Максим оттопырил карман, взглянул. Потом достал деньги и положил бабушке на кровать рядом с подушкой.
Сколько там? спросил Небельский. Пятьдесят? Хороший бизнес. Поднял бабушку ночью пятьдесят рубликов в кассу.
Науменко нахмурилась и засопела, потом сумела снова достать деньги и протянуть их Максиму.
Возьмите, шепнула из-за спины Замира. А то я у неё потом до утра давление не собью.
Добровольский посмотрел на медсестру, желая убедиться, серьёзно ли она это говорит. Потом взял деньги и убрал в карман хирургического костюма.
Не та сумма, чтобы переживать, покачал головой, выходя из палаты, Небельский. Сахар купишь в ординаторскую.
Уходя, Добровольский выключил в палате свет. За спиной раздалось «Наконец-то!» и скрипнуло несколько кроватей.
Когда Максим вернулся в ординаторскую, было четыре сорок. Спать осталось чуть больше полутора часов если ничего не произойдёт. Сунул руку в карман, достал смятый полтинник, бросил его на стол и присел на разложенный диван.
Все в порядке? услышал он за спиной тихий голос.
Так, внутренние мелкие проблемы, ответил Максим. Ничего серьёзного. Бабушку с пола поднимали. Всего лишь центнер живого веса. Что-то типа «Здравствуй, грыжа!».
Они помолчали, а потом он вдруг сказал:
Знаешь, кем я себя сейчас чувствую?
Кем?
Не поверишь.
Поверю во что угодно.
Есть такая профессия выдуманная переворачиватель пингвинов. То есть до сегодняшнего дня я знал, что она выдуманная, а сейчас понял, что это я и есть. Они все падают, падают, а я их поднимаю и переворачиваю.
Кто все? Ты о чём? Его спины коснулись тонкие тёплые пальцы.
Максим засопел, недовольный непониманием его метафоры.
Есть такой миф про Антарктиду. Когда пролетает вертолёт над пингвинами, они запрокидывают головы посмотреть на него и падают на спину, а встать обратно не могут. И на полярных станциях есть специальные люди переворачиватели пингвинов. Они выходят и помогают им встать.
А при чём здесь ты?
Добровольский почувствовал, что если он начнёт сейчас объяснять, то до утра времени на это точно не хватит. Он вздохнул, скрипнул зубами и сдержался.
Наступила тишина. Было слышно, как тикают часы над дверью в ординаторскую и где-то плачет ребёнок. Максим в этой паузе медленно, с каждым щелчком секундной стрелки осмысливал произнесённое, его собеседница услышанное. Потом она спросила:
Спать будешь?
Если получится.
А если не получится?
Он оглянулся и покачал головой.
Получится, уж поверь.
Он прилёг, натянул одеяло, почувствовал женское тело. Несмотря на вполне здоровые инстинкты, глаза его сами стали закрываться; он ощутил некое подобие сонного паралича, когда ты ещё здесь, в реальности, но уже не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Женщина рядом повернулась к нему, обняла, погладила, провела пальцем по редеющим волосам. Потом посмотрела на часы над дверью и аккуратно перебралась через засыпающего хирурга. Надев халат, она тихо выскользнула в коридор.
Спустя минуту Максим Петрович Добровольский уже сладко спал, подложив под щеку ладонь.
Ему снились пингвины.
2
Я на выходных в поход ходил, внезапно захотелось поделиться со всеми в операционной Максиму. Сам по себе. Нашёл турагентство, записался, поехал.
Так пошёл или поехал? уточнила анестезистка Варя, набирая в шприц пропофол. В разговорах она участвовала наравне с докторами позволял статус постоянной медсестры на наркозах.
Сначала поехал, потом пошёл, перекидывая через плечо привод дерматома, завёрнутый в стерильную простыню, уточнил Добровольский. Педаль можно на мою сторону?.. Ага, спасибо.
Подкрутите сами, сколько надо, стоя спиной к хирургу и наводя порядок на столике, громко сказала Елена Владимировна. Операционной сестрой она была образцовой такого высокого уровня ассистенции хирург раньше не видел. Девочку из медучилища в их районной больнице приходилось самостоятельно учить всему практически с азов, а за пожилой Марьей Дмитриевной надо было незаметно нюхать все шарики, чтобы она ничего не перепутала.
«Сколько надо» это Елена Владимировна сказала про дерматом. Точнее, про толщину лоскута. Максим повернул устройство регулировочным винтом к себе, подкрутил на «ноль тридцать пять», зафиксировал.
А куда ходили? не унималась Варя. Ей сейчас делать было нечего, анестезиолог после вводного наркоза вышел позвонить в коридор, она сидела на стульчике и скучала.
