Петербургская поэма. Избранные стихотворения - Марк Котлярский 7 стр.

Спокоен воздух. Не дрожит вода.
Не бродят в переулках чьи-то тени.
И ветра нет. Спокоен мир растений.
Горит подслеповатая звезда,
Недобрый свет свой бе́з толку роняя.
Над миром тишь обманчива, как сон.
Лишь где-то вдалеке бубнит клаксон
Последнего, сбежавшего трамвая.
И город спит.
Подведена черта:
Спят люди, позабыв про все раздоры,
Забыты дрязги, сплетни, разговоры.
Забыто всё.
И нету ни черта!

Перенестись туда, где ливень

Еще шумней чернил и слез

Где ливень по-над городом завис,
Как зависает новая программа
В компьютере. А кто-то сел за вист,
И у него конкретная программа:

В картишки перекинуться. Затем
Затеять разговор о рыбной ловле;
Да мало ль тем? Но я слежу за тем,
Как ливень обрабатывает кровлю:

Шлифует, чистит, а потом сверлит,
Как будто бы готовит к скорой сдаче,
То вдруг теряет рифму, как верлибр,
Забытый, как герань на старой даче.

Где ливень, там вода стоит стеной,
Стенают ставни, стонут стекла тонко;
Где ливень, ты прощаешься со мной,
Худа и молчалива, как эстонка.

Когда он стихнет, этот шум воды,
Когда чернила высохнут, как слёзы,
Взойдет в зенит созвездие беды,
Напомнив пастернаковские грёзы

Поднимите мне веки

Поднимите мне веки
Поднимают века:
открывается пропасть,
глубока и бездонна,
и судьба человечества,
горька и бездомна,
пропадает во мне,
как безумья река.

Чья рука
нас бросает
в безумия реку,
роковыми страстями
играя,
небрежно шутя?
Чья рука оставляет автограф,
вынося приговор человеку?
И лишается разума человечество, 
неразумное Божье дитя.

Поднимите мне веки, 
я увижу зарю,
я почувствую запах цветов
и запах озона.
Где-то спрятана в мире
заповедная зона.
Вдалеке от безумья реки 
я о ней говорю.

Мир однозначно сошел с ума,
Как сходит с рельсов старый трамвай.
Ну что, старик, скорей наливай,
Пока не поехала крыша сама.

Водка? Шампанское? Ной, не ной,
Пей-ка лучше под звон цикад.
Видишь, с фото глядит депутат,
Словно радуга, весь цветной.

Если радость на них одна,
Значит, проклятье будет одно.
Кто ж опускается на самое дно,
Тот воистину пьет до дна!

Не дай мне Бог сойти с ума!..

Не дай мне Бог
Сошел с ума,
плывут вокруг, как стены, лица,
дорога дальняя пылится,
пуста дорожная сума.

О, лиц летящих листопад,
глаза краснее спелой клюквы,
и щелкают стальные клювы,
и губы шепчут невпопад:

Не дай мне Бог
Но Бог даёт
лишь только шанс.
О, правый Боже,
прости меня.
Мороз по коже:
мне кошка лапу подаёт,

поскольку кошка 
это Бог,
как полагали египтяне.
Но если Бог во мне, то я не
знаю, кто я.
Колобок?!

Облаков очумелых движенье,
И деревьев кипящая просинь.
Что ж, ушло от меня наважденье,
Словно лето, ушедшее в осень.

Улеглись, как продукты в кошелке,
Бушевавшие дни и недели.
Были птицы на импортном шелке,
Да и те далеко улетели.

Как непрочно шитье привозное,
Как житье это стало докукой.
В этом мертвом немыслимом зное
Всё опутано сплином иль скукой.

Убежать бы куда от разброда
Смутных мыслей, неясного знанья.
Но любовь это чувство ухода,
Скорбный путь, возвращенье сознанья.

У кофе горький привкус был,

Я пил его глотками, жадно.
Как будто горечь беспощадно,
Я этот кофе жадно пил.

Но я привык, пожалуй, пить
Горчащий и горячий кофе

А в мыслях было:
Так любить,
Чтоб замереть на полувздохе,
Чтоб замереть от немоты,
Поняв, что ты косноязычен,
И что до ужаса привычен
Твой мир с утра до темноты

А свет от лампы падал вниз
И расходился полукругом.
Когда бы жизнь привычным кругом
Мысль путешествует без виз
Причем здесь визы?
Но любовь
Она вообще не знает правил.
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку
Вновь и вновь
Мне чьи-то строки лезли в душу:
Поедем завтра на бега
Ах, я молчанья не нарушу
Ну, что Вы, граф, я Ваш слуга
Графья, жокеи, лорды, мэры,
Друзья и годы, и враги
Тревожили без всякой меры
Мои усталые мозги.

Но сквозь набат коварных строчек
Мучительно, издалека,
Вдруг понял я, что чувство хочет
Сказать свое наверняка.

