С одного из балконов донеслись громкие голоса, потом смех, нестройный хор голосов затянул песню: «Номер ноль семь девять у нее, номер ноль семь девять»! Андреас еще раз отпил из бокала и вдруг понял, почему Фабиен была в пальто. Если старую малолитражку снабдить новым, более мощным аккумулятором, то вся система электроснабжения начнет работать с перегрузкой. Потому и фары у машины горели неестественно ярко. Поэтому и кондиционер, даже на минимальной мощности, работал так, что в салоне ей пришлось сидеть в пальто. Иначе можно элементарно простудиться. Андреас улыбнулся в темноту. Завтра будет еще один жаркий день. Все имеет свою логику, и у всего есть свои причины. Видишь эти причины? Нет! А они все равно есть!
* * *
Тридцать первое июля, суббота
* * *
Утро, кухня, окно, кофеварка. Ночью прошел дождь. Он бил по крыше и крупными пригоршнями бросал капли в стекло, словно прорвалась какая-то сеть и все, что в ней было круглого, высыпалось и запрыгало в разные стороны. Из леска за окном доносится оглушительный запах мокрой листвы. Поют птицы. Андреас сидит за кухонным столом, перед ним чашка кофе. Чуть дальше, на столе камень. Андреас берет его в руки, поворачивает так, чтобы грани его и поверхности начали блестеть, потом кладет обратно и делает глоток. Сегодня последний день июля. Можно уже вести себя совершенно свободно и никуда не торопиться. По телевизору показывают горы. Они только что вытащили свои головы из ватного тумана и выглядят растрепанными и хмурыми, как и всякое явление или живое существо в такую несусветную рань. Кадры меняются, везде видны зеленые склоны и застывшие тросы подъемников. Граница снегопада ушла за отметку пять тысяч метров.
Андреас мог бы сидеть здесь целый день, глядеть на камень и пытаться вспомнить, откуда он все-таки взялся. Но в этом нет ровным счетом никакого смысла. Вместо этого Андреас решает выйти на дистанцию и пробежать положенные километры. Он идет в ванную и тщательно чистит зубы. Вода с шумом течет в раковину. Это неэкономно, но привычка лить воду, находясь в ванной, осталась с ним с детства. Его всегда ругали за это, говорили, что Андреас не желает прислушиваться к доводам разума, и что Максимилиан, его родной брат-близнец, конечно же, не стал бы делать ничего подобного. Позже он прочитал о том, что воду в кране не просто можно, а даже нужно лить как можно в больших объемах, потому что в противном случае трубы канализации пересохнут и разрушатся.
Соседи из второго подъезда уже вытащили раскладные столы и стулья на улицу. Завтра вечером они будут есть жареные сосиски, пить белое вино и смотреть на салют. Но сейчас Андреас чистит зубы. Потому что во время пробежки он любит ощущать во рту и носоглотке полную свободу дыхания и свежесть. Свобода дыхания для него даже находится на первом месте. Она важнее всего. Отец знал, что говорил. В юности он занимался борьбой. А еще он любил ходить в горы, сейчас это называют модным словом «хайкинг» и даже есть магазины, которые продают все, что нужно для него. А тогда он просто брал рюкзак, желтый, немецкий рюкзак времен Второй мировой войны из грубой мешковины с темно-коричневыми ремешками и сияющими, но быстро ржавеющими металлическими пряжками, и шел в горы.
Мы шли в горы! Это было до боли свое. Боль очень схожа с чувством, которое ощущаешь, глядя на улетающий в небо воздушный шарик. Чем дальше, тем сложнее различить его на фоне режущей глаза синевы, но все равно более надежного способа вспомнить о глубоком прошлом еще не придумано. Отец всегда говорил, что дыхание при беге должно идти через нос на четыре такта: два шага вдох, два выдох. Это правило он запомнил навсегда, а еще указание никогда не пить воду до финала соревнований. Андреас выплевывает в раковину белую пену, выключает воду, надевает майку и спортивные трусы.
* * *
Для бега он приспособил старые удобные горные кроссовки «Эверест». Они уже порядком стоптаны, сквозь подошву можно ощутить крупный камень на дороге так, будто бежишь босиком, но все равно бегать в них лучше всего. Потом он надевает часы, берет в руки ключи, поправляет на носу солнечные очки, выходит на лестницу, закрывает и запирает за собой дверь. На улице, сразу у стоянки для велосипедов, цветут какие-то развесистые кусты. На листьях и на траве лежит еще влажный сумрак. Андреас идет сначала пешком по улице, мимо одноэтажных домов. Нужно пройти до конца улицы под деревьями, с которых изредка срываются пригоршни капель, и повернуть направо.
