Не могу-с Благодарим покорно на угощении. Ко дворам пора. Своя собственная баба будет к ужину ждать.
Нацелуетесь еще со своей-то. Выпейте еще. А мне так приятно с вами разговаривать. Вы все на окно оглядываетесь. Боитесь, что кто-нибудь увидит? Ах, какой беспокойный! Ну, хотите, так я окно занавеской закрою.
Она бросилась к окну и задернула кисейную занавеску, висевшую на шнурке.
Да не надо, ничего не надо. Я еду, останавливал ее Лифанов и пятился в кухню.
Экий вы какой несговорчивый! Ну да ладно. Подождем до послезавтрого. Так до послезавтра? спросила она и сама протянула ему руку, даже взяла его руку. Надо вас проводить. Сейчас только платок на себя накину, прибавила она и, покрыв голову шалевым платком, вышла за одевшимся уж в кухне Лифановым на крыльцо.
Маляр и кровельщик стояли в отдалении. Был и Левкей с ними, жарко что-то рассказывая.
Едете, Мануил Прокофьич? Можно и нам отправляться? спросил кровельщик Гурьян. Я и Евстигнея захвачу. У меня подвода.
Отправляйтесь кивнул им Лифанов, косясь на Василису, и сказал ей: Уходите, барынька, уходите. Довольно меня провожать.
Левкей побежал к сараю, где стоял тарантас Лифанова, сказать, чтобы кучер подъехал к крыльцу.
Кучер сейчас же подъехал. Лифанов влез в тарантас. Василиса стояла на крыльце, кутаясь в платок, и, снова стрельнув глазами, сказала Лифанову:
Теперь, наверное, вас во сне видеть буду. Наверное Уж я себя знаю
IXПриезд Лифанова, решительно объявившего, что выезжать Пятищеву надо непременно к послезавтра, произвел в семье его страшный переполох, доходящий до болезненного состояния почти всех членов ее. Все и раньше знали, что дом должен быть очищен, но по своему легкомыслию думали, что это можно сделать не так скоро, а потому день за днем и отдаляли решение, куда им деться. Теперь же вопрос этот становился ребром. Лифанов еще сидел с Пятищевым в столовой и требовал от него неотлагательного выезда, как со старухой-княжной сделалась в ее комнате истерика. Она то рыдала, то нервно хохотала, произнося при этом заочно бессмысленные угрозы Лифанову, упоминая при этом имена губернатора и некоторых высокопоставленных лиц, которые, по мнению ее, должны будут заступиться за нее. Капитан и Лидия были при ней, успокаивали ее, отпаивали валерьяной и давали нюхать спирт.
Пятищев узнал об истерике княжны сейчас же после ухода Лифанова, но не пошел к ней, а удалился к себе в кабинет, тяжело вздохнул, снял с головы феску, сел на оттоманку и долго тер ладонью лоб и лысину. Он долго сдерживался перед Лифановым, старался быть учтивым, ласковым, даже заискивающим, хотя в душе чувствовал совершенно противоположные чувства, и это его сильно взволновало. Он сознавал, что уже настало время, что с собой нужно что-нибудь делать, и решительно не знал что. Планов у него было много, но все они были неисполнимые или очень трудно исполнимые. Чаще всего ему лезла в голову мысль уехать за границу, поселиться в каком-нибудь захолустном городишке и жить самым скромным образом, отказывая себе во всем лишнем. Но эту мысль тотчас же перебивала и другая мысль: на какие деньги уехать, чем за границей жить? Пенсии у него не было никакой, имущества никакого. Последнее имение его Пятищевка в две тысячи десятин земли было куплено с торгов Лифановым, у которого была вторая закладная. Лифанов сначала покупал у него лес на сруб участками, потом дал денег под вторую закладную. Независимо от этого, Пятищев взял у него денег под вексель, уплату в срок не производил, вексель переписывал с начислением процентов, Лифанов описал у него движимое имущество, и Пятищев, во избежание публичных торгов, во избежание скандала по всему уезду, отдал Лифанову за вексель почти все свое движимое имущество, то есть мебель и посуду.
Посидев на оттоманке, Пятищев расстегнул теплый охотничий пиджак, бывший на нем, и стал прислушиваться к своему сердцу, держа руку на левой стороне груди, потом стал считать биение пульса под подбородком, не сосчитал и тотчас же начал принимать какие-то капли, наливая их на сахар, считал, но сбился и принялся сосать сахар. Руки его тряслись.
Старческое сердце, слабое сердце, усталое сердце, старайтесь не волноваться, говорит мне доктор, а тут этакая передряга! пробормотали тихо его губы. Господи, спаси и помилуй!
Он взглянул на образ и набожно перекрестился.
Как тут не волноваться! повторил он, подсаживаясь к письменному столу, взял карандаш и начал вертеть его в руке. Жгучий вопрос, насущный вопрос, вопрос о существовании продолжал он бормотать вслух.
Как тут не волноваться! повторил он, подсаживаясь к письменному столу, взял карандаш и начал вертеть его в руке. Жгучий вопрос, насущный вопрос, вопрос о существовании продолжал он бормотать вслух.