Когда строку диктует чувство
Но чувство диктовало вновь,
Что непонятное искусство 
Моя ненастная любовь.
В ней перепутаны все роли,
И маску не сорвать с лица,
И мыслей нет о худшей доле,
И нет счастливого конца

У кофе горький привкус был.
Но кофе выпит.
Что со мною?
Я всё забыл. Я всех забыл.
Давайте лучше про другое

У кофе горький привкус был,

Я пил его глотками, жадно.
Как будто горечь беспощадно,
Я этот кофе жадно пил.

Но я привык, пожалуй, пить
Горчащий и горячий кофе

А в мыслях было:
Так любить,
Чтоб замереть на полувздохе,
Чтоб замереть от немоты,
Поняв, что ты косноязычен,
И что до ужаса привычен
Твой мир с утра до темноты

А свет от лампы падал вниз
И расходился полукругом.
Когда бы жизнь привычным кругом
Мысль путешествует без виз
Причем здесь визы?
Но любовь
Она вообще не знает правил.
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку
Вновь и вновь
Мне чьи-то строки лезли в душу:
Поедем завтра на бега
Ах, я молчанья не нарушу
Ну, что Вы, граф, я Ваш слуга
Графья, жокеи, лорды, мэры,
Друзья и годы, и враги
Тревожили без всякой меры
Мои усталые мозги.

Но сквозь набат коварных строчек
Мучительно, издалека,
Вдруг понял я, что чувство хочет
Сказать свое наверняка.

Когда строку диктует чувство
Но чувство диктовало вновь,
Что непонятное искусство 
Моя ненастная любовь.
В ней перепутаны все роли,
И маску не сорвать с лица,
И мыслей нет о худшей доле,
И нет счастливого конца

У кофе горький привкус был.
Но кофе выпит.
Что со мною?
Я всё забыл. Я всех забыл.
Давайте лучше про другое

Я зарываюсь в архивы,
В бумажный, желтеющий рай.
Дороги истории кривы,
Какую ни выбирай.

Лущится газетная строчка,
Тончает иной документ.
Какая же швейная строчка
Связала с моментом момент?

Какая лихая портниха
Все дни и века напролет,
Сшивала историю лихо,
Чтоб после отдать в переплет?!

А может, мы кончили дело,
В нежданный попав переплет?! 
Не то, чтобы это задело,
Не то, чтобы это пройдет,

Но только звучит шаловливо
Во мне незаконный мотив:
Дороги истории кривы,
Однако приводят в архив.

Истории толстая книга
Почиет в архивной глуши,
И только историк-расстрига
Здесь что-то найдет для души

Такая сложилась вот песня,
Поется на старый мотив.
А будет ли песня чудесней?
Об этом не знает архив

Там, за оврагом,
город был в огнях 
он весь сиял, лучился жарким светом.
Я спутника поторопил с ответом,
и он сказал
с сомнением в очах:

 Но этот город
Он недостижим,
и только в снах порою к нам приходит
 А что сейчас со мною происходит?
И почему, волнением томим,
гляжу на свет из здешней темноты 
на дальний свет, горящий за оврагом?..
Так я сказал.
А он сказал:
 Пора бы
тебе понять, чего же хочешь ты.

 Чего хочу?!

Нас окружала мгла,
цветущий луг кружился под ногами,
и голова кружилась,
и над нами
монаршья ночь раскинула крыла.
И ни звезды, ни проблеска.

Но там 
там за оврагом полыхали зданья
невиданным, причудливым сияньем.

 Ответь, мой спутник,
что же делать нам?
Как долго быть в карающей ночи,
Как долго жить в забвении и грусти?

Так я сказал.

А он ответил:
 В устье
река несется.
Думай и молчи.
 Но жизнь мала, а времени в обрез.
А этот город с лучезарным светом
Что это значит?
Поспеши с ответом!
Так я сказал.
Но не было ответа.

И странно стало мне молчанье это.
Я оглянулся 
спутник мой исчез

Водоворот, водоворот,
Воды несносное круженье.
Душа в постылом раздраженье
Который год, который год!

Нет, лучше не смотреть с моста 
Здесь в ад распахнуты ворота!
Веретено водоворота,
Невы подобие холста.

О, это черный креп реки!
О, эта заданность молчанья!
И львов печальных изваянья,
И нетерпение тоски

Ветра холодного тягостный вой 
Словно приблудная воет собака.
Там, над свинцовой от снега Невой,
Нет никакого тревожного знака 

Только холодная поступь штыка,
Отблеск костра на дырявой шинели,
Лютая ненависть, злая тоска,
В окнах пустых новогодние ели.

Что это? Время кровавых невзгод?
Сумрак рассудка? Изгнанье из рая?
Вышли все сроки: семнадцатый год
Длится сто лет без конца и без края