Доку΄менты на стол, приказал он, усиленно массируя копчик левой рукой и перекидывая сигарету из одного угла рта в другой при помощи кончика языка. Пачпорт жены, свидетельство о заключение брака. Ты хорек, подобно остальной шантрапе, женился ради Московской прописки, знаем мы вас. Жаль: не могу отказать, не то я бы всякую лимиту отправлял туда, откуда приезжает эта шантрапалимита. Ну да ладно, придешь у понедельник за пачпортом.
Майор ошибся, может не нарочно, но, скорее всего, сознательно, потому что в понедельник приема в паспортном столе не было.
Я вышел от начальника паспортного стола, сопровождаемый лошадиным хохотом, и спокойно направился в сторону дома, слабо представляя, как много для меня значил этот паспортный стол, и какие муки меня могли ожидать, если бы все же этому майору удалось отказать в прописке.
Дома встретила супруга не то что радостно, а както вяло, а точнее безразлично, будто я явился в качестве кредитора, да ей и не до меня было: малыш после родовой травмы, все время верещал бедный, никому в доме не давал покоя. Малыш неосознанно кричал от боли, сотрясая ручками, которые не сгибались в локтях, а пальчики на ручках застыли в растопыренном положении. Я уже знал, что во время родов врачи отправились пить православную, и к роженице никто не подошел в самый ответственный момент, чтобы спасти ребенку жизнь и избавить его от тяжелой судьбы пожизненного калеки.
Не сиди ни минуты в квартире, сказала она, не глядя на меня.
А что делать?
Как что, иди, ищи работу. На что мы житьто будем, ты думал об этом, когда решился заводить семью?
Никто из нас ни о чем не думал, сказал я, глядя в пол. Встретились, понравились друг другу. Кажется, я тебе тоже понравился, а дальше, как это обычно бывает, у тебя животик стал увеличиваться Так возникла семья.
И хорошо, и хорошо, произнесла Женя, глядя на меня пытливыми черными, но уже покрасневшими глазами. Мне уже тридцать, тебе тридцать, в самый раз. Ты уже был женат, там хвост за тобой, я так боюсь, чтоб отец не узнал Узнает нам житья здесь не будет. Тебе придется на дветри работы устраиваться, волчком вертеться, дабы мы не голодали. А романтические мечты, они давно улетучились. Одна надежда на дядю, что работает в министерстве. Я, в общем, хожусплю. Мальчик всю ночь кричит, спать не дает. Иногда дурные мысли в голову приходят: вышла бы на балкон вместе с больным сыном и спрыгнула с пятого этажа на плиты. Сразу бы все кончилось.
Не говори глупости. Ты что, Женя? а я как?
Хорошо, не буду. Иди, милый, ищи работу, хоть какуюнибудь. Хоть сторожем, я хныкать не буду, мне все равно, где ты и кем ты будешь работать, лишь бы копейка в доме прибавилась. Я как инженер получаю в конструкторском бюро сто пять рублей. Ну, разве это деньги? Смешно говорить даже. Может, и тебе сто дадут, вот уже двести, вот уже и независимость какаято. Отец, знаешь, какой жмот. К тому же мать на его шее всю жизнь сидит.
Хорошо, хорошо, я все понимаю. Но, кажись, надо паспорт. А паспорт в милиции. Начальник паспортного стола положил его в ящик стола и сказал: придешь в понедельник, а понедельник у них выходной день.
Паспорт принесешь потом, сначала найди себе место. Объясни: несколько дней спустя, паспорт будет, никуда он не денется.
Я тут же набросил дранный пиджачок на худые плечи и как «глава» семьи, бросился к уличным щитам, на которых круглый год висело объявление о приеме на работу. В основном требовались рабочие профессии. А что, если пойти рабочим, подумал я. Но ведь профессии никакой, один паршивый марксизм в голове, да классическая литература. Мой юношеский романтизм, замешанный на наивности, внушал мне, что я буду великим писателем, и денежный вопрос отойдет в звездное пространство, как пар от воды во время кипячения. А вышло так, что я как был гол как сокол, так им и остался. Да еще семью завел.
К вечеру, усталый, как гончая собака, я вернулся домой ни с чем и улегся в той же клетушке, где ютилась и Женя с больным ребенком, не раздеваясь и не претендуя на ужин.
На следующий день я встал раньше всех и уже в семь утра пил подогретый чай с кусочком черствого хлеба. Тесть с тещей еще храпели, да так, что занавески шевелились.
Еще транспорт был не загружен народом, когда я сел в автобус, чтоб доехать до метро «Войковская», так называлась станция в честь ленинского головореза Петра Лазаревича Войкова, принимавшего непосредственное участие в казни царя и его несовершеннолетних дочерей. Я решил отправиться в самый центр столицы. Именно с центра начались поиски работы. Но эти поиски ни к чему не привели, мало того, они оказались бесполезны. Я, по своей неопытности, не учел одной простой вещи: не имея партийного билета, невозможно было найти работу, если только дворником, или на худой конец воспитателем в рабочем общежитии на семьдесят рублей в месяц.
