Той больше не будет, сообщает голос, возносясь до невиданных высот, не будет, вторит другой, скатываясь с вершины, не будет, с полной, казалось бы, безнадежностью подпевает третий.
Но тут вступает четвертый, и тема получает неожиданное развитие.
Ты учишься дышать, у тебя получается, и это новый вид ностальгии. Ты больше не хочешь забывать, ты просто поешь о том, что уходит. Чем дальше уходит, тем ближе становится.
Прилив, отлив, ожидание. Набираешь воздух и опять входишь в волну. И это новый уровень счастья. По ту сторону воды.
* * *
За стеной кто-то перекатывает стеклянные шарики. Это лиссабонская стена в лиссабонском доме на улице Фернандеса, в районе Сан-Паулу. Нам скоро выходить, и поспать этой ночью не удастся. Я так и не узнаю, кто живет за стеной.
Под окнами шумная толпа американцев признается в вечной любви к Лиссабону.
Я так и не купила гашиш у негритят из овощной лавки, хотя неоднократно подвергалась искушению. Смешные негритята. Им и невдомек, что воздух, который отпускают в этих краях, покруче любого гашиша.
* * *
Вышли они из аэропорта, побрели к остановке. И всю «европейскость» как волной смыло
Прическа только от парикмахера, шмотки добротные, загар, к слову сказать, некогда им особо загорать, она на кухне день-деньской, в ошметках рыбьих, в чешуе и масле, оттого и креветочное сардинное тресковое это царство на дух не переносит, от одного запаха бледнеет. Он целыми днями баранку крутит. А так-то все слава богу. Не Житомир какой-нибудь. Двенадцать лет уже.
А вышли на мартовский сквозняк, и как будто никуда не уезжали. Только постарели на десять лет. Успокоились, брыльца наросли, лица разгладились ведь все же хорошо вроде, работа есть, подарков вон полный чемодан. Он закурил, она тоже, неумело, как тогда. Морщины резкие от крыльев носа, в тепле и не заметно, а здесь, на ветру, все как под лупой, просто долго как-то до счастья добирались, поздно, через двухтысячные, пока попривыкли, осмотрелись, втянулись, машину купили, деньги какие-никакие отложены, он сигарету швырнул, притянул к себе, вдохнул в себя, со всем ее маникюром, автозагаром, едва уловимым запахом рыбьей чешуи, долгой усталости, осторожно коснулся губами волос, они пахли лаком, стойкими женскими духами, но едва слышно ею настоящей, резкой и скандальной, когда припрет, а сейчас вот растерянной маленькой женщиной «с житомирской области».
* * *
Точно после долгого сна, вышла, ощупывая ногами землю. В пробоинах, рытвинах, осколках, такое ощущение, что все снесло случайным снарядом. Но, тем не менее, все стоит там же, где и стояло. Улица, фонарь, аптека. Дома кренятся в сторону реки. Влюбленные у подъезда все не насытятся, им тьма египетская нипочем.
В окне (четвертого? пятого?) все та же бесконечная мелодрама, Она пилит Его лишенным полутонов тоскливым учительским голосом, он вяло отбрыкивается. Звук стереофонический, сюжет тот же, ты мне жизнь загубил, я знала, вот и Тамара Васильевна говорила. Он мычит, уже который год подряд, она плачет, я, задрав голову, слова позабытой нежности шепчу из вещего сна, касаний неспешность. Из утренней смежности, пульса под пальцем биение остро. Сквозь брызги оконной замазки осколок размером с птенца, будто младенец в подоле. Тренье виска о запястье. Сплетение. Медленней смеженней
Неважность времени. Места. Ноль декораций. Имен. Перспектив. Всё бренно. Всё временно
Театр океанской трески
Одно хорошее местечко может быть где угодно. Лавка с крымскими винами, густыми и тяжелыми (чувствуешь вяжущий вкус вишневой косточки? А это деревом отдает, кажется дубом, а здесь нотка карамели и коричного масла, а это миндаль), третья скамейка от ресторана, овраг, поляна, чистое поле, ветер треплет волосы, время для самых головокружительных цветов и оттенков, апрель это новый шарф, он плещется, отлично вписываясь в орнамент старых дворов и переулков, со Стрелецкой на Рейтарскую, потом Ярославов Вал, ну да, апрель это наше время, и у нас его украли, чуть ли не единственный шанс на беспечность, в какой из трех переулков нужно свернуть, чтобы открылась нарядная праздность весенней Пейзажки, угадай с трех раз?
Ах, ты вечно сворачиваешь не туда, фотографируя каждый булыжник, вот уже и вино все выпито, и декорации сворачиваются, но в запасе есть еще пара местечек, погоди.