Капли несколько успокоили его. Через минуту он написал на лежащей перед ним бумаге: «Как и куда выехать?» Фразу эту он подчеркнул и подправил вопросительный знак, сделав его жирным. Немного погодя он написал внизу слова: «В губернский город. В посад. За границу».
В голове его мелькало: «Мне положительно удобнее всего уехать за границу. Капитан получает пенсию и может где угодно поселиться. Лидию пошлю опять к тетке. Тетка ею не тяготится. Остается княжна Ах, уж мне эта княжна! Во всем, везде она мне запятая!»
Пятищев опять тяжело вздохнул, придвинул к себе красивый ореховый ящичек с табаком и гильзами, набил себе папиросу и закурил.
«Впрочем, ведь я писал сестре Кате, чтобы она схлопотала княжне комнатку в Петербурге, в обществе дешевых квартир. Княжна тоже получает пенсию Пенсия ничтожна, но, я думаю, ей как-нибудь хватит. Комната стоит пустяки А там прилично Я был там лет пять тому назад Навещал эту Как ее?.. Старушку Кукляеву. Спокойно, чисто Живут все больше дворянки, вдовы чиновников. Мещанок этих самых простых, кажется, совсем нет, рассуждал он. Удивляюсь только, что Катя ничего об этом мне до сих пор не написала. Княжна была тогда почти согласна ехать в Петербург и там поселиться. Теперь скоро ей получать пенсию. На выезд-то хватит, и на комнату хватит. Что там платят за комнату? Кажется, семь-восемь рублей в месяц. Сегодня надо ей сказать об этом решительно. Только так и возможно ей устроиться. Я что же? Если я выеду отсюда, куда бы я ни выехал, я не могу жить с ней, не могу давать ей помещения. Откуда я возьму? Мне впору только до себя. Я и сам не знаю, как я буду существовать».
Пятищев в волнении поднялся из-за стола и заходил по кабинету. Кабинет был большой, с прибавкой мелких цветных стекол в окнах, с дубовой мебелью, обитой зеленым сафьяном, местами протертым и прорванным. Письменный стол был большой, с хорошей бронзовой чернильницей. По стенам стояли дубовые резные шкафы с книгами, оттоманка, крытая ковром, на мольберте помещался задрапированный шелковой красной материей портрет его жены, умершей в молодых годах, очень красивой женщины в бальном платье с декольте и с бриллиантами на груди и на шее.
Спустя минуту Пятищев воскликнул вслух, почти в радостном тоне:
А пока сестра Катя княжне все это устроит в Петербурге, княжна может жить с капитаном. Он боготворит ее. Наймут они квартирку в посаде Там дешево Можно за два гроша Возьмут к себе нашу Марфу в прислуги. У него и у нее пенсия Им за глаза Безбедно могут жить, если по одежке протягивать ножки. Да, надо, надо Но какой счастливый выход! бормотал он торжествующе. Как это мне раньше в голову не пришло! Скажу им сегодня за ужином. Надо уговорить княжну И как это хорошо будет. А то княжна меня стесняет теперь до невозможности!
Он сделал вторую папироску, лег на оттоманку и уж с облегченным сердцем стал курить.
«А я за границу в Италию, в какой-нибудь глухой городок, где за пять лир можно пансион взять у какой-нибудь старушки-итальянки. Там и кончу дни свои рассуждал он. Вопрос только за деньгами Шутка сказать, за деньгами! Но все-таки не надо отчаиваться Надо подумать, надо изыскать источник, где их найти. Занять у всех занято Больше негде занять»
Пятищев поднялся, сел на оттоманке и обвел глазами свой кабинет.
Обстановку кабинета разве попробовать продать тому же Лифанову? Кабинет мой, я выговорил себе его обстановку при продаже Лифанову мебели. Но на что мне тогда обстановка, если я уеду за границу навсегда? Да если бы и не навсегда? Мебель только бремя. Надо просить куда-нибудь поставить, а то и платить за ее помещение. Продам. Не Лифанову, так другому продам. За кабинет дадут хорошо дадут Наконец, библиотека Книги стоят денег. Трудно их здесь продать, но надо постараться. В губернском городе продать Да и кровать мою можно продать. Она хорошая, бронзовая Тюфяк Шубу можно продать. На что мне шуба, если я буду жить в Италии, в благодатном климате!
Он даже повеселел при этой мысли.
«В Италию! За границу! Не стоит в России оставаться! Не стоит! мысленно повторял он, шагая по кабинету. Там меньше все будет напоминать о прошлом, меньше раздражать Там я успокоюсь под сводом голубого неба. Да и долги Положим, крупный долг погашен, но мелкие долги Здесь пристают, просят уплаты Тревожат, душу выматывают. А там уж я буду спокоен Никто не потревожит. Надо только уехать тихо, незаметно. Интересно смекнуть хоть приблизительно, сколько я могу выручить за оставшиеся у меня вещи?» задал он себе вопрос, опять подсел к столу и написал: «Кабинетная мебель. Кровать. Шуба».