Мои сомнения, не перепутал ли я чего, окончательно развеялись, когда появился мой заместитель по учебновоспитательной работе Рыгалов. Ровно в десять утра он, тяжело пыхтя, вошел на первый этаж с огромным портфелем в руках и расстегнутой ширинкой на засаленных брюках. Портфель, продырявленный во многих местах, дополнял неприглядную картину таких же дырявых, засаленных брюк, подпоясанных не то ремнем, не то веревкой. Рыгалов был несколько непропорционально сложен, и винить его в этом грешно, но выглядел он всетаки, как бомж. Этому способствовал его неряшливый вид. Он не брился, не умывался и не чистил зубы. Это можно было определить, стоя рядом.
Как и военрук Блинков, Рыгалов в прошлом военный, видимо курил только махорку, потому что и сейчас она у него сыпалась из бокового кармана, донельзя потертого, грязного и мятого пиджака.
Здравия желаю, товарищ дилехтор! произнес он едва слышно, выпрямляя короткое туловище и пытаясь держать высоко голову.
Вы что с дачи приехали, канаву там рыли и не успели переодеться? Почему не являетесь на работу вовремя? сказал я, морщась от его внешнего вида. Застегните ширинку на брюках, черт возьми. У нас все же учебное заведение, а не бордель, как мне кажется.
Никак не озможно, молния испортилась. Я прикрою ее п'орфелем.
Сейчас же возвращайтесь домой, и приведите себя в божеский вид. Вы же мой зам, а не дежурный в конторе гробокопателей. И почему никого нет? Урок начинается в девять нольноль, а сейчас стрелки показывают десять.
А, знацца, так: завтрак в одиннадцать. Вот к одиннадцати все и придут. Что тут такого? Пусть люди отсыпаются и ученики тоже. Вы думаете, они не устают? Еще как устают. Вспомните свою молодость: только голову к подушке, и уже сразу сны. Знацца, и у наших воспитанников то же самое. Это я замполит не высыпаюсь. Мне с собакой по утрам гулять надо. Она утром, когда я еще вижу фронтовые сны, там Гитлер прячется в окопах, а с гранатой, забыл, с автоматом вваливаюсь и кричу: руки вверх, каналья, и в это самое время собака уже лижет мне колено. Приходится выводить ее на свежий воздух. И, кроме того, я обо всех думаю, переживаю. Молодежь, она влюбчива: мальчишки стараются девушек обрюхатить, а девушки потомычки к родителям возвращаются, в подоле приносят. Мы страдаем, а осударство выигрывает. Солдаты растут, мировую революсию зачищают. Такто. Вы новенький, сразу видно, но ничего, привыкните. Любая новая метла поновому метет, пока не поизносится малость.
А почему вы, разговаривая, глядите в пол?
Знацца, уважение к руководству выказываю. Это еще с армии. Там разговаривать с командиром можно, только опустив глаза.
В разговоре опускает глаза тот, кто виноват. Шаронов пришел?
Кажись, пришел. Я пойду, позову его.
Хорошо.
Вскоре подошел мой первый зам Шаронов. Держался он несколько неуверенно на собственных ногах, словно переболел тифом, щурил красные глаза и периодически икал. От него несло винным перегаром, обожженными внутренностями, которые дурно влияли на его красноватое лицо, покрытое пятнами. Я делал усилие, чтоб не рассмеяться, но вдруг меня охватила жалость к нему, как к ребенку, который потерял родную мать.
Уходите домой. От вас несет, как от перченого козла. В таком виде больше на работе не появляйтесь, я не хочу вас видеть, произнес я, приходя в ярость. Здесь все же учебное заведение, а не пивная. Какой пример вы показываете сотрудникам, своим подчиненным, да и подросткам тоже? Уходите сейчас же, сию минуту! Ну, кому сказано?
Я не хотел бы так сразу вступать в конфликт, но должен пердупредить: за мной партийное бюро училища, а это сила, понимаете? И к тому же я хочу с вами работать, учиться у вас, не гоните меня, сказал Шаронов с некоторой гордостью, как бы подчеркивая свою лояльность, за которую я непременно должен быть благодарен.
Я вас не гоню, я хочу, чтоб от вас не несло спиртным, мы же работаем с подростками, неужели это непонятно? И давайте, поговорим в другой раз на трезвую голову. Договорились?
Подростки сами хороши, пьют похлещи, чем мы, взрослые.
Они с вас берут пример, подражают так сказать. Неужели вы этого не понимаете? Уходите, отоспитесь, придете в себя и возвращайтесь. Это так, на первый случай. Если увижу вас в таком пикантном виде еще раз, будете искать работу в другом месте.
