Погодь, погляжу, подойдя к жене, прогундосил Куприян. Наклонился, прислушался. Дышит. Не реви! Живой он! Ишь ногами сучит, паразит этакий лежит, а всё одно брыкается. Вовремя ты его, иначе утёк бы. Гад, юшку мне пустил, утирая нос, прогнусавил. Посторонись-ка, пну его разочек в бок, чтобы знал, как по чужим дворам шастать. Злыдничество у коровника нашего хотел устроить.
Авдотья успокоилась, перестала заламывать руки, безвольно опустив их вдоль тела.
Чумаченко, очнувшись, застонал.
Ишь, очухался, гад! проговорил Куприян, замахнулся ногой, но передумал, не стал пинать поверженного злоумышленника. Леший с тобой! Я не какой-то там супостат. Пущай с тобой общество разбирается и кому след ещё. Какого, спрашивается, лешего тебе здеся понадобилось ночью? Какой леший понес тебя к коровнику моему? А? Отвечай, какую такую каверзу хотел устроить, басурман ты этакий?
Чумаченко стонал, перекатывался с бока на бок, ухватившись за голову.
Каверзу, каверзу! Чего ещё-то в ночь творят всякие басурмане! подтвердила слова мужа Авдотья. Корову нашу увесть хотел, али ещё чего худого, будь он неладен!
Как шпиён басурманский! Правильно мыслишь, Авдотья, корову хотел уворовать. Видно не шибко сладко ему живётся у Тузикова.
А и правда, Куприянушка! Иначе што ж ему делать в нашем дворе у коровника и ночью.
И ведь ночь-то выбрал какую Люди устали от холодов, спать улеглись с миром, а он словно вор, вор он и есть, по чужим стайкам! Гад подколодный!
Гад он и есть, Куприянушка. А только што ж мы теперича будем делать с ним? Оставим здесь, утекёт.
Свяжем и все дела, а утром народу представим в его поганом виде. Пущай решают, как с ём быть.
Так околеет на земле-то сырой.
А мы его соломкой укроем, вот и вся забота. До рассвета выдюжит, не зима.
А ежели всё ж таки утекёт? Развяжется и поминай, как звали. Можь нам его в дом занесть?
Нечего ему в дому нашем делать, и не утекёт он, не вода Руки свяжем, ноги к спине заломим, никуда не денется. В дом его ещё Он по сараям нашим, а мы ему с поклоном, нате вам, господин хороший, Куприян поклонился, как вельможа плавно и с протяжкой правой руки. Палаты наши примите, в постельку нашу тёплую улягтесь, а мы как-нибудь за печкой устроимся к тараканам поближе. Так ли чё ли?
Как скажешь, Куприянушка. Только может быть, ему подушку под голову подложить? А то так-то оно как-то и неудобно лежать, тело затечёт скукоженное, а в голову кровь хлынет, она у него и так побитая, помереть может.
Кровь в голову, говоришь, почесал затылок Куприян. Это оно, конечно, того самого, могёт быть и хлынет Только подушка-то у нас одна, свою ли чё ли под него класть закровянит своей головой-то разбитой Крепко ты по ней приложилась, ухмыльнулся.
Так я ж в твою защиту бросилась. Думала разбойник какой.
Храбрая ты у меня, Авдотьюшка, токма более так не делай. Благо, что всё так славно получилось, а ежели бы он увернулся и на тебя с дрыном-то твоим. Тагды што?
Прости, миленький, не думала о себе, о тебе пеклась.
Ладно что уж тут! Что сделала, то сделала а всё ж таки храбрая ты у меня. За то и люблю тебя.
После этих ласковых слов, Авдотья с нежностью посмотрела на мужа и зарделась. Была ночь, не видел Куприян алый разлив на щеках жены, но почувствовал душу её, ещё крепче слившуюся с его душой.
Ты вот что, Авдотья, сходила бы домой платок на голову надела ветер вон холодный поднялся. Куприян кивнул на берёзу у ограды кивающую ветвями. Неровён час застудишься.
Ничего, Куприянушка, ничего! Мне не зябко, ласково смотря на мужа, ответила Авдотья.
Коли так, принеси из стайки верёвку на гвозде у входа висит, а я покуда посторожу его чтоб не утёк, вона, перестал кататься, не стонет уже, глазами моргает, сказал жене и, слегка склонившись над пленником, проговорил. Чего моргаешь-то? Набедокурил, теперича лежи спокойно, покуда Авдотью не кликнул, чтоб она по тебе ещё разок приложилась дрыном.
Го-о-лова-а, простонал Чумаченко.
А у меня нос. Ты мине его, паразит ты этакий, сломал. Мине что ж теперь спасибо тебе говорить? На-ко вот выкуси. Севостьянов выкинул в сторону поверженного «врага» фигу из трёх пальцев.
Голова застудится. Как же я потом буду ею думать?
В тюрьме оно тебе думать не нужно будет. Там за тебя тюремные начальники думать будут когда исть дать, когда на прогулку, али на работы вывести. А под голову твою соломки подложу, как на перине лежать будешь до самого рассвету, а там пущай с тобой народ разбирается. Опосля мне до тебя наплевать. Ишь, чего удумал! Корову мою слопать.
