Не переживай, говорю я. В следующий раз, когда снова буду ловить эту бабочку, я не сверну шею, не уроню чайник и не поранюсь.
Она роняет телефон и смотрит на сбитого с толку отца. Я обнимаю маму, вижу, как кровь из моих порезов впитывается в её белую блузку. Ткань колко щекочет края повреждённой кожи. Какой реалистичный сон. Лицо горит и пульсирует болью, но я всё равно снова щиплю себя за предплечье у мамы за спиной. Больно. Нет, это не сон. Меня пугает, что это снова произошло. Я снова запутался. Но почему мои слова пугают маму? Она должна понимать, что когда всё повторится вновь, я не уроню чайник, не поранюсь, ведь я уже знаю, что лампочка перегорит, она не застанет меня врасплох.
Всё в порядке, улыбаюсь маме, в то время как отец отцепляет мои руки от неё, утирает мне лицо стерильной салфеткой и лепит регенерирующие пластыри то тут, то там. Мама ищет всё ещё подрагивающей рукой подлокотник, опускается в кресло и закрывает искривлённые губы раскрытой ладонью. По её щекам катятся слёзы, падают на блузку, на которой в районе плеча алеют отпечатки моего лица. Она не то всхлипывает, не то усмехается и быстро выходит из комнаты. Отец молча возвращается на кухню, начинает убирать с пола осколки фарфора, покусывая губу и изредка поглядывая на меня.
Поднимаюсь к себе и, забравшись в постель, открываю дневник. Стараюсь не писать ничего связанного с навязчивым чувством иллюзорности происходящего. Через несколько минут одолевает слабость, и я наконец чувствую, как засыпаю по-настоящему.
2
А ну-ка не дёргайся. Мама смачивает ватный диск прозрачным антисептиком и проводит по порезам на моей щеке. Жжение мгновенно разливается по лицу, выдавливая слёзы. Ну как?
Совсем не больно, вру я. Разве ты сегодня не репетируешь?
Взяла на дом. Она показывает кипу исписанных листов, затем кладёт их в сумочку.
Я шмыгаю носом и морщусь, не в силах больше игнорировать пылающую боль. Мама просовывает ногу в туфлю, легонько ударяет несколько раз каблуком в пол, проверяя, как та уселась, следом надевает вторую.
Чего папа не на работе?
В середине июня? Она поправляет строгую блузку перед зеркалом и смотрит на меня. По-твоему, мы не можем устроить себе выходной без причины?
Просто вы странно себя ведёте из-за вчерашнего говорю я после короткого замешательства, а сам обдумываю внезапную пропажу дневника. Вчера вечером он был, помню, как клал его на прикроватную тумбочку, а сегодня утром его нет. Щиплю себя за бедро. Оно тут же отзывается болью. Куда пойдёте?
Пока не решили, Джей-Джей, может, в «ДеНёв», может, ещё куда, она целует меня в макушку и открывает дверь. Веди себя хорошо.
Вы тоже там не слишком хулиганьте. Я машу отцу, сидящему за рулём машины. Тот сигналит в ответ. Мама садится на пассажирское сиденье, и они укатывают вниз по улице. На повороте отец сигналит повторно, проезжая мимо Лютера, идущего с огромным бумажным пакетом из магазина. Он дёргается, едва не роняя продукты. Я захлопываю дверь, двигаюсь ему навстречу.
Отец дома? Выхватываю из пакета яблоко, дышу на него и обтираю об футболку. Раскрасневшееся лицо Лютера при этом искажает откровенный ужас. Ладно, уболтал. Возвращаю яблоко на место.
Был в мастерской, когда я уходил. Лютер утирает пот со скулы плечом и задумчиво прикусывает свою чёрно-белую клетчатую арафатку[4], свободно повязанную на шее. Куда это твои?
Уже слышал что-нибудь про эти эмерсайзовские тоннели? Я пожимаю плечами в ответ на его вопрос. Он пожимает в ответ на мой. У отца не спрашивал?
Лютер мотает головой.
Говорят, это что-то вроде телепортов в лабораторию, рассказываю я, время в пути составляет всего пару секунд вне зависимости от расстояния Ты куда?
Мама просила не задерживаться. Лютер останавливается перед ступеньками своего дома.
Ну ты ж уже дома, я сворачиваю на подъездную дорожку к гаражу, идём, расспросим твоего отца о тоннелях.
Лютер немного колеблется, несколько раз возвращает взгляд к двери, но всё же идёт за мной.
Здравствуйте, мистер Трейд! Я прошмыгиваю в гараж под открытыми наполовину воротами. Пол стоит возле письменного стола и перебирает какие-то бумаги, некоторые откладывает в сторону, а некоторые опускает в плоский кожаный портфель. Над чем работаете сегодня?
Привет, Джейсон. Он стучит стопкой листов о столешницу, выравнивая их, потом опускает в отделение портфеля. Над отчётами.
