Все стали понемногу приходить в себя, когда в пластмассовых окнах забрезжил рассвет. Я впился глазами в окошко то, что передо мной открывалось, было для меня ново, неожиданно, магически приковывала мой взгляд, и уму было непостижимо. Я видел мертвый огромный населенный пункт, по которому мы в данный момент проезжали. Кажется, это был «Николь». В поселке все сохранилось: добротные деревянные дома пятистенки с амбарами и пристройками. Стекла в домах были целы. Двери закрыты (чтобы ветер не оторвал, как мне пояснили). По домам можно было узнать, какие были жилые, какие служебные. Вот почта. Вот сельсовет: ветрами и дождями буквы почти стерло с доски. Вот акушерский пункт: единственный дом, на котором еще сохранились участки, покрашенные когда-то белой краской. Остальные постройки были одного черного цвета: от сильных соленых ветров, дождя, мороза и жары, они не гнили, а словно окаменевали, почему и сохранялись в целостности и сохранности на долго. В прибрежных поселках, где главным источником жизни является рыбзавод, все тропинки и дороги устроены так, чтобы ближайшим путем привести на рыбзавод. Это огромный барак с мощным причалом со стороны Океана. Обрывки снастей валялись там и ту, пока мы проезжали по поселку. На берегу, прямо у кромки воды, торчали своими скелетами перевернутые баркасы, ржавеющие катера. Кругом ни души. Если бы не одинокий шум нашего вездехода, была бы, наверное, в это безветренное утро здесь абсолютная тишина. Картину омрачали до жути идущие, как по линейке два ряда столбов вдоль центральной дороги к рыбзаводу. От столбов шли еще целехонькие провода к каждому дому Я видел много лет спустя безлюдный город Чернобыль Брошенные поселки по берегу Тихого Океана с добротными деревянными домами, кажется навеки сохранившими тепло, голоса и дыхание жителей Это разные явления жизни. В Чернобыле горе прозрачное и понятное. Здесь вселенская трагедия. Зыбкость человеческого бытия. Его полнейшее бессилие перед тайные мироздания. Вот такие мысли обуревали мной и тогда, когда я мчался в вездеходе по мертвому «Николь». И тогда, когда я проезжал в БТРе по Чернобылю, и обуревают сейчас, когда пишу этот рассказ
Ну, да я отвлекся. Пора, пора рассказать о каждом, кто входил в нашу опергруппу, а если останется время и желание, то и о себе (не второстепенном ее члене судмедэксперте).
Итак, Олег Федорович Савчук старший следователь прокуратуры. Когда я пишу этот рассказ, по телевидению идет сериал «Великие сыщики» про Коломбо. Савчук типичный прообраз Коломбо! Удивительно они схожи. Только вот плащ на Савчуке был не светлый, как у Коломбо, а темно-синий. Но такой же старый и засаленный. К губе всегда прилипшая папироса (вместо сигары, как у Коломбо) «Беломорканал». Зимой плащ сменял полушубок из овчины (тоже черный, и тоже засаленный), и шапка-ушанка, с всегда не завязанными и торчащими во все стороны ушами, из крашенного в бурый цвет зайца. Савчук в 70-е годы, без преувеличения, можно сказать, олицетворял собой прокуратуру Николаевска-на-Амуре и района. Все крупные дела были раскручены именно им. А некоторые принесли ему всесоюзную и даже всемирную известность. Так, нашумевшее в 1969 году дело с прививкой оспы детям в ряде городов СССР, после чего привитые вскоре умирали Тогда об этом много писали центральные газеты, поэтому не буду подробно рассказывать. Скажу, что дело это было умышленно преступное и чрезвычайно запутанное Потом дело с серийными убийствами детей крупных партийных и советских работников в разных городах СССР, также раскрытое Олегом Савчуком (хотя на это дело были брошены лучшие силы МВД и Прокуратуры СССР). И, наконец, дело по «скоропостижной смерти» капитан-директора японской торговой флотилии «Комэймару», члена императорской семьи (вкратце: 7 ноября 1970 года японские моряки во главе со своим капитан-директором устроили прием советским коллегам и торговым работникам в Интерклубе поселка «Мыс Лазарева» по случаю нашего праздника. А утром, 8 ноября капитан-директора нашли мертвым в своей каюте; было возбуждено уголовное дело, которое вел Савчук Японцы настаивали, что «это скоропостижная смерть в результате приема алкоголя у пожилого человека капитану было за 60». Савчук так раскрутил дело, что несмотря на давление со всех сторон советской и японской, нашел убийцу родственника умершего; капитан был отравлен четыреххлористым водородом, подмешенным в шампанское). Наград правительственных Олег Савчук, как мне известно, не имел. Звали его почему-то «Сохатый». Может быть потому, что носился он без устали по всему району, всегда успевая в срок. Спустя четверть века я посетил Николаевск-на-Амуре и узнал, что Савчук, лет 10 назад за «систематическое пьянство» был выгнан с работы. Какое-то время «бичевал» по тайге с золотопромышленниками-одиночками и охотниками. Потом умер. Ему было чуть за шестьдесят.
