Выехали на трассу. Машина бодро чихала, Саня без умолку болтал, совершенно позабыв про свою высокомерную позу, и это было хорошо. Словно им опять по пятнадцать лет, и они несутся на батиной тачке на танцы. Блеснуло справа Краснодарское водохранилище, появились первые признаки приближения к большому городу. Миха вспомнил время, когда он мечтал сюда переехать, кольнуло под сердцем мимолетное острое сожаление и унеслось с ветром из приоткрытого окошка назад, туда, где и предназначено ему сгинуть.
Ну вот твой первый Северный мост, сказал Саня, с хрустом выворачивая руль. Железная громада нависла над ними, как инопланетный корабль. Впереди блестела в свете фонарей сетка забора, над головами пролетали с воем машины. И когда они только успели подъехать так близко? Миха не заметил. Думал о своем.
Саня играл в футбольной команде первого дивизиона за Краснодар почти три года. Отсюда знание города. Хотя по нему и не скажешь, что он бывший профессиональный спортсмен будка такая, словно поваром проработал всю жизнь.
Девятка чихнула и заглохла. Чавкнула грязь под колесами. Миха толкнул дверь плечом, она со скрипом отворилась, впустив в салон прохладный воздух.
Эй! тронул его за плечо Саня, Сиди. Сам схожу. Вдруг это не тот мост.
Миха даже расчувствовался: Ну, надо же вот настоящий друг!
Саня ушел, смешно переваливаясь на тонких ногах, Миха закурил. Без охоты, лишь бы убить время. Вглядывался в темноту, запуская в нее клубы дыма, но она не отзывалась. Тени лежали на земле четко очерченные, недвижимые, а мысли текли неторопливо и ровно, как поток машин над головой. Миха только успел пожалеть о том, как это его тоненькая, удивляющаяся всему Катя превратилась в сварливую толстуху, как оттуда, куда ушел Саня, залаяли собаки. Внезапно и с таким остервенением, что Миха торопливо захлопнул дверь и даже прикрутил окно. А потом из темноты за опорой вынырнул живот, следом Саня. Он бежал так быстро переставляя ноги, что стало сразу понятно это не тот мост.
Бейсболку потерял! выдохнул Саня, плюхаясь на сиденье и заводя мотор.
Что там? спросил Миха.
А шут его знает! отдуваясь ответил Саня, и сдал назад, Балок какой-то за забором и собаки. Здоровые, уважительно добавил он и вырулил на трассу, Чуть не загрызли, черти! сказал, вытирая пот. Капельки снова появились на пунцовом лбу, потекли струйками по лицу.
Они проехали по мосту и свернули за универсамом Магнит в такие дебри, что Миха ощутил себя белым аристократом, по ошибке въехавшим в черный район Нью-Йорка. Ухабистая дорога вела мимо полуразрушенных, покосившихся домов. Редкие уличные фонари тоскливо освещали мрачный пейзаж. Еще и машина, словно почуяв смену настроения, начала артачиться. Задергалась, чихая. В салоне остро запахло бензином.
Скоро приедем, сказал Саня, отработанным жестом поправляя пустое место над головой. Миха кивнул. Заныла двадцать лет уже как потерянная левая нога и захотелось по малому.
Катя наверное чай пьет, подумал Миха, Тепло у нее там, уютно.
Со второй попытки все получилось. Еще издалека они поняли, что приехали по нужному адресу. Толпа под опорами моста молчаливо шевелилась, подсвеченная лунным светом. Люди походили на муравьев, копошащихся на теле мертвого жука. Дележка обуви шла полным ходом.
Они подъехали настолько близко, насколько позволила толпа. Вышли из машины. На улице похолодало. Еще и задул ледяной ветер, пробирающий до костей. Они постояли несколько мгновений, глядя на снующие повсюду тени. Странное и пугающее то было зрелище. Потому и застыли, не решаясь идти вперед. Видны были только темные спины без голов, копошащиеся у земли. Мимо проходили разгоряченные люди с полными сумками, рюкзаками, с охапками обуви в руках. Кто-то надрывно кричал, слов не разобрать.
Им бы развернуться и уехать. Купить по дороге пива и выпить его в сквере у старой школы, вспоминая былое, но они переглянулись и рванули прямо в толпу. Их тут же разлучили. Санина голова мелькнула в стороне и пропала. Здоровенный мужик толкнул Миху, костыль чиркнул по камню и Миха завалился на бок. Вцепился в чье-то плечо, подтянул ногу и прополз в просвет между жадных, перебирающих обувь рук. Прижал костыли телом к земле, потянулся к добротному высокому ботинку. Схватил, рванул к себе и получил локтем в лицо. Ботинок пропал в чужих руках, во рту стало горячо. Кто-то прошел по его спине, втаптывая в грязь. Миха подтянулся вперед и загреб руками горсть обуви, подпихнув под себя. Потом еще. Он теперь лежал на обуви и на собственных костылях. Что-то похожее на каблук остро впивалось в ребра слева. Толпа вокруг и сверху шумела неразборчиво и враждебно, все это походило на странный черно белый сон. Миха подтянул левую здоровую ногу и, оттолкнувшись руками от земли, встал на четвереньки. Посмотрел вниз, на обувь на которой только что лежал. Женская туфля со сломанным каблуком, какие-то балетки, торчащие в разные стороны шпильки каблуков и черный полуботинок подходящего размера. Миха сунул его за пазуху и потянулся за другим ботинком. Взял его и еще что-то, не разбирая уже толком, что и зачем. Попятился назад и получил ногой по боку. Охнул и на несколько секунд потерял возможность дышать. Прикрыл голову руками, подтянул левую ногу, закрывая живот.