Ну ты ж уже дома, я сворачиваю на подъездную дорожку к гаражу, идём, расспросим твоего отца о тоннелях.
Лютер немного колеблется, несколько раз возвращает взгляд к двери, но всё же идёт за мной.
Здравствуйте, мистер Трейд! Я прошмыгиваю в гараж под открытыми наполовину воротами. Пол стоит возле письменного стола и перебирает какие-то бумаги, некоторые откладывает в сторону, а некоторые опускает в плоский кожаный портфель. Над чем работаете сегодня?
Привет, Джейсон. Он стучит стопкой листов о столешницу, выравнивая их, потом опускает в отделение портфеля. Над отчётами.
Скукотища-а-а, протягиваю я, рассматривая чертёж вытянутого болида на кульмане. Это что? Поезд?
Не совсем.
А-а-а, так, значит, такие ездят по этим тоннелям? Я с удвоенным интересом изучаю изображение. А где же кабина пилота? Правда, что они любое расстояние за две секунды проезжают?
Мнущийся у ворот Лютер сжимает пакет, тот громко хрустит.
Пол бегло оборачивается на звук и подходит к чертежу.
Капсулы автоматизированы, говорит он. Вот здесь установлены эфирные преобразователи, он указывает на выделенные красным элементы в носу и хвосте капсулы.
Внутри? Зачем?
Чтобы пассажиры выдержали перегрузки.
Не легче ли было создать поле вокруг каждого отдельного пассажира?
Что-то вроде защитного контура? Пол качает головой, поглаживая щетину. Мысль толковая, но для этих целей неподходящая. Видишь ли, в чём дело, ты говоришь о защите от материальной среды, для этого можно было бы сделать такие контуры. Здесь же речь идёт о нагрузках со стороны эфира при колоссальном мгновенном ускорении, а сопротивляться эфиру в таких условиях способен только эфир. Проще говоря, физическое тело внутри эфирной оболочки раздавят перегрузки, оставив саму оболочку невредимой.
Постойте, вы хотите сказать, что
Капсулы сделаны из эфира! самодовольно выкрикивает Лютер, после чего, глядя на недоумевающее выражение Пола, смеётся. Да шучу я. Из эфира, ха-ха, они же не будут держать форму.
Пол чешет бровь и оборачивается к чертежам, складывает руки на груди.
Защитные контуры Он вновь качает головой и хлопает меня по плечу. Для своих лет ты генерируешь недурные идеи. Загляни на выходных, попробуем собрать опытный образец.
Лютер?! раздаётся оклик со стороны кухни. Дверь открывается, и на пороге показывается миссис Трейд. Ты что тут делаешь? Почему я должна тебя дожидаться? Живо положи всё в холодильник и не отвлекай отца!
Прости, мам. Лютер пробегает сквозь гараж и исчезает на кухне.
Здравствуй, Джейсон, улыбается Анджела и закрывает дверь. На кухне что-то шлёпается на пол. Браво, Лютер Трейд! Ну, чего смотришь? Оно само себя не вытрет.
Так они превращают пассажиров в эфир? заканчиваю вопрос, на котором меня перебил Лютер.
А? Пол уже вовсю занят бумагами.
Капсулы, уточняю я. Они расщепляют людей?
Ага, небрежно бросает Пол, подхватывает портфель и исчезает под приоткрытыми воротами за мгновение до того, как те начинают закрываться.
Наблюдаю за опускающейся створкой, гадая, верно ли понял мой вопрос мистер Трейд.
«Капсулы уничтожают и заново воссоздают пассажиров?» проносится в голове. Громыхание металлических защёлок возвращает меня в реальность.
Да ну, бред. Перескакиваю через две ступеньки и оказываюсь на кухне Трейдов.
Лютер закручивает крышку на смятой пластиковой бутылке молока и несёт её к холодильнику.
Куда? Миссис Трейд не даёт ему открыть дверцу. Выкинь.
Я беру стоящую у стены швабру и начинаю вытирать молочную лужу.
Оставь, Джей-Джей, пусть Лютер сам убирает. Она треплет меня по израненной щеке своей сухой ледяной ладонью. Кошмар Откуда это у тебя?
Упал в осколки, кривлюсь я, пытаясь удержать улыбку, и отдёргиваю голову. Лютер забирает у меня швабру. Можно мы прогуляемся немного?
Анджела утвердительно кивает и поднимается на второй этаж.
Ведёт себя как сука, бурчу я.
Лютер на секунду останавливает швабру и ничего не отвечает, лишь громко сопит, затем с удвоенным усердием вытирает молоко.
Да хорош уже драить, пойдём Я вырываю швабру из его побелевших от напряжения рук и отношу в ванную комнату.
Тебе влетело вчера за чайник? спрашивает Лютер, как только мы покидаем двор.
Я корчу безразличную гримасу в ответ.