Со старшим следователем милиции (вскоре после описываемого случая начальником уголовного розыска) Соболевым Леонидом Анатольевичем я познакомился в первую ночь моего пребывания в Николаевске-на-Амуре. Мы с женой еще не успели распаковать вещи, как от усталости, вызванной переездом, свалились спать. Выделила нам Центральная больница квартиру на первом этаже двухэтажного барака, что занимал значительное место прямо в центре города на улице пламенного революционера Кантера. В 3 часа ночи я услышал страшный грохот в замерзшее окно спальни. Включил свет. Потом также громко постучали в дверь. Когда дверь открыл, то в квартиру вместе с клубами пара и морозным воздухом ввалился огромный мужик в собачьей шубе и собачьей шапке. На ногах у него были огромные валенки.
Судмедэксперт Женя это ты?
Я?!
Одевайся. Мокруха!
Так мы познакомились. Образования у Леонида Анатольевича не было никакого. Несколько классов средней школы, а потом война. На фронт он ушел в 12 лет. Но так как был огромен, то в военкомате сказал, что 17 и ему поверили. Всю войну служил в разведке. Двух пленных мог тащить подмышками 20 км. без устали. Любил участвовать в рукопашном бою: расшибал лбы врагу только так! Стрелял по-македонски из двух автоматов. Награжден тремя орденами «Славы». После фронта сразу в милицию, где дослужился сначала до следователя, потом до старшего следователя. И, наконец, в чине майора, до начальника уголовного розыска. Всю братву района знал, как родных. Мог свободно, один, зайти в любую «малину» и взять любого, самого крутого бандюгу голыми руками. Его братва знала хорошо от Владивостока до Колымы. И очень уважала. Ему доверяли такие секреты, какие боялись доверять себе. Он, несомненно, далеко бы пошел, если бы было образование. Срезался он только один раз на серийном убийстве детей партийных и советских работников. Подвели осведомители, сеть которых он создавал годами и, которые до этого случая работали безупречно. Соболев чуть не спугнул преступника. Он настолько был убежден, что в этом случае орудует банда, а не один человек, что снял слежку за преступником и чуть не дал ему улизнуть. Соболев был очень упрям. Хорошо, что он ошибался редко. Его перевели начальником водной милиции. Браконьер, не узнав его, всадил ему в лоб пулю, отлитую на медведя
Четвертым был старший лейтенант милиции Николай Николаевич Мелкозубов. Было ему 28 лет. Парень он был с большими странностями, хотя опер. отменный. Жил он один в двухкомнатной, хорошо обставленной квартире с дорогой японской аппаратурой (которая попадала в город ни иначе, как, контрабандой). Сам себе готовил пищу, сам себя обстирывал. Но раз в неделю, по вторникам, ночевал у своей гражданской жены (как он сам ее называл) Нади. Сожительствовали они, как только Коля появился в городе (приехал он из Рязани, после окончания Высшей рязанской школы милиции). Все знали, что красавица Надя не верна Коле, и он это знал («с Надей», говорили, не переспали в городе только импотенты»). Она работала секретарем-машинисткой в народном суде. Хуже того, Надя спала с мужчинами не просто так за деньги. Поэтому особенно пригревала она охотников, золотодобытчиков, оленеводов Была она (как признался мне как-то Соболев, наводчицей и одновременно его осведомителем; признался, правда, после того как Надю зарезал пьяный японец-моряк).
У Нади был единственный родственник (родители рано умерли) старший брат Шамиль (были они татары), в детстве перенесший костный туберкулез и поэтому был он весь деформированный и инвалид 2-ой группы. У Нади была ухоженная однокомнатная квартира со всеми удобствами (в городе в то время только каждый 3 жил в благоустроенной квартире). У ее брата не было никакого жилья. Прописан он был в доме для инвалидов, а жил, где придется: по чердакам и подвалам. В городе все любили Шамиля за его необыкновенно отзывчивый характер: старикам он дрова колол за тарелку супа. Вскапывал огороды за еду. Ему молодые матери могли спокойно доверить маленького ребенка, если нужно было уйти по магазинам или к подружке. Был он хорошей сиделкой для больных. И похоронить мог одинокого умершего (за что получал, кроме пенсии по инвалидности, четверть ставки от Центральной районной больницы, в качестве санитара). Шамиль приходил ночевать к сестре Наде только раз в неделю во вторник. То есть, тогда, когда приходил к ней старлей Коля. Злые языки говорили это неслучайно! Коля жил одновременно с обоими: братом и сестрой. (Была и другая версия и Шамиль, и красавица Надя были просто осведомители Коли; и никакой любовной связи у Коли ни с сестрой, ни тем более, с братом, не было). Но, Коля в городе жил уже 6-ой год и ни разу, ни с какой другой женщиной (или с мужчиной) в интимных отношениях замечен не был.