Дальше Дальше монотонная, 20-ти часовая (до леспромхоза, где нас ночью ждал ужин) тряска. По лесным ухабам (нам неоднократно, срезая путь, приходилось входить в тайгу, покидая берег Океана, и вновь выходить на побережье), рекам и речушкам протокам, озеркам и болоту, по разнокалиберной гальке, покрывающей все пространство берега Океана. От такой езды очень скоро начинаешь одуревать. Вылезешь, чтобы глотнуть свежего воздуха в кузов, но быстро замерзаешь от пронизывающего до костей ветра, а если вездеход бежит по тайге, то нужно, сидя в кузове, то и дело нырять от сучьев и веток: не то, что глаз можно лишиться, самой головы!
Дорогой каждый что-то жевал (курить выбегали в кузов), что-то бурчал себе под нос Коля дважды мочился прямо себе под ноги, брызгая потом на это место бензин как будто запах бензина лучше, чем запах мочи! На него никто не обращал никакого внимания Все мрачно и тягостно в целом молчали. Угрюмо молчали!
Часов так через пятнадцать пути, вдруг всех словно прорвало.
Спирту. Тихо и очень твердо сказал Соболев.
Спирту! взвизгнул Савчук.
Спирту! в голос рявкнул Прокопыч и пропищал Колька.
Я, было, попытался сказать «нет» и даже загородил бутыль спиной Но в миг оказался с нею разлучен. Меня чуть не разорвали пополам, ибо одновременно рванули от бутыли Прокопыч и Соболев. Я сдался:
Нате, жрите! Что на обратном пути делать будете?
Но, находчивый Колька тут же всех успокоил:
А ты, по праву старшего, конфискуешь спирт для медицинских целей у фельдшерицы
При этих словах все вдруг помрачнели, замолчали и задумались, что нас ждало впереди? Пока мы владели только первичной информацией «беспорядочная стрельба в поселке между русскими охотниками и гиляками и четыре трупа, как минимум!» Но в такой угрюмой прострации пребывали не долго. Очень скоро начали пить спирт, на сей раз, ничем не закусывая. Потом, один за другим, прямо с кружкой в руках или даже у рта, валиться на дно вездехода, погружаясь в глубокий наркотический сон с громким, потрясающим кабину и заглушая шум мотора и посторонние звуки, всеобщим храпом. Последним упал Колька. Как раз на то самое место, на которое писал Меня тоже одурманили сон, монотонность, запахи и усталость, и я стал видеть какие-то ярко зеленые и синие сны. Так домчались до леспромхоза.
Вдруг, как бы издалека, слышу кричит Олег Савчук приказным тоном, снабжая каждое слово матом:
Менты поганые! Алкаши, ё*, в мать! Подъем! К бою готовьтесь. Прибыли!
Я сразу проснулся голова ясная. Первое, что понял, что вездеход стоит. Тихо. Мужики нехотя, лениво и вяло начали просыпаться и приходить в себя. Олег передергивал свой «ТТ» (прокуратура была вооружена, чем попало), проверяя, полна ли обойма. Все кряхтели и стонали (выпито спирту было изрядно). «Ну и вояки, подумал я. Перестреляют нас охотники, как белок: одна надежда на водителя он не пил, и стрелок, как нам его представили, великолепный». В такой ситуации и я не последняя пешка! Пришлось достать свой кольт и тоже проверить его боеготовность.
Убери ствол, доктор, на меня в упор смотрел Соболев. К нему присоединился Колька:
Не мельтеши. Все будет тип-топ! Ствол убери, а скальпели приготовь
Мужики очень быстро пришли в себя, и я начал успокаиваться. Через минуту все уже сидели кружком и слушали Савчука он был командиром группы. Участковый было разинул рот:
Я пойду один!
Но Соболев в прямом смысле заткнул ему рот варежкой и толчком усадил на место:
Проехали! Раньше нужно было геройствовать. А теперь у тебя на участке опергруппа и ты обыкновенный рядовой боец!
Так и сказал. Водитель, у которого в руках был карабин с оптическим прицелом, докладывал обстановку. Он поставил вездеход в ложбине, в ста метрах от фельдшерского пункта, из которого вели пальбу русские охотники, с его тыла. Сзади дом был завален огромной поленницей наколотых дров, и поэтому вездеход из дома невиден. Так, что мы могли цепочкой добраться прямо до засады, не будучи замеченными. Это всем понравилось, начали, было хвалить артельщика за ловкость и смекалку, но быстро замолчали, меняя милость на гнев, когда услышали, что в ложбине болотистая почва и вода со льдом, и что, будь он на месте охотников, то обязательно бы выставил дозор, который наблюдал бы как раз за этим местом, где сейчас стоял наш вездеход. Все быстро смекнули, каков будет приказ Савчука и поэтому готовы были разорвать водителя на клочья, что не придумал ничего получше, чем встать в болотине. И Савчук приказал: один за другим выпрыгнуть тихо из задней двери кузова вездехода и тут же залечь в болотину. До дома ползком. Первым поползет он, последним участковый. Врач остается в машине.