Для бега он приспособил старые удобные горные кроссовки «Эверест». Они уже порядком стоптаны, сквозь подошву можно ощутить крупный камень на дороге так, будто бежишь босиком, но все равно бегать в них лучше всего. Потом он надевает часы, берет в руки ключи, поправляет на носу солнечные очки, выходит на лестницу, закрывает и запирает за собой дверь. На улице, сразу у стоянки для велосипедов, цветут какие-то развесистые кусты. На листьях и на траве лежит еще влажный сумрак. Андреас идет сначала пешком по улице, мимо одноэтажных домов. Нужно пройти до конца улицы под деревьями, с которых изредка срываются пригоршни капель, и повернуть направо.
Там начнется его дистанция: обсаженная по обочинам мощными липами дорога плавной дугой уходит все время левее, затем берет курс на соседний поселок, который находится, если верить Гугл-картам, ровно в пяти километрах. Андреас включает секундомер и переходит с шага на бег. Дыхание через нос, два шага вдох, два шага выдох. Дома с одной стороны, с другой опять большое поле, за которым видна железная дорога, а дальше поросшие лесом холмы, на одном из которых стоит ретрансляционная вышка. В темноте она пульсирует красными огнями, а сейчас просто теряется в молочно-белом рваном облаке тумана. Получив письмо от окружного прокурора, он ощутил внутри лед.
Андреас не боялся писем от властей, потому что он не имел оснований бояться таких писем. Просто это письмо неожиданно а такие вещи всегда случаются неожиданно, сколько к ним ни готовься, стало границей, переступив которую обратно уже не вернуться. Он мог бы даже и не вскрывать письма, заранее зная его содержание. Он знал, что завершать отношения нужно личным разговором, что присылать вместо себя официальное постановление не только неэтично, а просто трусливо. Андреас ускоряет бег, деревья через равномерные промежутки появляются в поле его зрения и так же плавно исчезают одно дерево справа, одно слева, потом все повторяется. Дома кончились, потянулись поля, слева на пригорке показались постройки сельскохозяйственной фермы, где можно купить свежее молоко.
Он мог бы сделать из этого письма самую настоящую проблему. Он вспоминает, что их последний разговор был таким же, как и всегда. А ведь в тот момент она точно знала, что письмо уже в пути и что надежная швейцарская почта донесет это послание до адресата точно и в срок. Свои аккаунты в соцсетях она оставила без изменений, графа «Семья и отношения» не изменилась. Он мог видеть все, что делала Анна-Мари, если, конечно, приравнять учетную запись в социальной сети к реальной жизни. И потом эта командировка за океан, после которой она исчезла и теперь не подает признаков жизни. Интуиция подсказывает Андреасу, что она уже вернулась, просто по каким-то причинам молчит и скрывается. Но он не будет больше беспокоиться и каждые полчаса проверять телефон. Если Анна-Мари захочет, то она проявится сама. Дорога делает дугу влево и пересекает по мосту небольшую, но бурную речку.
Пот заливает глаза, Андреас отирает лоб рукой, опирается на металлические перила. Эта речка впадет через несколько километров в Ару, а она, в свою очередь, впадет в Рейн, а Рейн в Северное море, а потом Потом начинаются масштабы, перед которыми сознание пасует, покорно поднимая руки. Однажды он уже видел такую речку. Тогда еще они жили недалеко от Лёйкербада. Он был простой горной деревней, только-только открывшей для себя выгоды международного туризма. Кажется, они с отцом ездили тогда в Сьон, зачем, сказать уже сложно, почти невозможно. Это случилось незадолго до того, как стало ясно, что Максимилиану потребуется особый уход и еще до того, как семья приняла решение о переезде в другой кантон. Для отца, видимо, этот переезд стал такой же границей, после которой все стало иначе. Жизнь стала другой.
Андреас помнит, как они зашли в строительный супермаркет. Отец говорил, что после смерти алюминиевого комбината этот магазин стал спасением для региона. В юности он грузил бочки с вином на железнодорожной станции, а потом прилежно относил заработанные монетки в банк. Потому что достоинство человека это дела рук его, «ибо трудящийся достоин пропитания». Вот потому-то он так бережно прикасался тогда к мешкам с цементом и образцам кафельной плитки, к аккуратному штакетнику и плитам из ДСП, к электродрелям «Хилти», к рулонам с обоями, к оконным рамам, чугунным печкам, садовым скамейкам и металлическим чемоданам с наборами инструментов, от отверток и напильников до молотков и небольших портативных паяльников.