Наконец вылез на открытое пространство и услышал собственный вой. Горло саднило, как бывало, когда они с Саней возвращались с футбола, наоравшись речевок за любимую команду. Вытащил из-за пазухи полуботинок, посмотрел внимательно и захохотал. А потом заплакал, размазывая по лицу слезы и кровь.
Полуботинок был на правую ногу, как и вся остальная его добыча.
ПРОЗА ЖИЗНИ
Убью, если не заткнешься!
Слышно было так, будто орали в соседней комнате, а не этажом ниже. Ребенок выл так надрывно, что казалось еще немного и лопнет.
Это она так ребенку? Люда покачала головой, Господи, ну и люди! Башка уже раскалывается от этих криков, Она прибавила звук телевизора, но это не помогло. Зато захрипел динамик.
Заткнись! раздался вопль снизу.
Между нами навсегда останется этот мост протрещал телевизор.
Я пожал плечами. Привык уже. У Ани что ни день то праздник. Раньше пьянки-гулянки, теперь вот ребенок родился. Интересно, он будет также на нее орать, когда вырастет?
Ну, чего ты расселся? это Люда уже мне.
Не знаю, как насчет будущего у соседей снизу, но мое представлялось мне непрекращающейся чередой посягательств на личную свободу. Черт меня дернул жениться!
Чего тебе? я отхлебнул пива и кинул в пасть пригоршню сухариков.
Спустись уже и заткни ее! Люда изобразила страдание, И штаны надень. Смотреть противно.
Скоро устанут, сами заткнутся.
Идти вниз не хотелось. Этого не было в моих планах на вечер. Вообще бы не вставать. Пиво крепко придавило меня к планете. Находился я за день, хватит. Хочу сидеть без трусов в любимом кресле и пить пиво.
Она уже целый час орет, а мне вставать завтра в семь! А ты не мужик!
Началось.
Сходи сама, раз невтерпеж.
Ты хозяин квартиры, тебе и идти! завизжала Люда.
Завелась.
Ты-то хотя бы не ори, сказал я рассудительно, заливая в себя порцию пива.
Вот ни о чем тебя попросить невозможно. Ну, Федя
Заныла. В этот раз стадии ее вечернего настроения промелькнули стремительно. Страдание, ярость, жалость к себе. Того, что неизбежно начнется на следующей стадии, мне допускать никак не хотелось. И я встал. Потянулся, надел треники. От пива приятно покачивало. Только хотел сказать, что внизу кажется стихло, как ребенок завыл и соседка заорала эхом. Я сунул ноги в тапки и вышел в подъезд. Поежился. Закурил. Надо было куртку накинуть. В пять больших затяжек прикончил сигарету, сунул окурок в жестянку, прикрученную к перилам, и спустился вниз, звонко шлепая тапками о пятки. Вдавил кнопку звонка, наслаждаясь производимым треском, перекликающимся с криками внутри.
Кто там?
Федор. Сосед сверху.
Тишина в ответ. Ну как тишина ребенок-то продолжал выть. На одной протяжной ноте.
Хватит орать, Аня! По-хорошему прошу, крикнул я.
Дверь приоткрылась. Квартира дохнула мне в лицо застоявшимся воздухом. Выглянула растрепанная голова, утыканная самодельными из газеты скрученными бигудями.
Ты не охренел ли? спросила Аня.
Ну, я и объяснил ей в двух словах суть претензий, порекомендовал не орать на ребенка. Матом конечно, как полагается в таких случаях. С легким надрывом, взявшись рукой за дверь, чтобы не закрыла посреди тирады. И тут выскакивает этот черт, ее сожитель. Отталкивает Аню и выдавливает меня, как пасту из тюбика на лестницу. Я его видел то пару раз, даже не знаю, как звать. Здоровенный битюк. Верх белой майки-алкоголички не виден, все волосами курчавыми заросло. Орет на меня, как слон боевой и огромной своей лапой дверь захлопывает прямо перед Аниным носом. Многослойный такой крик получился. Красивый даже чем-то. Ниже партии сожителя слышен визг соседки и еще ниже, еле различимый вой ребенка. Я только лицо успел прикрыть локтями с обеих сторон и приготовился умирать. Прямо тут на заплеванной лестнице. А он орет, пузом своим меня вниз толкает и зачем-то подмигивает. Доходим мы так до середины пролета, ниже тусклый холл с почтовыми ящиками, с два года как высохшим фикусом и дверь на улицу, он еще раз подмигивает и доверительно так спрашивает: Выйдем, покурим?
И тихо сразу стало. Отсюда ни соседки, ни ребенка уже не слышно. Только наше сопение. Я плечами пожал, развернулся и пошел на выход. Мужик за мной. Вышли. Лампа над дверью опять не горит. Я его еле вижу. Протягиваю сигарету, он мне свою лапу волосатую.