Да, да Вы мне даете мысль Это прекрасно несколько оживился Пятищев, тронув себя рукой по лбу. Это подходит Это отлично Но княжна и капитан Капитан друг нашего дома, он так нас любит, любовь его доходит даже до слепоты, до обожания Это преданнейший мне человек, оттого он иногда и выступает с необдуманными словами, с необдуманными действиями. Чуть кто против меня он уж думает, что это мои враги и бросается, накидывается на них. Княжна вы сами видели: она добрая, хорошая старушка, но почти невменяемая Вот что я с капитаном и княжной-то буду делать! Эх! крякнул Пятищев.
Переселяйтесь завтра сами во флигелек управляющего, и они все за вами в тот же улей, как пчелы за маткой, перелетят, сказал Лифанов, залпом отпил с блюдечка последний чай и опрокинул на блюдечко стакан кверху дном.
Пятищев соображал:
Мой милейший, мой многоуважаемый Мануил Сергеич, обратился он к Лифанову, опять переврав его отчество. Испытую еще раз вашу доброту. Позвольте нам всем остаться в этом доме еще на одну неделю, только на неделю, а сами переезжайте покуда во флигель управляющего. Только на неделю. А сами оттуда вы можете на ваших глазах и ремонт в доме производить. Мы не попрепятствуем. Голубчик! Согласитесь.
Пятищев схватил Лифанова за обе руки и крепко пожал их. Лифанов поднялся, отрицательно покачал головой и произнес решительно:
Нет, ваше превосходительство, не подходит, совсем не подходит.
Василиса Савельевна будет завтра же переселена из дома управляющего в домик садовника. Даю вам слово, сказал Пятищев.
Не подходит, стоял на своем Лифанов. Судите сами: я хозяин. Вы вот опасаетесь княжны и капитана А я-то как же? Ведь я уж приеду с семьей. Меня самого тогда вся семья засмеет. Хозяин, полный хозяин, владелец и вдруг приехал жить на задворки. Нет, уж оставьте Совсем это не подходит и даже обидно Так вот-с, я сказал и слово мое твердо Послезавтра закончил он. А затем, до приятного За чай и сахар благодарю покорно, ваше превосходительство. Пора ко дворам ехать. Будьте здоровы.
Лифанов взял картуз и стал раскланиваться, удаляясь в прихожую.
VIНа дворе Лифанова ждали кровельщик Гурьян Васильев и маляр Евстигней Алексеев.
Так когда же работать начинать прикажете, Мануил Прокофьич? спрашивал кровельщик.
Да уж вы назначьте, пожалуйста, верно, так, чтоб можно было рабочих послать, прибавил маляр. А то пошлешь, а капитан не допустит их и по шеям Что хорошего!
Послезавтра я переезжаю сюда, отвечал Лифанов. Подводы уж для всякого добра подряжены. Послезавтра я перееду и привезу сюда железо, обои, сурик и стекла Стекла кое-где придется вставить Ведь безобразие Стекла разбиты и сахарной бумагой заклеены.
Хозяева на срам Что говорить! Все запущено вставил свое замечание маляр.
Ну, так вот мы переедем послезавтра, а вы являйтесь на другой день с мастеровыми. При мне и начнете прибавил Лифанов.
Вот так Это будет лучше. А то где ж нам справиться с капитаном! Уж ежели вы, хозяин, не в состоянии, то где же нам-то, маленьким людям говорил маляр.
Ну, уж тогда, когда перееду, я его так пугну, что своих не узнает, похвастался Лифанов.
Трудненько их выживать, Мануил Прокофьич Ох как трудно! покачал головой кровельщик Гурьян Васильев. Вы думаете, что генерал выедут к послезавтра? Ни за что им не выехать.
Нет, он дал мне слово, что ко вторнику он переберется в дом управляющего.
Да ведь там мамулька евонная существует. Она так расположилась, что ее и данкратами не поднять. Прямо корнями вросла.
Это Василиса-то? Генерал обещался ее перевести в домишко садовника. Ведь только неделю им здесь жить я позволил. Только на неделю генерал выпросил еще посуществовать здесь. Оказия! покрутил головой Лифанов. Оказывается, им и выехать некуда. До сих пор еще генерал ничего не сообразил, куда ему деться. Говорил, что в губернии будет жить, что уж и квартиру там нанял, а оказывается, что это все вздор, что и не думал.
Какое малоумие! Ах! прищелкнул языком маляр. В таком чине и так себя допускают! Удивительно.
Ну, да уж допускай или не допускай, а только одну неделю я им дозволил жить в доме управляющего. А там с богом по морозцу. Ни за что не позволю. А не захотят добром уехать со становым, через судебного пристава выселять буду.
