Антону пришлось довольствоваться этим. Он откровенно скучал, а тот факт, что ему приходилось сидеть меж крыльев доспеха и смотреть либо на них, либо в спину своего спасителя и конвоира, удручал. По состоянию амуниции он сделал вывод, что она не раз побывала в бою, но там, где перья были потрёпаны или вырваны, он мог разглядеть отголоски изменчивого мира. Он поминутно обращал внимание на новые звуки и запахи, то есть все звуки и запахи вокруг. И тут врач чуть не поперхнулся: среди листвы он заметил гусеницу размером с собаку. Она встала на задние лапки и неуклюже помахала тремя парами передних. Антон несколько раз быстро моргнул, но существо уже скрылось под землёй. Он посмотрел на спутников, чтобы убедиться, что ему не показалось, но они, похоже, ничего не заметили.
В городе им наконец удалось спешиться, что безмерно обрадовало господина Шульца. Райден повёл их через рынок, где рядами стояли криво сколоченные прилавки, пахло рыбой и пряностями. Продавцы лениво предлагали свой товар, зная, что его итак купят, какую цену не назови. Здесь никто уже не обращал внимания ни на ребёнка, ни на человека, ни на крылатого война. Но среди этого букета ароматов, Антон, словно гончая, почувствовал тот самый, единственный запах, который он скорее назвал бы благоуханием. Сигареты. Врач оторвался от своих спутников и через несколько секунд едва нашёл их в толпе.
Они подолгу задерживались у каждого прилавка, рассматривая, экзотические и не очень товары. Антон замечал неудовольствие на лице проводника, но тот безропотно останавливался, когда его просили.
Извините, что так получается, я просто вижу это место в первый раз, смущённо проговорил врач. Мальчик перевёл.
Ты не в том положении, чтобы обманывать, чужак, Райден сдвинул брови, Я даю тебе время насладиться жизнью, на случай, если это твои последние часы. Ври больше, и мне не нужна будет Оракул, чтобы убедиться в твоей нечестивости.
Господин Шульц почувствовал, что его осадили и пристыженно замолчал. Мальчик тряхнул кудрявой головой и вопросительно посмотрел на отца, но тот ничего не заметил.
Почему-то во время этой пламенной речи Антон думал не о том, как его отчитывают и даже не о страшном смысле слов Райдена, а о его лице: оно было каким-то нездешним широким и квадратным, разрез глаз явно азиатским, но не узким, как у остальных. К тому же, кожа чуть смуглее. И жар, с которым он говорил о благочестии. По-видимому, его культура немного отличалась от местной.
Прошло около получаса, и они наконец дошли до пещеры на окраине села. Райден встал, опершись о стену, аккуратно сложил руки на груди. Это не помогло, и он всё же сморщился от боли. Затем он широко расставил ноги, от чего стал казаться ещё ниже. «Всё покатушки без седла», заметил про себя Шульц. Воин всем видом показывал, что врач может войти, когда будет готов, но что рано или поздно они это сделают, и бегство бесполезно. Антон не стал откладывать и зашёл сразу.
В довольно обжитой пещере, изнутри больше похожей на комнату в избушке, на пушистом ковре лежала женщина и причитала что-то под нос. Она ударила кулаком по полу. При виде посетителей она вздрогнула и попыталась спрятать телефон, но он выпал из рук, и экране Антон увидел очередную вариацию мобильной «три в ряд». Она выглядела шокировано, совсем не так, как подобралось «всезнающей».
У женщины были довольно приятные мягкие черты лица, на смуглой коже, виднелись крупные белые пятна, но всё же первым, на что обратил внимание врач была её видовая принадлежность: «Она тоже человек. Какое облегчение».
Гостей тут же окружили три гусеницы. Они вертелись вокруг них, громко дышали, похрюкивали, но, по всей видимости, их боеспособность на этом исчерпывалась. Оракул свистнула, и они громко затопали к ней по деревянному полу косыми лапками.
Райден что-то объяснил, мальчик что-то пробормотал, и Антону ничего не оставалось, кроме как сделать единственное возможное в подобной ситуации сказал: «Да». Женщина попросила ребёнка подождать снаружи, несмотря на все его возмущения, достала из кармана карамельную конфету, всучила ему и выставила за дверь. Она указала Райдену на дальний угол и помогла накинуть на плечи плед. Когда Шульц уже окончательно расслабился, Оракул неожиданно повернулась к нему и заговорила на чистом немецком:
Так, послушай, голубчик, это моя территория. Я здесь всемогущая.
Я не всемогущий! Я просто врач.