Они с вас берут пример, подражают так сказать. Неужели вы этого не понимаете? Уходите, отоспитесь, придете в себя и возвращайтесь. Это так, на первый случай. Если увижу вас в таком пикантном виде еще раз, будете искать работу в другом месте.
Где в другом, что в другом? Ну, хорошо. Пойду отсыпаться.
В пивной можно устроиться, в самый раз, Саша.
Слово Саша ему понравилось, он повеселел, одарил меня добродушным взглядом и моргнул, дескать, могли бы и вместе попробовать кровь разогнать.
Наконец стрелки часов начали показывать 10 часов 50 минут утра. Появились первые ученики, выспавшиеся, радостные, в рваных кофтах, потертых брюках, стянутых веревкой вместо ремня и стоптанных кирзовых сапогах неоднородного цвета. Они ворвались в столовую с гикомкриком, заняли столы и начали вытаскивать посеревшие алюминиевые ложки с загнутыми хвостами, в виде крючка, при помощи которого эти ложки можно было зацепить за голенище.
В отличие от своих воспитанников, мастера, преподаватели, лаборантки, воспитатели общежития и руководители всевозможных кружков, хотя, как выяснилось потом, ни один кружок в училище не работал, а только числился, а его руководители получали зарплату, рассаживались за отдельный стол, не снимая верхней одежды.
Наставники молодежи, эти чахлые «светила» педагогической науки, молча заняли сдвоенные столы, извлекли ложки с вилками из внутренних карманов пиджаков и стали расставлять напротив тарелки с кашей и котлетой. Все вроде укладывалось в норму. Но когда я увидел, как Нот Васильевич пьет чай из большой тарелки, обжигая губы об ободок, и робко посматривает в мою сторону, я проскочил мимо учительского стола и направился к тем столам, где сидели ребята. Они хотели выказать уважение новому директору, делали движения, чтобы встать, но я, подняв руку ладонью вниз, они правильно поняли мой жест, и оставались на месте.
Ребята оккупировали два сдвоенных стола и к моему приближению проглотили по котлетке довольно скромного размера. Их было не более двадцати человек.
Здравствуйте, ребята! Приятного вам аппетита! Ну, как, хватает, или слабовато? стал я спрашивать притихших мальчишек, то опускавших, то поднимавших на меня глаза.
Слабовато. Что это по одной котлетке пополам с хлебом? Только по кишкам размазать, бойко ответил один мальчишка довольно крепкого телосложения. Хотя бы по две можно бы терпеть.
Хорошо, сказал я, подойди к раздаче, попроси добавки.
Мне никто ничего не даст.
Скажи: Александр Павлович велел.
Мальчик вернулся с полной миской каши и тремя котлетами сверху. Глаза у него светились как фонари от радости. Но тут поднялся лес рук: все просили добавки.
Сейчас, посидите, ребята.
Я подошел к раздаче, вызвал поваров. Они нашли полкастрюли котлет и целый бочок каши.
Вот вам добавка, только чур, не объедаться, а то заснете на уроках.
Ктото хихикнул, подставляя миску и тут же, орудуя алюминиевой ложкой с загнутым хвостом. И каша и котлеты были уничтожены в мгновение ока и это естественно: разрыв между ужином и завтраком составлял более двенадцати часов.
Ребята, благодарили, казалось от души, но тут же, какоето время ответили черной неблагодарностью. После завтрака, который окончился в половине двенадцатого дня, все разбежались, кто, куда. Напротив учебного корпуса стояла пивная палатка. Мои ученики образовав очередь, обсуждали нового директора и пришли к выводу, что он парень ничего, но вероятно хороший тюха, которого они уже объегорили.
Посмотрим, что будет завтра, сказал заводила Кораблев.
Но в это самое время я уже подкрался с фотоаппаратом и успел дважды щелкнуть. Они тут же разбежались как на пожаре, и я их в этот день больше не видел.
Некоторых от переедания стало клонить ко сну, и они уехали в общежитие досыпать. До обеда. А в обед снова появились в столовой.
* * *
После завтрака я зашел к заведующей столовой посмотреть, сколько же ребят сегодня завтракало. Катерина Сидоровна нехотя отдала мне талоны заявки, которые сдавал ей каждый мастер. Я тут же подсчитал, и вышло, что завтракали четыреста двадцать учеников.
Не много ли, Екатерина Сидоровна? Ведь в зале было всего двадцать, а может и меньше.
Катерина Сидоровна, лет под сорок, амбициозная, вспыльчивая, незамужняя, растила одного ребенка, вспыхнула, готова послать меня подальше, но воздержалась. Все же новый человек загадка, не знаешь, что он может выкинуть и к тому же, это явно не Наумочкин. И на завтрак не пришел, и от скана отказался. Тут нужны другие подходы, решила она и попыталась выжать из себя улыбку.