Где это мы? крикнула я Андрею.
Это Орловск. Здесь тюрьма и поселение для заключённых. Кирпичи на заводе делают и ещё какие-то стройматериалы, разобрала я из уносящейся на скорости речи. Ехали мы очень быстро. Вдруг впереди я увидела двигающуюся нам навстречу огромную толпу людей, в чёрном. Меня охватил панический страх. Заключённые шли нестройными рядами, впереди, сзади и по бокам огромной колонны, двигались конвоиры с собаками и автоматами. Шагавшие впереди конвоиры попросили нас остановиться у края дороги. Мимо нас на расстоянии полутора метров медленно шла, стуча кирзовыми сапогами тёмная, пугающая толпа людей. Я ловила на себе любопытные, удивлённые, внимательные, насмешливые, завистливые и злобные взгляды. От волнения и страха меня била дрожь и я готова была с головой спрятаться в коляску и укрыться чехлом. Чёрный людской поток казался жутким и бесконечным. Внезапно я почувствовала тёплую ладонь на своей руке и только сейчас заметила свои посиневшие пальцы, вцепившиеся в поручень. Я подняла лицо и встретилась с глазами Андрея, он с высоты своего сиденья спокойно смотрел на меня и, улыбнувшись, подмигнул, как будто ничего не происходило вокруг. И от этого взгляда вдруг такое тепло растеклось по моему телу. И так мне вдруг стало легко, и радостно, что детская моя душа воспарила в миг над этой жуткой толпой и не такими уж зловещими стали казаться мне лица устало бредущих людей.
Домой мы вернулись достаточно поздно. Тётушка начала ворчать, но увидев мою счастливую мордашку, махнула рукой. В ту ночь я не сомкнула глаз, всё думала и думала, вспоминая и запоминая каждую минуту этого удивительного дня. Две недели промчались, как один миг и настал последний день, последний перед отъездом вечер. Днём мы планировали съездить на речку, но погода грустила вместе со мной, с утра шёл нудный моросящий дождь и до вечера не прекратился. Андрей, в течение дня приезжал несколько раз. В длинном брезентовом плаще, чтобы не промокнуть, он был не похож на себя. Вечером, когда наконец, закончился дождь, мой друг примчался аккуратно одетый и пригласил меня к себе домой. Я долго сопротивлялась, но он был настойчив, и мне пришлось поддаться уговору. Родителей дома не оказалось, но был накрыт стол с печеньем, конфетами и вареньем. Дом его родителей выделялся среди всех на улице. Я имела представления о частных домах, у нас говорят «свой дом». А были ещё «казённые дома» Так вот у них был «свой дом». Дом был добротным, с большим двором, летней кухней, баней, хозяйственными постройками, огородом и садиком под окнами. В доме было очень мило. На стенах висели ковры, говорящие о достатке в семье. Мебель сверкала полировкой. Ноги ступали на мягкие дорожки. Было очень чисто и уютно. Я чувствовала себя неловко. Андрей, стараясь разрядить обстановку, с шуточками- прибауточками, усадил меня за стол, и мы стали пить чай. Я, правда, почти ни к чему из угощений, не притронулась. После чая Андрей провел меня в свою комнату, включил магнитофон и мы стали рассматривать альбомы с фотографиями, которые мой друг забавно комментировал. Сидели мы близко друг к другу, и эта близость волновала меня. Неожиданно вернулись родители. Андрей представил нас друг другу. От смущения я даже не запомнила их лиц. Общение как- то скомкалось, я стала собираться домой. Мама Андрея, тётя Маша, предупредила, что на улице сильный дождь. Дюша одел лёгкую куртку от дождя, такую же набросил мне на плечи. За пределами уютного тёплого дома было холодно и сыро. К бесконечному дождю прибавился ветер. Стало совсем темно. Свет из окон домов едва пробивался под косыми струями дождя и немного освещал дорогу. Куртка всё время сваливалась с меня, и Андрей поправлял её на моих плечах. И, как бы невзначай, оставил на них свою руку. Мы брели, обнявшись, под холодным дождём и молчали. На крыльце тётушкиного дома мы остановились, откладывая минуту прощания. Мой друг видел, что я продрогла, и сам он тоже ёжился от холода и промозглой сырости, но проститься не хватало духу ни мне, ни ему. Он застегнул пуговицы на моей куртке прямо поверх рук. Мы стояли под дождём и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Капли стекали по моему лицу, и Андрей вытирал их большим пальцем, придерживая меня за шею и затылок.. За дверью звякнул замок, видимо, тетя Аня услышала, что мы пришли. Я отступила к двери, освобождаясь от его рук, но он схватил меня за плечи и томительно и сладко прильнул к моим губам. Теперь мне ни капельки не хотелось освободить свои руки из плена. И Андрей, держа в ладонях моё лицо, щекоча усиками, жадно целовал глаза, брови, нос, губы. Бесконечные струи дождя серебрились от падающего на них света от фонарей, находящихся в ста метрах на железнодорожной станции. Пахло мокрой древесиной и железной дорогой. За дверью послышалось тётушкино ворчание, он отпустил меня, расстегнул пуговицы на куртке и подтолкнул к двери. Ночь снова прошла без сна. Я вспоминала каждую минуту, каждое мгновение сегодняшнего дня и вечера, запоминая волшебные ощущения первого в жизни поцелуя, волнующего и самого-самого настоящего.