Я пойду один!
Но Соболев в прямом смысле заткнул ему рот варежкой и толчком усадил на место:
Проехали! Раньше нужно было геройствовать. А теперь у тебя на участке опергруппа и ты обыкновенный рядовой боец!
Так и сказал. Водитель, у которого в руках был карабин с оптическим прицелом, докладывал обстановку. Он поставил вездеход в ложбине, в ста метрах от фельдшерского пункта, из которого вели пальбу русские охотники, с его тыла. Сзади дом был завален огромной поленницей наколотых дров, и поэтому вездеход из дома невиден. Так, что мы могли цепочкой добраться прямо до засады, не будучи замеченными. Это всем понравилось, начали, было хвалить артельщика за ловкость и смекалку, но быстро замолчали, меняя милость на гнев, когда услышали, что в ложбине болотистая почва и вода со льдом, и что, будь он на месте охотников, то обязательно бы выставил дозор, который наблюдал бы как раз за этим местом, где сейчас стоял наш вездеход. Все быстро смекнули, каков будет приказ Савчука и поэтому готовы были разорвать водителя на клочья, что не придумал ничего получше, чем встать в болотине. И Савчук приказал: один за другим выпрыгнуть тихо из задней двери кузова вездехода и тут же залечь в болотину. До дома ползком. Первым поползет он, последним участковый. Врач остается в машине.
А если за ним придут или бросят в вездеход гранату? Или обстреляют вездеход и взорвут?
Савчук не долго думал, чтобы признать возражения уместными (каждый из опергруппы отвечал за мою жизнь перед прокурором) и приказал мне тоже ползти между Соболевым и Колькой. Таким образом, я оказывался в самой середине опергруппы. Готовились к высадке не долго один за другим начали сползать и ложиться в ледяную болотную грязь. Медленно поползли в сторону фельдшерского пункта становилось достаточно светло и было очень тихо. Подползли к дому и окружили его кольцом со стволами наготове. Савчук пошел к входной двери, но его опередил участковый и легонько надавил дверь плечом. Дверь бесшумно раскрылась настежь. Мгновение и мы все в довольно-таки широком коридоре. Там, на груде пустых бутылок и поленьев дров валялись три человека, казалось, крепко спали, но, у каждого в руках была зажата винтовка. Я быстро сообразил, что все они трупы. Тем временем, в большой комнате Савчук обнаружил четвертый труп: он застыл в позе, как и стрелял на коленях, положив карабин на подоконник и высунув ствол через разбитое стекло. Быстро обшарив избу и убедившись, что в доме больше никого нет, мы вдруг все сразу стали обращать внимание, что в комнатах пахнет порохом и кровью, которой особенно много было в коридоре. Я быстро осмотрел трупы и сказал Савчуку, что все они умерли один за другим, почти в одно и тоже время. Смерть наступила часов 26 назад. Мы ехали сутки. 2 часа как русские охотники были мертвы.
Придется воевать с пьяными гиляками. Пренебрежительно (как мне показалось) сказал Колька.
Это похуже, чем с нашим братом! Пояснил Соболев.
Когда они напьются, они русский язык забывают! Сказал участковый. И будут стрелять до последнего патрона! (мы еще ничего не знали, что воевал с русскими один Ульгучье)
Врач остается в избе, а мы мелкой пробежкой, в рассыпную, от дома к дому! приказал Савчук.
И первым выскочил из избы и побежал к ближайшему дому. Все за ним, пригибаясь к земле. Но, тут случилось неожиданное. Савчука, как мальчишку, бежавшего семимильными шагами, обогнал участковый и закричал так, как Лось ревет перед гоном:
Мужики! Стволы на землю! Здесь я, ВАШ УЧАСТКОВЫЙ!
Но ни выстрела, ни шевеления ни в одном доме замечено не было.
Псих! Заткнись! прошипел, все же догнав участкового, Савчук и они вместе рванули в ближайшую избу Забежали в нее сразу все, в том числе и я, не послушавшись приказа Савчука (я ему никак не подчинялся, а по должности был даже главнее его, ибо был начальником бюро Судмедэкспертизы, а она всего лишь старшим следователем, прокуратуры.
В избе было тихо. Все жители были в одной комнате спали все вместе в одной небольшой комнате на тряпье и звериных шкурах (как и положено у гиляков), и взрослые, и дети. Подобную картину мы наблюдали в каждом доме. Разбуженные, они протирали руками свои узенькие заспанные глазки и отвечали, словно сговорились:
Моя не стрелял. Моя не слышал.
Мы забирали из избы оружие и уходили в следующий дом. Вскоре на каждом из нас болталась дюжина винтовок, карабинов, охотничьих ружей. Наконец, мы оказались в предпоследней избе, где жил председатель сельсовета. Его мы застали сидящим на полу, бодрым, у него на руках лежала мертвая Света-фельдшерица. Она умерла часов десять назад, пока мы были в пути. Он, вставая нам на встречу, аккуратно положил труп на землю: