвали,
Впрямь у столпов святой любви,
По-бабьи сгорбившись над краем

Руси, где клином Солнца свет
В заречье пал, к макушкам сосен.
А мы  торты кладём на снег,
По голубому насту возим.

Неведома нам цифра тонн.
И не важна нам, бабам, точность.
Сошлись на раз мы с трёх сторон,
Соединяя звёзды с почвой.

И флягу с ледяной водой
Втроём затаскиваем в баню.
Гудит в печи рябой огонь,
А снег на валенках не тает.

Я знаю, что за нас никто,
И там, в Его Садах простёртых,
Псалом Земли не пропоёт
В седое небо в знаках твёрдых.

Чтоб вправду встало поле роз
В недостижимых кущах Рая,
Нам надобно возить навоз,
Из грешной жизни прорастая.

Как над пропастью иду 
Всюду дали синие.
А в руках  несу Звезду.
Я, наверно, сильная.

Космос, видишь ты меня
Среди поля травного?
Маленькая в поле я,
а Звезда Державная.

Восемь ясных уголков
В перекрестье сходятся 
Ойкумена и альков
Девы Богородицы.

Час несения огня
В марте на озимое.
Небо я хочу обнять
Чёрное звездимое.

На ладонях ту Звезду
Подыму-ка бережно.
Как гвоздястую судьбу,
Как тавро, чем мечена.

Жизнь-то плещет через грудь
Опрометью смелою.
На мечту хочу взглянуть
Бабьим белым телом я.

Мартовской зари крыло
За спиной расчерчено.
Как мне в жизни повезло,
Что я просто Женщина.

Шли мы на широких лыжах
К мрачному, над миром, Храму.
Вот он  на холме возвышен,
Подступает волчьим мраком.

Как шатун, лохмат и страшен,
Он гудит над головами,
Высекая в сердце пламя
Несусветными ветрами.

Древне-зверьей руной имя,
Когтем по медвежьей шкуре.
Как возвысит да обнимет,
Так поглотит в страшном гуле.

Велес щедрый, страж, кормилец,
Лес свечной живой и мёртвый 
Брёвнами дубов великих
Небеса с земли подпёрты.

От твоей ли мы грибницы?
От неё питаем роды.
От твоей ли мы криницы?
Все, медведь, твоей породы.

Склад, ладья и домовина,
Стол и стул, черпак и чаша,
На коре, на голубиной,
Сказ и песня жизни нашей.

Сам очаг, тепло постели,
Лад игрушки под руками 
От лубочной колыбели
Ты нас пестуешь веками.

Праотец, могучий Велес,
Дичь дарующий для пищи
И одежды  тело зверя.
Ягоды податель нищим.

Пали мы, восторгом полнясь,
На снега пред сущим Храмом 
Кланяемся в пояс, в корень,
Мы твоим стволам и травам.

Корабли облаков над стремниною
проплывают в чужие края,
где живёт и летает крикливая
чайка белая  птица моя.

Травы синие, терпкие, горькие
по откосам оврага текут.
Будто чаша Грааля проволглая
между горами держит Оку.

Глаз прищурив, гляжу на сияние 
вся от солнца живая вода.
Эта чаша есть неупиваема,
ведь не выпить её никогда.

А над ней  птица белая, гордая 
над обрывом парит, как в Раю.
Я, девчонка с окраины города,
в чаше  малой песчинкой стою.

Птица белая, чайка крикливая,
два надлома распахнутых крыл,
ты, наверно, такая счастливая 
Бог красивой тебя сотворил.

Тренируя цыплёнкино горлышко,
я ладони слагаю трубой.
А они от полыни-то горькие,
и в шамоте, во глине земной.

 Ларка, слышишь? Я  ты, птица белая!
Чайка тоже! В овраге, на дне!..
Под ногами тут ящерки бегают,
И взлететь очень хочется мне.

Я лепила такую же  смелую
птицу рыжую, чтобы жила
и летала, как ты, птица белая 
два, с надломом, высоких крыла.

Но, пока не просохла дремотная
глина крыл и не спала с пера
пелерина земными шамотами,
птица рыжая не ожила.

Я мечтаю, я верую в лучшее,
светлым будущим вся возгорясь.
Вкус полыни от крыльев почуявши,
ты узнаешь её и меня.

Как надломит мне жизнь руки белые,
над оврагом и чашей распяв,
закричу я. И ты, птица верная,
отзовёшься, крыла распластав,

в раструб чаши Грааля над берегом,
в горн, наполненный плазмой огня,
над посёлком немым и растерянным,
не поверившим в птицу  в меня.

Миром, ладом ли облапьте,
Обнесите ль образами 
Я иду в русальем платье,
Волчьими сверлю глазами.

У меня петля на шее,
Бус рябины и рубины.
Месяца в ночи острее
нож, за поясом хранимый.

Видишь  звёзды, чёрный космос,
Маки вспыхнувшие в росах?
Смоль в моих русальих космах,
Ночи непроглядной пропасть.

Поперёк встаю дороги
Ятаганом поцелуя.
И мои босые ноги
Холода камней не чуют.

Не разбойница, не тать я,
А любой меня боится.
Я  кикимора лесная
И любовь-самоубийца.

Я в ночных оврагах таю,
Твердь не чуя под ногами.
И кочую с волчьей стаей,
Не прирученная вами.

Ни креста на мне, глядите 
Взгляд голодный и горючий.
Приголублю лаской хитрой,
Увлекая в лес дремучий.

Ты пойди со мной к озёрам,
Добрый муж и светлый инок.
Там тростник высок зелёный,
Чашечки стоят кувшинок.

Будешь милый и желанный.
Подарю тебе полмира.
Погляди  какие храмы 
Лютый свет неопалимый.

Обнажу тебе я тело 
Потеряешь свой рассудок 
Стройный стан, как мрамор белый,
Длинный хвост под тьмою юбок.