Не нужна мне твоя корова. Уберечь хотел её от разбойников.
Это где ж ты разбойников сыскал? подойдя к мужу и подавая ему верёвку, спросила Кузьму Авдотья. Окромя тебя разбойника у нас других нету. Вяжи ево, Куприянушка, а я покуда солому принесу, чтобы голова его худая и впрямь не простудилась А то неровён час совсем ею тронется.
Что же вы со мной как с разбойником? Совсем стыд потеряли. Я обеспокоился о вашем добре, а вы меня дрыном по голове. Разве ж так можно с человеками поступать. В святом писании сказано: «Не судите, и не судимы будете». А вы чего устроили? Смертоубийство! Бог воздаст вам за грехи ваши! Гореть будете в пламени адском!
О нашем добре обеспокоился Ну, рассмешил! Ночью-то!.. Отчего днём, как все честные люди не пришёл? Мы бы тебя за стол усадили, чаем угостили, а теперича лежи угощённый дрыном и радовайся, что жив остался, ухмыльнулась Авдотья.
Чуешь, что жена моя говорит? То-то же! А то туда же, гореть нам в пламени адском. Об нас пячись не надо, у нас ещё и тута на земле делов много, ответил Севостьянов. А и худого мы никому не делали Так что не нам, а тебе в аду гореть. Ишь разговорился. Лежи, кому говорю тихо покуда и я по твоей голове не приложился. А уж если я приложусь, тагды она у тебя болеть перестанет, да и мине забот меньше, вязать тебя не надо. Так что лежи спокойненько и не разявай рот, покуда вяжу тебя. Да не брыкайся, не брыкайся, а то неровён час руки-то твои и ноги верёвкой до крови порежу тонкая она у меня, но прочная, нонешним годом купленная. Как знал, что сгодится и сгодилась славная верёвка из пенькового волокна прочная.
Остаток ночи прошёл быстро, в заботах о пленнике. К рассвету у двора Севостьянова собрался народ. Все хотели посмотреть на диво, которое изловил Куприян ночью у своего коровника. Диво лежало на земле, укрытое соломой, и не издавало ни звука.
Кого же он словил? Лешака, аль водяного? говорили одни.
Водяному-то што здеся делать, озеро вона где, отвечали другие, кивая головой в сторону северной околицы
А и лешему тута делать тож нечего. Лес-то отсель верстах в трёх, проговорила соседка Севостьяновых Таисия Иванова высокая, крепко-сложенная женщина лет тридцати. Одно ясно, зверя лютого словил степного.
Пошто так? спросил Таисию Лев Перепёлкин щуплый мужчина лет за сорок. Можь там в соломе-то вовсе никого и нету. Шутку, можь, затеял Куприян-то. Деревяшку какую-нить сострогал и спрятал в соломе звуку-то никакого нету оттель. Ежели б чего живое там было, то шевелилось и звук издавало, так я разумею, а он вовсе совсем мёртвое
Скажи, что ещё на радость тебе Делать ему нечего! Куприян Фомич человек сурьёзный, ему не до шутков, урезонила Таисия Перепёлкина.
Я разве ж говорю, что Куприян Фомич баламут какой. Ясно дело, человек он сурьёзный, только ж оно всякое бывает можь ему штой-то померещилось и он заместо чудища скотину какую соломой прикрыл ночью-то не разобрал что к чему изменил своё мнение относительно деревяшки Перепёлкин.
Што гадать-то, што в соломе?! Прячет, значит, есть на то причина основательная, и перво-наперво, чтобы не пужать людей прежде времени, уверенно проговорил Ковригин Филипп односельчанин Перепёлкина, стоящий плечо в плечо рядом с ним.
Так оно хошь прежде, хошь по времени, а всё одно жутко, ответил Перепёлкин, пугливо озираясь по сторонам.
Не дрейфь, Лев, ты же у нас лев. Вона нас сколько почитай со всех соседних улиц народ собрался, бравируя храбростью, ответил Ковригин. Ежели чего, скопом его скрутим.
Говорил, подбадривал соседа, вжавшегося в себя от страха, Филипп Флёрович, но сам не стремился влиться в первые ряды зевак, плотно придвинувшихся к ограде, ибо у самого тряслись поджилки.
Тебе хорошо говорить, ты вона какой огромадный, ответил Перепёлкин, посматривая на Ковригина снизу вверх. А ежели за домом смотрит на нас его собрат-зверь, и готовится напасть на нас. Тогда што? Вдвоём они нас того загрызут, вот!
Вдвоём, говоришь, почесал за ухом Тит. Вдвоём могут а только нас всё одно больше Всех не сгрызут
По мне какая разница, всех, али не всех, ежели я могу быть среди загрызенных? Пойду отсель, покуда и взаправду кровя не пустили у меня её и так не особо-то много, ответил Перепёлкин и сделал шаг назад, в сторону от забора.