Ещё лучше! Я тут целительствую, она игриво вскинула брови, улыбнулась и посмотрела на Райдена, А намерения у тебя ой, какие корыстные
Нет, пожалуйста, я всё понял, я не претендую, Антон на всякий случай спрятал руки, чтобы случайно не показать пальцем куда-нибудь, Послушай, просто скажи, что всё хорошо, и ты меня никогда не увидишь.
Оракул подозвала Райдена и начала что-то объяснять. Всё это время воевода не отрывал глаз от врача и серьёзно кивал. Женщина села посреди комнаты, закрыла глаза и сделала удовлетворённое лицо, показывая, что они «съебодны». На вопрос, что это значит, она ответила: «свободны, только как можно быстрее. Пшёл вон!».
Когда они уже уходили, Оракул обратилась к Антону:
Ничего я ему не сказала, но ваш рассудок трещит по швам, а душа проклята, господин Шульц. Ещё раз попадёшься мне, флюгер сдам, как стеклотару.
Антон не понял, откуда она могла знать его фамилию, учитывая, что он пока сам её не знал, но решил подумать об этом позже. У него были проблемы посерьёзнее: воин молча вёл их в неизвестном направлении, а что на самом деле сказала ему колдунья, врач не знал.
Мальчик уже не мог идти, и Райден принял решение остановиться. Они сделали привал и уселись на постамент статуи человека с оленьей головой. Антон почувствовал смутную тревогу, как только увидел её, и потому решил встать поодаль, пока не разузнал об идоле больше.
Людолень. Бог местный, рассеянно пробормотал вождь и обхватил голову руками, Кидай задницу, лекарь, это важно. Ты чего-то недоговариваешь и разводишь меня, он указал мизинцем на свой нос, как чай в стакане. Я или расколю тебя, или прирежу. Ты можешь обмануть небеса, но меня ты не проведёшь.
Антон послушно сел рядом, и протянул Райдену сигарету. Тот замешкался, но всё же взял. Щёлкнув пальцами он, зажёг свою и дал прикурить доктору. Через секунду, все трое поняли, что только что произошло. По виску воеводы скатилась капля пота. Он в смятении уставился на человека.
Дело обстоит так, что я ничего не помню, Антон мягко улыбнулся. «Хорошее воспитание не в том, что ты не зажжёшь сигарету собственной рукой, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой», по крайней мере, пока это не выгодно. К тому же, он итак чувствовал, что весь день только и занимался тем, что в его родном языке называлось «löcher in den Bauch fragen» (спрашивать до дыр в животе). Как-нибудь в другой раз. Или никогда.
Когда мы с ребятами вернулись из похода, наткнулись толпу, которая чуть ли не с факелами шла к поляне. Судя по их рассказу, вы заявились сюда, сказали, что, якобы целители, и готовы бесплатно лечить местных. Большая часть испугалась, но кто-то всё-таки повёлся. А потом растрезвонил всем, что ему сделали больно, и что вы пришли травить народ и наводить порчу.
При слове «бесплатно» Антона скривило, как бараний рог. Он отметил этот рефлексный инстинкт для себя как подсказку, с которой тоже разберётся чуть попозже.
Насколько я понимаю, вас прогнали на окраину города и хотели выбить всю дурь, он замолчал и провёл кулаком по лицу вверх, Ваши показания более-менее совпадали, похоже, ты правда лекарь, и либо запредельно ушлый, что смог обмануть знахарку, либо, Райден поднёс кулак к виску и резко раскрыл ладонь, В любом случае, меня ты без последствий не обманешь. Пока поверю тебе, но только потому, что видел тогда твои обосравшиеся глазёнки. Но мой тебе совет: уходи прочь с этой проклятой земли, пока память самая большая твоя потеря. Чтобы здесь жить, пришельцам нужно дорого платить, он сглотнул и чуть слышно добавил, не обращаясь ни к кому, И с каждым днём цена становится только выше.
Мальчик яростно пытался напомнить отцу о том, кем он был, тысячу раз повторил, что его зовут Октай и какой сам Антон благородный и хороший. Всё это время врачу было грустно и нестерпимо больно: да, он теперь мог припомнить множество мелких фактов, и сопоставить их с тем, что уже выяснил сам, но помимо этого он почувствовал абсолютную искренность ребёнка, считавшего его моральным ориентиром. Антон, который теперь вспомнил, что он, вообще-то господин Шульц, почувствовал, как ускользает последняя надежда: сын знал его совершенно другим, честным и высокоморальным человеком, а теперь пытается убедить его снова стать таким. Но, похоже, ни о каком «снова» речи не шло.