Утром тётя Аня с некоторым, как мне показалось, облегчением проводила нас на пригородный поезд. Пассажиры этого поезда, в тот день, с большим удивлением наблюдали за тем, как какой-то мальчишка лихо сопровождал на «Урале» поезд, пока дороги автомобильная и железнодорожная не разошлись. Меня переполняло счастье от того, что теперь у меня есть на этой Земле человек, который способен сделать меня счастливой.
Через неделю начались занятия в школе и переписка с Андреем. В моей жизни дважды случались отношения с мужчинами связанные с длительной перепиской. Письма позволяли лучше узнать того, с кем ты общаешься. Наша с Андреем детская наивная переписка стала частью моей жизни. С понедельника по пятницу, каждый день в четыре часа дня я прислушивалась к шагам почтальона в подъезде, и, с замиранием сердца, вынимала из узкого самодельного почтового ящика газеты и журналы, среди которых довольно часто обнаруживались письма с мелким-мелким почерком. Андрей писал обо всём: о школе, друзьях, размышлял о будущем. Жаль, что эпистолярный жанр ушёл в историю.
Время, проведённое у тёти Ани в тот год, абсолютно изменило меня. Я стала более уверенной в себе, целеустремлённой, начала следить за собой. Произошедшие во мне перемены обнаружили практически все.
Никогда не считая себя привлекательной, я вдруг стала очень популярной, и не только среди одноклассников. Каким- то волшебным способом Андрей повлиял на перемены в моей жизни. Два самых видных парня из нашего класса Серёжка Никитин и Вовка Сафонов, почти одновременно признались мне в любви и предложили дружбу. Сергей написал длинное письмо, в конце которого приклеил синей изолентой свою фотографию. Я попыталась отклеить фото после того, как прочла письмо, но от автора осталось только верхняя часть изображения. Сафонов подбросил мне письмо в портфель. Я обнаружила его только дома. В него тоже была вложена фотография. Как будто я не способна была вспомнить их по имени и фамилии, обучаясь с ними в одном классе восьмой год. Письма с признаниями стали для меня неожиданностью. Интерес красавчиков, очень польстил мне. Но у меня был Андрей. Сережка и Вовка жили со мной на одной улице. Компании у них были разные. Как позднее выяснилось, о письмах ко мне они договорились заранее. Я не знаю, как вообще они стали делиться друг с другом о своих симпатиях. Но, как бы там, ни было, они решили, что поведают о своих чувствах ко мне в письмах. Кого я выберу, тот и станет моим парнем. Без обид. Но я не знала об их планах, и отвечать на письма вовсе не собиралась. По сравнению с Андреем они мне казались сущими детьми. Ни мотоциклов, ни модных причёсок из длинных волос. Симпатичные, но совсем обычные парни.
Во время уроков, мой сосед по парте Витя Долгов, сообщил мне, что сегодня после занятий, Сафонов и Никитин будут «биться» из-за меня, кто победит, тот и будет за мной ухаживать. Я, откровенно говоря, очень расстроилась, но посоветоваться, что делать в сложившейся ситуации было не с кем. Девочки из класса игнорировали меня. Хорошо, что у меня была сестра Наташа, с которой особой нужды в подругах не возникало. Но даже ей я не знала, как об этом рассказать. Поединок состоялся. На следующий день Вовка и Серёжка пришли на уроки в синяках и царапинах на лицах. Инцидент не был оставлен вниманием руководством школы. Вызывали родителей, разбирались, ругались. Я опасалась, что со мной тоже начнут разбираться и вызывать родителей. У меня тревожно сжималось сердце от того, что я стала невольной виновницей происходящих событий, и очень опасалась, как бы мне не оказаться на «ковре» у директора. После громких разборок в директорском кабинете, парни приутихли. От того же соседа по парте, я узнала, что в драке победителя не оказалось. Боевая ничья. Опасаясь дальнейшего развития событий, я попросила о помощи старшеклассницу Лиду Гончарову. Она слыла «звездой» нашего посёлка. Лидка пела в нашем клубном вокально- инструментальном ансамбле «Герольды». Пела, кстати сказать, хорошо. Она знала и Сафонова и Никитина, да и вообще была в кругу парней своим «парнем». Девушкой она была боевой, разбитной, с пацанскими замашками.
Лида, скажи Вовке и Серёжке, чтобы отстали от меня, сказала я ей сидя на скамейке у её дома.
Чё ты пацанов отшиваешь? Нормальные ребята, с усмешкой взглянула она на меня, поправив на переносице модные большие очки с толстыми линзами. Через линзу меня просверливали зрачки тёмно зелёных глаз. Она всегда носила очки. И без них было трудно её представить.