На следующий день я встал раньше всех и уже в семь утра пил подогретый чай с кусочком черствого хлеба. Тесть с тещей еще храпели, да так, что занавески шевелились.
Еще транспорт был не загружен народом, когда я сел в автобус, чтоб доехать до метро «Войковская», так называлась станция в честь ленинского головореза Петра Лазаревича Войкова, принимавшего непосредственное участие в казни царя и его несовершеннолетних дочерей. Я решил отправиться в самый центр столицы. Именно с центра начались поиски работы. Но эти поиски ни к чему не привели, мало того, они оказались бесполезны. Я, по своей неопытности, не учел одной простой вещи: не имея партийного билета, невозможно было найти работу, если только дворником, или на худой конец воспитателем в рабочем общежитии на семьдесят рублей в месяц.
После длительных мытарств на протяжении трех месяцев, мне удалось устроиться вожатым в пионерский лагерь, принадлежащий Главмосстрою, а затем воспитателем в рабочее общежитие все на ту же нищенскую зарплату.
Родной брат тестя, министр топливной промышленности, никак не отреагировал на просьбу брата пристроить зятяголяка хоть куданибудь, и таким образом я пополнил семью нищих еще одним ртом. Отношение ко мне тестя, тещи, да и жены и стало таким, как к лишнему, бесполезному рту. Это больше всего угнетало и унижало. Я мучительно искал выхода из безвыходного положения.
И нашел. Возможно, судьба сжалилась надо мной. Уже с сентября следующего года я работал на трех работах пионервожатым в 201 школе, воспитателем в общежитии Главмосстроя (вечернее время) и преподавателем эстетики в ПТУ 22. Фигаро здесь, Фигаро там. Как я успевал это мой секрет, а вот то, что я приходил домой в двенадцать ночи и уходи в шесть утра никакого секрета. Члены чужой семьи, куда я так просто внедрился, не видели меня, не кормили, не поили, не стирали и не убирали за мной, и были весьма довольны.
Моя работа в 201 школе вожатым и воспитателем в общежитии, радости не приносила, хотя я трудился там как пчелка, а вот в ПТУ я неожиданно нашел себя. Честно говоря, я и не знал, что на такое способен. Это был прыжок в горящий костер, но приземление оказалось на зеленой лужайке, усыпанной цветами. Такое бывает только в сказке. Так бывает у обездоленных, когда судьба вдруг поворачивается лицом в их сторону, и в море голодных и нищих, отбирает одну особь, дабы эта особь испытала большую радость в своей короткой жизни.
Юные девчонки, недавно окончившие среднюю школу, слушали мои лекции, затаив дыхание. Они просто поедали меня глазами, возможно, видели меня в постели, не давали мне покоя между лекциями. И даже на лекциях, когда в конце, я произносил: какие будут вопросы, поднимался лес рук.
Скажите, а вы женаты?
Да, конечно. Но какое это имеет значение?
Большое. Такой красавчик, и такой умный, говорила одна блондинка высокого роста в короткой юбке, никого не стесняясь. Вы мне очень нравитесь. Давайте, махнем куданибудь после занятий.
Девушки, красавицы и вы мне очень нравитесь все! Я без ума от вас всех. Но все дело в том, что если я когонибудь из вас подержу за ручку, меня тут же уволят, точнее, выгонят с треском за попытку соблазнить ученицу.
Нет, я скажу, что я вас соблазнила. Меня Лилей звать, я Воронова, запомните меня.
Хорошо, Воронова. Когда вы окончите училище и станете работать чертежницей, я вас непременно разыщу, а пока давайте вернемся к занятиям.
Фу, какой.
Уймись, болтушка! взревели другие. Видишь, наш преподаватель уже покраснел, видать, добилась своего.
Между тем звонок уже прогремел, пора было начинать второй урок по теме. На втором уроке все сидели тихо, старательно конспектировали, вели себя достойно, как первокурсники на лекции какого-нибудь московского института.
Мой имидж поднялся в собственных глазах, и это было чрезвычайно важно. Я комуто нужен, я не такой пустой, как говорит тесть, этот малограмотный слесарь шестого разряда, что зарабатывает на заводе Микояна в два с половиной раза больше своей дочери с высшим образованием. Он любит заложить за воротник и весь вечер долдонит, какие все плохие, в том числе и его брат министр и что Ленька Брежнев алкаш и бабник.
Значит, я не погибну в этом городе, я обязательно найду свою норку, как одинокий крот и совью себе там теплое гнездышко назло тем, кто меня считает ничтожеством, прилепившимся к чужому столу.