А куда ходили? не унималась Варя. Ей сейчас делать было нечего, анестезиолог после вводного наркоза вышел позвонить в коридор, она сидела на стульчике и скучала.
В заповедник, ответил Добровольский, протягивая руку. Наташа, операционная санитарка, налила ему в ладонь немного вазелинового масла, Максим быстро пронёс его над столом и размазал по ноге пациента там, откуда собирался брать лоскуты. У нас же тут заповедников хватает, между прочим, уточнил он. И национальных парков всяких.
И как, понравилось? Елена Владимировна поднесла столик с инструментами поближе, но оставила пока в стороне. Всё, что им с Максимом могло сейчас понадобиться, она либо положила рядом с операционным полем, либо держала в руках.
Давай я возьму сначала, а потом расскажу?
Не дожидаясь согласия, он наклонился над ногой пациента и посмотрел на Елену.
Готова?
Она молча показала пинцет в своих руках.
Можно? это был уже вопрос к Варе.
Можно, кивнула она. Уже давно можно.
Максим бросил последний взгляд на татуировку в виде какой-то непонятной лошади с крыльями на бедре пациента, нажал педаль, ощутил не очень быстрое, но ровное вращение диска лезвия в дерматоме и приложил его к коже. Елена быстро подхватила кончик лоскута и потянула на себя, после чего Добровольский двинул рукой с инструментом вверх по бедру. Медсестра вытягивала кожу, не позволяя ей встретиться с вращающимися деталями, а Максим следил за траекторией. Дисковый дерматом хоть и скользил по маслу, но из-за центробежной силы все время норовил уйти в сторону по направлению вращения. Через сантиметров двадцать от начала Добровольский приподнял край диска, отсёк и лоскут остался у Елены в лапках пинцета. Она быстро поместила снятую кожу в банку с физраствором и приготовилась к продолжению.
Быстро наливающийся кровавой росой прямоугольник «донорского места» был идеален. Добровольский оценил его, взглянул на операционную сестру и пошёл на второй заход.
Когда все четыре лоскута лежали на дне банки, Елена Владимировна набросила на раны салфетку с перекисью, а сама отошла к перфоратору.
Сразу предупреждаю, услышал Максим. Перфоратор уже на свалку пора. Ножи никакущие. По краю вообще не режут. Так что смотрите сами, хватит вам кожи или нет.
Что ж делать, Леночка, пожал плечами хирург. Посмотрим, что выйдет. Вся надежда на твои золотые руки.
«Леночка» Я в ваших лоскутах лишние дырки не прогрызу, буркнула сестра. И вообще, могли бы и сами на перфораторе поработать.
Она взяла в руку салфетку, чтобы сделать подобие защитной прослойки между перчаткой и ручкой перфоратора.
У меня скоро мозоли будут от этой хреновины, добавила она перед первым оборотом. Привыкли, что я тут все сама да сама.
Зато у тебя, Лена, с правой руки удар, наверное, как у боксёра, включилась в разговор Варя, оторвавшись от смартфона. Ты столько этих лоскутов здесь открутила.
Мне от этого не легче сопела Елена Владимировна, пропуская первый через множество ножей, превращающих сплошной кусок кожи в подобие советской авоськи. Максим подошёл поближе, посмотрел на то, как с другой стороны дерматома вылезает сетчатый лоскут, подхватил его пинцетом и отправил в банку.
Давай я сам. Он легонько отодвинул Лену. Больно смотреть.
Она разогнулась и протянула ему салфетку:
Без неё никак, порвёте перчатку.
Добровольский достал из банки следующий лоскут и вдруг заметил:
Странная какая ручка у перфоратора. Как будто вентиль на кране водопроводном.
Так это и есть кран, усмехнулась медсестра. Родная ручка уже давно отвалилась. Ему лет десять, не меньше. Нам уже три года его из заявки вычёркивают вот и выходим из положения как можем.
Добровольский разгладил очередной фрагмент кожи где пальцем, где пинцетом и принялся вращать ручку. Уже со второго оборота уважение Максима к Елене Владимировне выросло приблизительно вдвое и продолжило увеличиваться с каждым движением руки. Усталость в мышцах предплечья накапливалась в геометрической прогрессии. Он следил за тем, как лоскут проходил через ножи, и чувствовал, что после третьего запросто можно словить синдром де Кервена и долго потом маяться воспалением сухожилия первого пальца.
Из коридора тем временем вернулся Балашов.
Две колонухи ещё сегодня, с ходу сказал он Варе, имея в виду колоноскопии под наркозом. Сходишь?