Сейчас Левкей их говорил Это кучер и дворник пояснил кровельщик. Говорил он так, что сам-то генерал за границу собирается От долгов, вишь ты, долги одолели.
Ну, да уж допускай или не допускай, а только одну неделю я им дозволил жить в доме управляющего. А там с богом по морозцу. Ни за что не позволю. А не захотят добром уехать со становым, через судебного пристава выселять буду.
Сейчас Левкей их говорил Это кучер и дворник пояснил кровельщик. Говорил он так, что сам-то генерал за границу собирается От долгов, вишь ты, долги одолели.
Пустое Толковал он и мне об этом, но пустое, отвечал Лифанов. На какие шиши ему выехать за границу, если у него и на выезд в губернию денег нет? Тут совсем крышка. Я не знаю, как они и жить будут.
Продадут что-либо, может статься, проговорил маляр.
Что продать, коль я все скупил. Мебель, медная посуда все мое. А серебра давно уж не бывало. Давно продано или в залоге пропало. Разве шубенки какие Вон на княжне куний воротник сегодня надет. Его можно побоку Только что дадут за него?
Разговаривая таким манером, Лифанов ходил вместе с кровельщиком и маляром по двору, осматривал службы, заглянул в колодезь, обошел пустую оранжерею с разбитыми стеклами, развалившимися боровом и топкой и прошел в конюшню. Конюшня была хорошей постройки, сравнительно новая, светлая, даже с камином, с медной отделкой в денниках и стойлах, но уж во многих местах снятой и, очевидно, проданной на вес. В конюшне стояли только две совсем старые рабочие лошади и захудалая корова.
Около конюшни кучер Лифанова Гордей кормил сеном из рук лошадь, не выпряженную из тарантаса. Он сказал хозяину:
Как только лошадям нашим тут стоять придется? Все полы провалились, прогнили.
Ну-у? протянул Лифанов.
Одна беда, Мануил Прокофьич. Не зачинивши, большая опасность, право слово. Завязит лошадь ногу в дыре сломать может. Наши лошади не ихним чета. Наши с корма на стену лезут.
Плотник придет зачинит.
Перестилать надо. Новые полы надо. Они никуда не годятся. Вам сейчас же лес запасти придется.
Ужас, какое расстройство! Смотрите, двери-то указал кровельщик. Петлей никаких. Так приставляют. Да и то сказать: из каких капиталов, если им даже в лавочке ни на копейку более не верят? Я про генерала Сейчас Левкей рассказывал: принесешь деньги отпустят хлеба и крупы; нет играй назад. Лошади-то ведь без овса стоят, на одном сене.
И сено-то дутки да осока со щавелем, подхватил кучер Гордей. Вон наш-то головастый еле ест. Да и то Левкей еле дал охапочку. Дам, говорит, тебе, так что нам-то останется? Ваш жеребец, говорит, сытый, откормленный, а наши несчастные одры голодные.
Куда же они сено дели? Ведь здесь покосы обширные, удивился Лифанов.
Продали, Мануил Прокофьич, продали себе на пропитание и овес сменяли в лавочке себе на провизию, который ежели остался. А про сено Левкей рассказывал, что сено с осени было очень хорошее, такое сено, что хоть попу есть, а продали, все продали, и оставили только дутки с болота. Нам сейчас же надо запасаться сеном, как только приедем, закончил кучер.
Лифанов развел руками и пожал плечами.
Это для меня удивительно, сказал он. Я ведь с сеном покупал. Сена было куда больше тысячи пудов.
Было да сплыло, хе-хе-хе, Мануил Прокофьич, засмеялся кровельщик. Где уж тут запасы уберегать для животных, коли у самих хозяев животы подвело! Левкей сказывал, что ведь на одном картофеле теперь сидят. Молочный суп да картофель вот и вся еда. Кашу варят иногда, но на редкость, потому ни старая, ни молодая барышня до нее не касается. Один капитан ест. Прислуга просит отказ.
В это время откуда-то из-за угла показался и сам Левкей единственная мужская прислуга Пятищевых, оставшийся от целого штата дворни. Это был худой, высокий, но крепкий старик с полуседой бородой на темном, почти коричневом лице, изборожденным морщинами. На нем была шерстяная красная фуфайка с вставленными на локтях синими суконными заплатами, а на голове военная фуражка с замасленным красным околышком подарок капитана. Подходя, он шлепал необычайно громадными серыми валенками, подшитыми по подошве кожей, и поклонился низко Лифанову.
Истинно, господин хозяин, животы подвело вот какое наше житье, начал он, заслышав последние слова кровельщика. Даже хлеба не вволю Только картофель и едим, потому его у нас запас. Да и картофель-то генерал продал бы, да его зимой возить на продажу было нельзя. Послал он раз со мной один воз я сморозил. А везти прикрывши у нас ни войлоков, ни даже рогож нет.