Ладно, я не буду рассказывать о том, как мы тащили чемодан по крутой лиссабонской лесенке. Не буду. Вообще, о многом лучше все-таки не рассказывать. Пусть это останется между нами.
* * *
Вот вы говорите путешествия. С вами постоянно что-нибудь приключается. Такая, черт побери, планида. Иначе какие же это путешествия без приключений.
Конечный пункт, строго так вопрошает блюститель порядка с кобурой на бедре.
Причины, дарлинг, назови хоть одну из причин. Зачем тебе туда. Что тебе там. Там что тебе, медом намазано, рослый голландец пакистанского происхождения заводит меня за ширмочку, строго так, без улыбки, а по другую сторону всего этого безобразия мечется Таня, по ее подсчетам ваш покорный слуга давно должен был носиться по дьюти-фри, кушать курицу в чесночном соусе, ждать посадки, но он даже не удосужится поднять трубку, потому что телефон лежит на столе дотошного пакистанца, там вообще, господа, засада, война миров, столкновение цивилизаций, и счастливые обладательницы биометрических паспортов, размазывая слезы по щекам, считают минуты до счастливого вызволения.
Зачем, нехорошо улыбаясь, пакистанец изучает склеенные странички паспорта, одна причина, стонет он, по лицу его стекают крупные капли пота, международный симпозиум кузнечиков, карнавал, слет любителей макраме, фестиваль юных филателистов, борьба за мир, все что угодно, дорогая, но не эта безумная улыбка, блуждающая по бледному лицу, я вскидываюсь оживленно, вспоминая о другом паспорте, позволяющем без дотошных расспросов преодолевать условности и границы, но благоразумие останавливает внезапный порыв откровенности, стоит только вообразить два паспорта в смуглых руках факира, и возрастающее недоумение коллег, столпившихся рядом.
Разрывается телефон, рыдает вайбер, но страж порядка неумолим, никаких, он повторяет, звонков, мисс, и небрежно касается кобуры, не угрожающе, нет, просто напоминая о том, кто в доме хозяин.
Понимаете, я набираю полную грудь воздуха и делаю такое прелестное движение руками, изображающее отсутствие угрозы для цивилизации с моей стороны, трэвел, гулять, впечатления, я художник, бродячий артист, моей натуре полезны перепады давлений и смена обстановки, вот обратный билет, через Париж, видите? С датой, Париж? пакистанский юноша вновь напрягается, его лицо приобретает напряженный фиолетовый оттенок, зачем вам Париж, мадам? одна причина, мисс, всего только одна, но веская причина.
О, я привстаю с казенного стула и хрипло хохочу, поражаясь наивности провинциала, что мне Париж, что мне Париж, мой мальчик, о ла ла, клянусь, если бы я вышла в Париже, я бы нашла достойное занятие, Монмартр, Мериме, Золя!
Возьмем Шагала. Возьмем, допустим, Шагала. Я устраиваюсь поудобней и загибаю пальцы. Шагал, Сутин, старина Моди, Пикассо.
Это ваши друзья, мисс? они смогут за вас поручиться?
Парнишка счастлив был завершению столь непростой беседы. К тому же, уверена, его внутренний мир пополнился новыми оттенками и глубинными смыслами.
Приключения, говорите вы. То ли еще было. Могла ли я вообразить, что обычный трактирный сортир станет для меня местом часового заточения, а также объектом пристального изучения на предмет особой задвижки с кодом.
Я, видимо, ее слишком нервно защелкнула. Слишком нервно. Опасаясь непрошеных визитеров, которые то и дело тянули ручку с той стороны.
Я набирала заветные цифирьки, давила на кнопочки, ковыряла пилочкой для ногтей, пыталась задобрить монеткой в один евро, но замок оскорбленно молчал, даже не думая подавать признаков жизни.
Хорошо, утирая пот со лба, с некоторой долей надежды я попробовала прибегнуть к помощи всесильного вайфая, по ту сторону расстилался волшебный мир, там сидела Таня, она, склонив голову над экраном, рассылала смайлики благодарному человечеству, даже на минуту не задаваясь тревожной мыслью обо мне, колотящейся лбом о задвижку, набирающей пароль, вновь и вновь скребущейся в металлическую дверь холодного сортира третьеразрядного кафе на краю Европы.
Не в силах сдержать охватившей меня паники, я вынуждена была прибегнуть к помощи ненавистного капслока, открой меня, Таня, спаси, все эти сообщения, конечно же, дойдут, но не раньше глубокого вечера, когда над океаном закричат хищные чайки, с небес вновь польются стремительные потоки, и вот тогда на экране айфона проступят мои отчаянные призывы о помощи.